Новый цеховой порядок: завод Шпагина в «Переходном состоянии»

— Раз уж весь этот текст — неловкая попытка замаскировать отзывом на выставку «Переходное состояние» высказывание о судьбе завода Шпагина — то с отзыва, наверное, и стоит начать. В рамках проекта «Переходное состояние» куратор Марина Пугина и нескольких хороших пермских художников обращаются к персональной человеческой памяти (в данном случае — к воспоминаниям рабочих), чтобы понять, что происходит с заводом сейчас и куда всё это идёт. Работа с живыми частными историями (в противовес истории официальной, состоящей из важных свершений и ключевых дат) — это важный тренд, и я его более чем приветствую, но, кажется, здесь он оказался не вполне на своем месте. Несмотря на то, что и куратор, и все участники выставки, — молодые пермские художники, большинство из которых год назад объединились в проект СХ — как обычно, прекрасны сами по себе. Например, Пётр Стабровский, создавший просто вертикальный столб света, в котором зрителю предлагается разглядывать заводские пылинки. Или Александр Агафонов, придумавший генератор текстов на основе стихотворений заводчан.

Всё это и правда здорово, но работа с персональной памятью предполагает взгляд из настоящего в прошлое. Пытаясь уловить уходящее, вглядываясь в пылинки и собирая разбросанные по заводской территории сиротливые артефакты, мы словно соглашаемся с тем, что работаем с делами недавно минувших дней, и что пора для рефлексии, сожалений и светлой грусти уже настала.

А ведь это не так. История рабочих завода Шпагина вершится сейчас, она не кончается, завод ещё даже не закрыт, а люди, многолетний жизненный уклад которых переломили на корню, ещё и близко не свыклись с пережитой драмой и не устроились на новых местах. История про современность требует другого тона — лишённого меланхоличности и лиризма, резкого и, возможно, провокативного.

При этом одной из немногих художниц, создавших прямое и актуальное высказывание, оказалась Лена Рэмбо — что уж совсем неожиданно, поскольку до сих пор Лена работала в пространстве личных интимных переживаний и, в общем, не было причин ожидать от неё социального посыла. И тем не менее, она собрала на заводской территории бесчисленные печальные цветы в горшках и создала из них «молчаливую демонстрацию» с недвусмысленным названием «Мы здесь больше не нужны».

Не менее сильный проект представил Андрей Пикалов, но тут своё дело сделали рабочие, Андрей же выступил скорее как документалист с навыками художника. Тем не менее, записанные Андреем фразы вроде «Шли бы вы со своей культурой сами знаете куда» превратились в ключевые высказывания всей экспозиции.

Ещё один точный проект задумал Илья Гришаев, который в течение ближайшей недели воссоздаст (в своём стиле, конечно) обнаруженную на заводе агитационную фреску — благодаря художнику она переродится в актуальном пространстве и тем самым, возможно, избежит перспективы стать частью уходящей истории.

Илье, кстати, повезло больше прочих: он будет работать над своим проектом уже после окончания Red market — фестиваля модной одежды, вкусной еды, приятной музыки, авторской мебели и прочего подобного. Остальные художники (не по вине организаторов, но в силу технических причин: выставка должна была открыться на несколько дней раньше) были вынуждены представлять свои проекты в дни работы фестиваля — его события разворачивались на первом ярусе цеха, а выставке «Переходное состояние» была отведена площадка на втором ярусе. Экспозицию временно потеснили столики, за которыми проводились мастер-классы. Посетители Red market, забредавшие на второй этаж, кажется, не очень врубались в происходящее. При мне один из них перепутал столик для мастер-класса со стендом заводских артефактов и чуть было не залез в экспозицию руками. Куратору проекта Марине Пугиной оставалось только вздыхать.

В субботу и воскресенье группа «Лилия» (Илья Гришаев, Анна Гарсия и ещё несколько участников) планировали выступить с экспериментальными концертами: для этого они специально создали треки, в основу которых легли собранные в работающих заводских цехах звуки. В первый день концерт с горем пополам случился, хоть и вызвал неоднозначную реакцию посетителей маркета и охраны. На второй день концерт мог вообще сорваться, но после переговоров с организаторами художники нашли компромисс. Хотя, честно говоря, назвать это компромиссом было сложно: заводские звуки не слышал никто, кроме нескольких человек, надевших специальные наушники. Душевное спокойствие и хорошее настроение других посетителей, пришедших насладиться вкусной едой и приятной музыкой, таким образом, осталось вне опасности.

Более символичную историю, казалось бы, трудно выдумать: в обновлённом пространстве завода Шпагина раздававшиеся десятилетиями звуки не только стихли, но и были отторгнуты. Хозяином положения стал не рабочий и даже не художник, а потребитель позитивного контента. А в такой ситуации никакое социальное действие и острое высказывание не то чтобы невозможно (к чести организаторов, никаких попыток вмешательства в выставочную экспозицию не было), но неуместно — что, пожалуй, даже и хуже.

А между тем, оно всё ещё необходимо, и заводу Шпагина от этого никуда не уйти — просто потому, что так уж вышло, такой это специфический объект со специфической историей. Да, освоение пришедших в упадок и заброшенных индустриальных объектов под культурные нужды — это давняя мировая практика. Но обычно джентрификация — это история о том, что уже и так опустело само по себе. Деятелей пермского культурного проекта принято ругать за равнодушие к интересам простых горожан, но если взять тот же Речной вокзал — к началу проекта он пустовал и разрушался много лет. Там не было сотрудников речного флота или иных людей, которых Марату Гельману пришлось бы посадить на пароход без двигателя и пустить в свободное плавание вниз по течению.

А в случае с заводом Шпагина такие люди есть. Конечно, было бы наивно пребывать в уверенности, что завод разогнали потому, что творческим пермякам было негде раз в год продавать крафтовые бургеры. Как заметил Владимир Абашев, причины закрытия завода могут быть самыми прозаичными, и мне бы не хотелось увязывать разные темы и бросать тень на тех, кто сейчас искренне пытается сделать завод Шпагина интересным и осмысленным местом.

Но, как бы там ни было, в этой истории слишком много животрепещущей драмы, чтобы просто игнорировать её или записывать в заводское прошлое. Говоря всё это, я чувствую себя неуютно: я ведь не защитник ничьих трудовых прав и даже не гражданский активист. Но, кажется, в этой ситуации и не нужно обращаться к социально-политическим категориям. Всё формулируется гораздо проще. Red Market на заводе Шпагина в текущих условиях оказался проявлением обыкновенной бестактности.

И я не готов обвинять в этой бестактности нынешний арт-менеджмент проекта. Это честные люди со своими убеждениями, которые делают своё дело. Всему виной контекст, а контекст задают власти. Это ведь не культурные менеджеры виноваты в том, что к концу 2018 года рабочие всё ещё полны недовольства и лишены чёткого видения своего будущего, а вокруг этой темы нарастает социальная напряжённость. Не они виноваты в том, что на протяжении последней пары лет с рабочими никто не разговаривал об их перспективах. И не они виноваты в том, что в итоге открытие маркета совпало с открытием выставки, и контраст двух событий обнажил нервы этой истории.

Конечно, завод Шпагина не впервые становится площадкой для культурных мероприятий. Но когда там проходил финал «Дягилевского фестиваля» — это можно было понять, потому что событие было беспрецедентным и выдающимся. Когда там проходил йога-марафон, это тоже можно было понять, потому что к благотворительности не может быть вообще никаких претензий. Но ежегодный и уже привычный Red Market? В этом месте и в это время он выглядит манифестом новой обыденности: на смену рабочей рутины пришла рутина культурная — причём даже раньше, чем предыдущие обитатели этого пространства успели сдать ключи на вахту и погасить за собой свет.

Кстати, сегодня я где-то услышал краем уха, что в конце декабря они планируют собраться в заводской столовой и вместе встретить свой последний новый год в статусе работников завода, на который не вернутся. Я никого из них не знаю, и меня они, соответственно, не ждут, но мне кажется, что даже на таких посиделках я чувствовал бы себя более уместно, чем в бывшем заводском цеху в эти выходные.