
Рассылка
Подкасты

Стань Звездой


В этой рубрике мы публикуем рецензии на книги. А также анонсы и отрывки книг, готовящихся к выходу в ведущих российских издательствах.
Почему мы утешаемся мемами? Глава из книги «Критическая теория интернета»
В чем принципы дизайна мемов и почему сегодня можно говорить о гуглизации нашей жизни? В рамках совместной издательской программы с Музеем современного искусства «Гараж» в издательстве «Ад Маргинем» вышел сборник статей известного теоретика медиа Герта Ловинка. С разрешения издательства интернет-журнал «Звезда» публикует фрагмент книги «Критическая теория интернета» (перевод Дмитрия Лебедева и Петра Торкановского).
Разочарование в интернете
Как говорит Славой Жижек Славой Жижексловенский культуролог и социальный философ фрейдо-марксистского толка, политика идентичности с ее множественными истинами породила культуру релятивизма. «Производство согласия», как его описывал Хомский Ноам Хомскийлингвист, политолог и общественный деятель, остановилось. Как Жижек объяснял в интервью британскому ТВ, «Большой Другой» исчез. Нет больше международной службы «Би-би-си», этого голоса умеренности, который в свое время поставлял разумно сбалансированные мнения и надежную информацию. Любая информация сегодня
Высокомерие сменяется виной, стыдом и раскаянием. Массовый конформизм не окупился. Вопрос в том, как сегодняшнее разочарование в конечном счете реализуется на уровне архитектуры интернета. Что есть технологическое раскаяние? Что придет на смену чрезмерному ущербу? Когда роман с приложениями подходит к концу и аддикция становится очевидной, начинается ломка. На то, что некоторым кажется облегчением, другие отвечают фрустрацией и даже ненавистью. Онлайнового Другого уже не определить как «друга»:
«Если люди во внешнем мире вас пугают, то люди в сети попросту приведут вас в ужас»,
— это предупреждение, которое подходит для всех сайтов.
Вина производится давлением, которое принуждает играть свою роль. Пользователям угрожает провал, бедность и подчинение постденежной экономике, в которой циркулируют только воображаемые единицы. Онлайн-среда была последним прибежищем этих однажды уже списанных со счетов людей.
«We’re terrofucked»
Что случится, если мы вдруг осознаем, что «все компьютеры планеты созданы рабами в Китае» и что это мы их используем? Что произойдет, когда на нас посмотрят как на пособников этой ситуации и мы «на себе почувствуем моральное негодование лицемерного автора, получившего выгоду от созданного рабским трудом добра?»
Здесь мы видим интригующую часть DIY-философии Кобека, которую он называет научной фантастикой в настоящем. Что если сегодняшняя интернет-экономика всего свободного
«Традиционные деньги перестали отсылать к обмену унижения на еду и кров. Деньги стали эквивалентом мира фантазий».
Кобек считает себя сторонником «плохого романа» в противовес спонсировавшимся ЦРУ «хорошим романам» времен холодной войны. Плохие романы здесь означают истории, которые «имитируют помешанные на медиамусоре компьютер».
Эти романы наполнены героями с «глубокой привязанностью к юношеской литературе» вроде Хайнлайна, Толкина и Рэнд. Становится любопытно, к какой категории тогда отнести «Сферу» Дэйва Эггерса, эдакий апдейт «1984»? Можно ли считать роман о перенесенных из фильма «Особое мнение» мерах, которые принимает корпорация
Что если мы уже не можем отличить утопию от дистопии Дистопияантиутопия, жанр в художественной литературе, описывающий государство, в котором возобладали негативные тенденции развития? Обещание славы обрушивается на людей образами гротескного успеха. Пока все верят в свою мечту, каждый
«Бедные навеки, как проклятые, привязаны к интернету
— к этому чудесному ресурсу дерьмового ТВ и беспокойства по поводу чужих зарплат».
Созданный «унылыми людьми», интернет производит только мусор и ненависть, оставляя бедняков с пустыми руками и без возможности что-либо продать. Бедняки зарабатывают деньги для Facebook, и никогда не будет наоборот.
Стиль Кобека сравнивали с уэльбековским из-за схожей резкости их героев. Мы блуждаем по циничной стартап-среде Силиконовой долины, но Кобек отказывается заводить нас внутрь. В отличие от киберпанка, здесь мы не попадаем в киберпространство, не пролистываем профайлы и не плаваем среди снимков в Instagram. Здесь мы не имеем дело «с иллюзией конца» (и это главное отличие от поколения 1968-го: мы живем с жутким чувством, что что-то едва началось). В нашу консервативную эру мы больше не берем на себя историческое обязательство сопротивляться законченным общественным формам вроде государства всеобщего благосостояния, неолиберализма, глобализации или Европейского Союза. Вместо этого нас затягивает в непрерывное состоянии ретро-мании, потому что сегодня мы потеряли настоящее.
Внутри псевдособытий нет никакой хронологии, никакого развития, никакого начала или середины, не говоря уже о конце. Мы по ту сторону терминального процесса и постмодернистского лоскутного одеяла. Все подвержено акселерации, и это, вероятно, тот самый катастрофичный стиль XXI века, с которым нас познакомило бессчетное количество фильмов. Но при этом мы все равно находимся внутри кибернетических циклов, в которых совершается бессмысленный круговорот событий, серий и сезонов и которые ведут в никуда.

Что случается, когда тревога по поводу перенасыщения информацией оборачивается глубочайшим чувством пустоты? Когда мы проходим эту точку, цифровое больше не исчезает и не заканчивается. События попросту больше не превращаются в римские зрелища. Вместо этого мы проживаем симулякр Симулякркопия, не имеющая оригинала в реальности как первичную реальность. Мы не в состоянии переработать такое внезапное перепроизводство реальности. Мы больше не включаем новости по телевизору с мыслью, что мы смотрим кино. Мы двинулись дальше. Не жизнь стала кинематографичной, а кино и его эффекты служат основой для концептуального дизайна нашего технологического общества.
Фильмы предвосхитили наше состояние, и сегодня мы пребываем внутри научной фантастики прошлых лет. «Особое мнение»
Давайте взглянем на форму радикального разочарования и отпразднуем возвращение его первосвященника Жана Бодрийяра Жан Бодрийярфранцузский социолог, культуролог и философ-постмодернист. Наша злоба в социальных медиа
Тысяча плато твитов, блогов, постов в Instagram и Facebook породили культуру глубокого смятения. Фрагментация должна была обогатить нас, так почему же теперь мы должны платить за все эти непредвиденные последствия? Этого не должно было произойти. Такого ли «различия» мы добивались? Мейнстримовые медиа сыграли решающую роль в этом процессе разложения. Хотя их легитимность снизилась, их влияние якобы все еще остается весомым. Зачем вообще о чем-то беспокоиться? Роль этих медиа как «расчетных палат» для фактов и мнений десятилетиями подрывали центростремительные общественные силы, которые больше не считают определенные беби-бумерские настроения и интересы основой легитимного консенсуса.
Удивительная неспособность «прессы» разобраться с изменениями в обществе привела к распространенной форме безразличия. А все теоретические белые пятна у последующих постмодернистских поколений даже и не перечислить. Важная здесь фигура, на которую закрывают глаза,
Налицо кризис культуры участия Культура участиятип политической культуры, который характеризуется активным участием граждан в политике вне зависимости от позитивного или негативного отношения к политической системе. Давайте посмотрим на то, как дана бойд дана бойдписательница и социолог, исследовательница технологий и обществ деконструирует дискурс «медиаграмотности», на который многие из нас возлагали большие надежды. Циничное прочтение новостей вытеснило критические способности. Сразу после победы Дональда Трампа бойд задалась вопросом, а не дала ли медиаграмотность обратный эффект? Подорвали ли троллинг, кликбейт и фейковые новости классическую веру в демократизацию производства новостей?
В то время как для доинтернетного поколения беби-бумеров грамотность была синонимом способности сомневаться в источниках, деконструировать мнения и вычитывать идеологические посылы в квазинейтральных сообщениях, значение грамотности сегодня изменилось. Теперь она подразумевает возможность производить собственный контент в форме откликов, статей, постов, апдейтов в социальных медиа и образов, загруженных на каналы с видео и в приложения для фотошеринга.
Переход от критического потребителя к критическому производителю привел к инфляции информации, в то время как благонамеренный синтез потребителя и производителя в фигуре просьюмера так никогда и не реализовался. Согласно бойд, медиаграмотность стала напоминать банальное недоверие к источникам новостей, а не основанную на фактах критику. Вместо того чтобы ознакомиться со свидетельствами экспертов, стало достаточно просто сослаться на собственный опыт, что выродилось в культуру сомнения, в которой есть место только возмущению, а не разумным дебатам; в поляризующую культуру, в которой больше в цене трайбализм Трайбализмформа групповой обособленности, характеризуемая внутренней замкнутостью и исключительностью, обычно сопровождаемая враждебностью по отношению к другим группам и самосегрегация Самосегрегациятенденция большинства пользователей соцсетей к систематическому исключению из своего виртуального пространства любых источников неприятной, не поддерживаемой и неинтересной информации.
В текущей ситуации нужен пересмотр требований активистов и гражданского общества с вниманием к проблеме «медиаграмотности».
Рекомендуем почитать

Новое на сайте


Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.
Учредитель ЗАО "Проектное финансирование"
E-mail: web@zvzda.ru
18+
Программирование - Веб Медведь