Очеловечивание демона. Александр Резник выпустил книги, в которых переосмысляет образ Льва Троцкого

Первая книга — монография под названием «Троцкий и товарищи: левая оппозиция и политическая культура РКП (б), 1923-1924 годы» — основана на диссертационном исследовании и рассказывает про один из самых напряжённых этапов внутрипартийной борьбы, который происходил в 1923-1924 годах в большевистской партии, и так называемой «троцкистской оппозиции». Вторая книга — антология под редакцией Александра Резника «Л. Д. Троцкий, pro et contra» — целиком посвященная образу Троцкого в культурной памяти. В ней Резник собрал воспоминания, публицистику, пропагандистские и художественные тексты, которые проливают свет на особенности восприятия разными авторами Троцкого как личности и политика и помогают воссоздать облик эпохи.

«Эти два проекта связаны через фигуру Троцкого, но они мало где пересекаются», — пояснил Александр. «Звезде» он рассказал о главных выводах, к которым пришёл в ходе своих десятилетних изысканий. Одно из открытий — то, что документы личного архива Троцкого очень в малой степени были использованы ранее. В работе Александр использовал документы бывшего архива ЦК КПСС, военного архива, партийные архивы Москвы, Петрограда и Перми. Единственный большой архив, который не был задействован — архив ФСБ.

«Колючий человек» Троцкий

— Личность Льва Троцкого почти изначально обрастала мифами, которые накладывались друг на друга. Это структура мифа такая — она очень живучая. Недостоверные исторические данные воспринимаются как исторические факты.

Вокруг Троцкого есть как позитивные, так и негативные мифы. Я достаточно долго занимался им, читал переписку, воспоминания о нём. Пришёл к выводу, что на фоне многих других большевистских лидеров он был очень колючим человеком, как я сказал в одном из своих интервью. Главный миф, собственно, заключается в том, что Троцкий был этаким «царем» или «диктатором». Его часто обвиняли в тщеславии. Но у меня сложился образ человека, который не стремился к личной власти. Он прекрасно понимал, что не является тем человеком, который мог бы получить такую власть — ни формально, ни фактически для этого у него не было ресурсов. Троцкий физически не участвовал во внутрипартийной дискуссии, и я нашёл много подтверждений того, что это не связано с его нежеланием. Он болел. Такие важные «антропологические» факты имеют большое значение, но их часто недооценивают. Незадолго до смерти Троцкий написал завещание, в котором признавал, что атеросклероз его подкашивает, он оставил завещание, потому что не хотел жить калекой и был готов «уйти» самостоятельно, как это было принято у революционеров.

Ещё один миф связан с культом Троцкого. Конечно, он был — почти у каждого политика такого уровня был свой политический культ, несравнимый, правда, с культами тоталитарных вождей. Мифом же в данном случае является представление о том, что культ Троцкого был большим и сознательно конструируемым. На самом деле, культовый характер образов Троцкого (как, к слову, и Ленина) в годы Гражданской войны не был чем-то выходящим за рамки общеевропейской практики: в Польше был Пилсудский, в Финляндии Маннергейм, даже в демократической Чехославакии был огромный культ президента Масарика. Увы, мы часто вырываем всё, что происходило в Советском Союзе, из контекста европейской истории, пользуемся упрощающими реалии понятиями.

Официальный дискурс гласил, что авторитет Троцкому дала революция и партия, потом партия в лице сторонников ЦК фактически экспроприировала этот авторитет, дословная цитата из речи члена ЦК: «забрала его обратно». Не стоит преувеличивать значение личного культа и авторитета в первые годы советской власти. Если посмотреть газеты тех лет, сложно найти даже портрет Ленина и Троцкого. Нет ни одного агитационного плаката с изображением Троцкого. Работая в архивах, я не нашел никаких доказательств того, что Троцкий мог сознательно тиражировать свой образ как «вождя революции». Здесь, как и в истории внутрипартийной борьбы, надо видеть множество акторов и уровней их активности.

Только что вышла книга моего учителя Бориса Колоницкого «Товарищ Керенский», рассказывающая о культе «вождя народа» в 1917 году. Вот по сравнению с этим культом, культы Ленина и Троцкого первое время были очень скромными. Культ Керенского был огромен!

В своём новом исследовательском проекте я хочу посмотреть, откуда росли представления, что Троцкий — это какой-то новый Бонапарт либо мерзавец, прохиндей, мошенник, который захватил власть и изнасиловал Россию. Я смотрю «белую» и «красную» пропаганду, смотрю, как рядовые люди воспринимали образ через письма Троцкому, через слухи о нём. Отчасти мы знаем, чем это всё закончилось: в культурной памяти России он стал безнадёжно демонизированной фигурой. На днях вышел номер популярного исторического журнала «Дилетант», на обложке которого помещен фрагмент польского антисемитского пропагандистского плаката 1920 года с подписью «демон революции». В течении года на «Первом» выйдет мини-сериал про Троцкого с Хабенским в главной роли, в котором, по моим данным, будет прямая фальсификация истории. Взгляды серьёзных историков в этих и других случаях никто не учитывает.

Чем интересна моя антология? Здесь собраны художественные тексты, публицистика, пропаганда и воспоминания. Если читать по хронологии, то это будет интересный роман-многоголосие разных точек зрения. Можно обнаружить какие-то тенденции к появлению мифов, их рецепцию другими авторами. Антология «Л. Д. Троцкий, pro et contra» позволяет увидеть, кем и как формировались основные стереотипы восприятия Троцкого с 1910-х годов. Возможно, она послужит для кого-то основой для переосмысления самой демонизируемой фигуры российской истории XX века. Можно сказать, что одна из целей моих книг — «раздемонизация» Троцкого. Или очеловечивание.

Важно видеть разные контексты

— Книга «Троцкий и товарищи» — про конкретную внутрипартийную борьбу, про оппозицию, про то, что это значило — быть в оппозиции, и какое значение имел для неё Троцкий. «Троцкистская оппозиция» и «троцкизм» — ярлыки, которые совершенно не объясняют сущность происходящего в 1923 году.

Этой темой я начал заниматься фактически ещё школьником. Искал ответ на вопрос, была ли в те годы альтернатива тому, что произошло дальше [когда вся полнота власти сосредоточилась в руках Сталина и его узкого круга приближённых]. Потом, когда писал диссертацию, сосредоточился на других вопросах, в первую очередь — на политической культуре. На мой взгляд, она очень плохо исследована. Для этого периода много широких объяснительных моделей без проникновения в конкретику.

Есть точка зрения, что тогда это была вообще не оппозиция, но я доказываю, что это именно она. Да, она была не «антипартийной», она точно также хотела единства в партии, но при этом — защищала право на критику. Именно оно было одним из центральных внутрипартийных конфликтов. Я нашёл очень много доказательств того, что оппозиция 1923 года считала необходимым вернуть старые практики, когда можно вступать в так называемые «идейные группировки» по конкретным вопросам. Это очень важная характеристика политической культуры того времени. Пока «наверху» в политическом плане всё становилось только хуже, на уровне рядовых членов партии существовали самые разные взгляды. В Перми, например, это проявилось историей с рабочим-большевиком Гавриилом Мясниковым, который писал письма Ленину о свободе слова.

Сегодня трудно представить, чтобы на съезде «Единой России» или даже либеральных партий люди ночами напролёт спорили бы о каких-то вопросах. Я с трудом себе могу представить, как Дмитрий Анатольевич [Медведев] спорит где-то со студентами-однопартийцами, а большевики это делали. Председателю Совнаркома СССР Алексею Рыкову приходилось дискутировать с рядовыми членами партии, убеждая в том, что их точка зрения правильная, а в ответ он мог услышать: «Не кормите нас баснями». Это лишь один пример того, насколько интенсивной была жизнь партии, и кое-что говорит о политической культуре того времени.

Оппозиция проиграла в ходе выборов, пусть правила игры и не были честными. Она потерпела поражение так, как, например, сегодня на выборах проигрывают современные оппозиционные партии, будучи не в силах изменить правила. Затем умирает Ленин, и это оказывает колоссальное влияние на политическую культуру. Образованные кадры с дореволюционным стажем имели другое представление о социал-демократии, но эта социал-демократическая культура была сосредоточена, в основном, в Москве. При этом в ЦК сложилось представление о том, что правильные идеи всегда носят классовый, пролетарский характер. Партия быстро и безболезненно заручились поддержкой заводских организации и использовала её. Началась масштабная кампания по укреплению «пролетарского ядра» партии — массовой набор пролетариев. Какие уж там дискуссии!

В целом, книга «Троцкий и товарищи» предлагает иначе посмотреть на привычные сюжеты «борьбы за власть» между Троцким и Сталиным, увидеть разные политические и культурные контексты, множество акторов и смыслов, иногда локальных и малозаметных, но игравших значение для «больших» процессов. Например, я предлагаю посмотреть на то, как и оппозиционеры, и их противники инструментализировали образ Троцкого, его «авторитет» в ходе внутрипартийной борьбы, и какие это имело последствия. Или посмотреть на неформальные аспекты политической коммуникации — через слухи и «секретные документы», циркулировавшие в партии. Вообще — понять, в чём состояла практическая сторона дискуссий на собраниях и в печати, как это всё переживали сами участники событий.

Надеюсь, моя монография позволит увидеть многообразие внутрипартийной жизни в 1920-е годы, научит поиску свидетельств того, что история и политика не исчерпываются борьбой элит.

Про сегодня: переизбыток псевдоистории

— Сегодня создаются новые мифы, которые не основаны на реальных фактах и экспертной оценке. Реабилитация государственного насилия против собственного населения в мирное время — это, безусловно, негативный факт. Восхваление сильной государственной власти, причём верховной — это тоже совершенно возмутительный тренд в исторической политике. Это очень неудобная тема, сложно говорить о какой-то тысячелетней истории России и преемственности власти. Современное российское государство является правопреемником Советского Союза, но основателями СССР были совершенно «неподходящие» люди — какие-то революционеры.

Обратите внимание, какую огромную роль в современных политических дебатах со стороны оппозиции и системных партий играет «исторический» дискурс. Это нездоровый факт. Болезненное внимание наших политиков к истории России не может не настораживать историков и вообще всех читающих людей. Иногда просто непонятно, что имеют в виду уважаемые депутаты и чиновники. Как это было недавно с Володиным. Непонятно, что он имел в виду. Произнёс тираду на минуту, сам ничего не понял, но все аплодировали. Вообще, в языке современной политики наблюдается избыток псевдоистории, осовременивание прошлого, поиск виноватых и врагов, каких-то «железных законов» или авторитарной «колеи», по которой, мол, мы неизбежно будем плутать.

Надеюсь, что эти пустоты в культурной памяти будут заполняться новыми авторами. И главная надежда не на очередную историческую книжку, которую может прочитать ограниченное количество людей, а создание новых культурных образов — художниками, поэтами, писателями. Одна из самых удачных интервенций в историческую память — книга Юзефовича «Зимняя дорога». Он не диктует читателю оценки, но создаёт яркие художественные образы, которые помогают осмыслить те события глубже, чем позволяют сухие исторические факты.

Вообще, сегодня дискуссии о репрессиях, революции и Советском Союзе зачастую затемняют нам понимание того, что вообще-то уже прошла четверть века, мы живём в новых реалиях и должны изобретать новый политический язык, адекватный современным реалиям. Мы должны перестать вздыхать по «России, которую мы потеряли» с офицерами и хрустом французской булки или ностальгировать по Советскому Союзу. Ни того, ни другого не вернуть.