Историк архитектуры Вадим Басс: Новые кафе, бургерные и галереи приобщают нас к гуманному городу

Эспланада

Думаю, здесь надо работать с «малыми формами». Любая, даже качественная архитектура убьёт это место. Его уникальность именно в том, что эспланада — большое и открытое пространство. Другой вопрос, что оно хорошо там, где климат позволяет приятно по нему гулять без риска, что вас сдует ветром.

Проблема здесь и в том, что есть эспланада, а есть ее окружение, контекст. Когда вы идёте по эспланаде, хочется смотреть в одном направлении, вдоль. По бокам же располагается нечто хаотическое и весьма малопривлекательное. Просто скучное, наконец. В результате нет ощущения того, что это площадь, нет ощущения понятного городского центра — интересного, ценного, качественного и привлекательного. То есть оно присутствует, пока вы смотрите либо на Заксобрание, либо на драматический театр. Как только отвернулись в сторону, сразу возникает впечатление, что вы попали в спальный район — и не из лучших.

Можно ли средствами архитектуры, дизайна такое впечатление победить? Это, наверное, главный вопрос к решению эспланады.

Дом Советов

Хрестоматийный памятник советского модернизма. Модернистская архитектура послесталинских десятилетий — крайне интересное явление. В огромной архитектурной продукции этого времени есть и привычные всем типовые «хрущёвки», и уникальные объекты, часто вполне мирового класса.

Дом Советов — вполне пижонская, изысканная архитектура. Отчасти корбюзианская, отчасти выдержанная в духе общемировой моды на «интернациональный стиль» в варианте Людвига Мис ван дер Роэ. Обаяние постройки — с эффектной врезочкой-лоджией, с вертикалями окон на торцовых фасадах — сохранилось даже после отделки мрамором, хотя лучшим способом угробить здание в традиции позднесоветского официоза был именно природный камень.

Дом Советов — это то, какой советская власть хотела себя видеть и другим показывать. Примерно как программа «Время». Недурно, но скучнее выглядит и конференц-зал (сегодня — органный зал филармонии).

Пермский драматический театр (Театр-Театр)

Суровый уральский ответ Линкольн-центру. Архитектура серьёзная и убедительная, её сложно испортить даже вездесущей фасадной плиткой, которая, как парша, расползается по зданиям при «реставрациях». И при этом — очень классический, очень традиционный приём с портиком, окружающим ядро здания, с эффектно расходящимися лестницами и проч. Несколько снижает впечатление «металлодекор» — фонари скорее «оформительского», чем архитектурного качества.

Комсомольский проспект

Чем больше я занимаюсь архитектурой середины века, тем большее количество вещей вызывает тоску. И я не совсем понимаю, чем она вызвана: эстетическими материями или социальным контекстом. Одно из самых тошнотворных творений — Карл-Маркс-аллее (бывшая аллея Сталина) в Берлине. Это большая эспланада, со всех сторон застроенная сталинской неоклассикой — только в её скучнейшем восточногерманском варианте. ГДРовская архитектура вызывает ощущение дикой тоски, хотя она весьма мастеровита. Это вполне профессионально и очень отвратительно. Мы вчитываем в архитектурные памятники собственные ощущения от эпохи, своё знание истории, социальных, политических обстоятельств.

Применительно к архитектуре середины XX века от этого вообще никак не отделаться — слишком всё близко. Как можно отделить Комсомольский проспект от «Башни смерти»? Но и архитектурно всё очень парадоксально. С одной стороны, целостная среда, примерно в одно время решённая. И много зданий с «густыми», «жирными», хорошо нарисованными деталями — ренессансного, маньеристического происхождения и т. д. Много всякой композиционной бесшабашности. А с другой — порой дома выглядят так, что счисти с них декор, убери эркеры — и перед вами «просто дом», едва ли не папа «хрущевки». А можно даже эркеры не убирать.

Рабочий посёлок

Экспериментальная для своего времени архитектура, интересное планировочное решение ансамбля на интересном ландшафте и, на первый взгляд, недурная реставрация — по крайней мере, снаружи всё выглядит благополучно (вот только новодельные козырьки у входов подкачали).

К сожалению, очень трудно объяснить людям, почему дома в Рабочем посёлке имеют такую же ценность, что и купеческий особняк XIX века. Над этим по стране бьется множество специалистов. В Санкт-Петербурге, например, такая же ситуация. Сложно доказать людям, что нужно сохранять конструктивизм, когда есть XVIII и XIX век, есть модерн и неоклассика.

Все понимают, что эти памятники могут быть важны как факт архитектурной истории, да и художественная ценность авангарда сегодня не требует доказательств. В качестве исторического свидетельства их ценность тоже очевидна. Но вот социальная их актуальность утрачена, и доказать её сегодняшнему горожанину очень сложно. Вряд ли можно сказать, что фабрика-кухня в её исходной функции может кого-то привлекать. Никто не будет приходить туда и брать в кастрюльке суп, чтобы пообедать потом напротив в Доме специалистов.

Здесь и возникает противоречие, которое угрожает памятникам 1920-30-х уничтожением. Для кого-то эта архитектура имеет значение просто потому, что в этих домах жили их бабушки и дедушки. Но приходят другие и говорят, что они хотят «жить здесь и сейчас». И что сегодня их жизнь — такая же ценность, как жизнь их предков. У них другие запросы, другие требования, другие представления о комфорте и прочем. И из этого столкновения позиций нет простого выхода.

Остаётся прежде всего художественная легитимация такой архитектуры. Нас всех приучили к идее, что художник знает про нас больше, чем мы сами про себя. Когда вы говорите, что это «памятник конструктивизма с замечательной объёмно-пространственной композицией, со сложным столкновением форм», и, вообще, советская архитектура послереволюционного периода — важный в масштабе истории мирового искусства феномен, — это работает лучше, чем если бы вы просто говорили: «это старый дом, давайте сохранять прошлое».

С другой стороны, Рабочий посёлок — не Манхэттен, вряд ли здесь девелоперы будут биться за каждый квадратный сантиметр. При размазанности наших городов можно, наверное, и сохранять историческое, и строить новое.

Дом специалистов

В своё время с лёгкой руки С. О. Хан-Магомедова (советский и российский искусствовед, исследователь архитектуры русского авангарда — Прим. ред.) архитектуру между примерно 1932 и 1937 годами, архитектуру переходного периода от послереволюционного модернизма к «сталинской классике» стали определять как постконструктивизм. С 1932-го советские зодчие в приказном порядке «осваивают наследие».

«Дом специалистов», построенный в 1935-м, — характерный пример такой «переходной» архитектуры, которая часто строилась для партийного истэблишмента и для «кадров, которые решали всё» в индустриализации — инженеров и управленцев. Вы легко можете представить его без деталей — и тогда это нормальный конструктивистский дом (спроектированный, кстати, бывшим директором Баухауза Ханнесом Майером, который в начале 1930-х на несколько лет приехал со своей «бригадой» в СССР).

Порой постройки 1930-х обрастали декором прямо в процессе проектирования, «украшаясь» от одной версии проекта к следующей. С другой стороны, чем больше деталей, тем сложнее архитектору в смысле композиции, в смысле художественного качества, и этот дом — скорее памятник эпохи, чем безусловный шедевр.

Фабрика-кухня

А вот фабрика-кухня, наряду с ещё несколькими конструктивистскими постройками в Рабочем посёлке — памятник вполне первого ряда, что называется, из учебника. После недавней реконструкции она приобрела несколько вылощенный, «буржуазный» вид с приметами современных дизайнерских мечтаний «про авангард» вроде красных и чёрных фасадов. Опять-таки, новые фасадные материалы, современного дизайна элементы — ход вынужденный, если такой ценой удалось спасти здание от полного разрушения — почему бы и нет, хотя, наверное, ревнители конструктивистской чистоты были бы не в восторге. Зато сохранили пусть и позднее, но всё равно историческое панно на боковом фасаде, что тоже в плюс нынешним владельцам. А пристроенная деревянная летняя терраса, хоть и не добавляет аутентичности, сама по себе вещь (на беглый и поверхностный взгляд) отличная.

Фото: Тимур Абасов

Фото: Тимур Абасов

О Перми

Пермь — город огромного пространства, с которым ничего нельзя сделать. Отечественное градостроительство любит «размазывать» города на 20 км вдоль реки. Это хорошо видно, когда подлетаешь на самолёте. Ты летишь-летишь, а Пермь уже началась. У вас большая эспланада, продуваемая всеми ветрами, с одного конца которой не видно, где другой. Нужно быть настоящим гением, чтобы это пространство изменить — да и стоит ли? Большой простор — мечта архитектора и горожанина. Вопрос в том, чем его наполнить. А это проблема к содержанию и дизайну. Если все сведётся к псевоизбушкам для очередной ярмарки — это будет поражением. Но не таким радикальным, как если сюда придут девелоперы и отгрохают очередной торговый центр.

От центра Перми есть серьёзное ощущение советскости, в котором отдельными фрагментами вкраплены исторические здания. Сейчас с ними начинают что-то делать, появляются кусты интересной жизни — например, в Старокирпичном переулке. К счастью, на уровне небольших, человеческого масштаба пространств дизайнеры и строители технологию освоили, так что в них — внешне нормальная, вполне европейская внешне жизнь. В этом смысле новые места, кафе, бургерные и галереи приобщают нас к более современному и «гуманному» городу. Плюс у вас есть остатки «культурной революции» вроде арт-объектов.

У Перми — регулярная планировка, сохранённая с XVIII века. А с другой стороны, она наложена на уникальный ландшафт. Город находится на холмах, которые соединяют дамбы. Так что пермским архитекторам и градостроителям можно только позавидовать — в сравнении с их коллегами из того же Питера. Там ландшафт плоский, как тарелка. Что бы вы ни делали, будет стена с одной стороны и стена — с другой. Как в стакане. Это такая «интерьерная» городская среда, вы всегда словно в комнате, всегда окружены, защищены стенами с четырёх сторон. Это очень комфортно для зрителя и часто красиво, но очень ограничивает зодчего. А Пермь — город больших открытых пространств и потенциально очень эффектных видов. Вот только архитекторы с этим ландшафтом не особенно работают.

Чтобы возникало ощущение не просто суммы домиков, а урбанизированной, именно городской среды, этот тип застройки должен чем-то компенсироваться. В центральной части он компенсируется наслоениями. На улицах Ленина и Газеты Звезда есть старая невысокая застройка, а над ней возвышается более современная. Это хорошо работает, когда есть централизованное видение и качественная новая архитектура. Но когда вы начинаете хаотично вставлять тут или там высотку, пространство распадается.

В Перми застройка вообще неоднородная. Есть исторические куски, есть советские, а есть современные вкрапления. Возникает впечатление, что у города нет единой градостроительной логики.

***

• Читайте также: путеводители Ивана Козлова по пермскому конструктивизму (часть 1, часть 2), по пермскому советскому модернизму и советскому монументальному уличному искусству.
• Авторская колонка эксперта в сфере градостроительства и землепользования Андрея Головина «Высокая плотность рыхлой застройки».
• Колонка урбаниста, генерального директора Института территориального планирования (Санкт-Петербург) Антона Финогенова о том, как решить основные проблемы градостроительства.
• Интервью с историком архитектуры Сергеем Кавтарадзе о поиске математических законов в хаосе и о том, почему пермские архитекторы забыли о Боге и вселенной.
• Интервью с искусствоведом Евгением Алексеевым о расцвете и разрушении монументальной мозаики.