Подкаст текстом. Почему вам нужен сосед-гей: культурное разнообразие и благополучие общества

Это не совсем верно для большей части российского общества, где визуальные различия между людьми по цвету кожи, разрезу глаз или одежде не так заметны, как, например, в Америке или в Индии. Но если мы говорим не о внешних характеристиках, то в момент осознаём, что вокруг нас люди, которые различаются в своих ценностях и жизненных практиках. Какое общество более благополучное и безопасное? Однородное, где все примерно одинаковы в своём внешнем виде, ценностях и практиках? Или разнородное, где все разные и ведут себя по-разному?

Это расшифровка подкаста «День тишины. Почему вам нужен сосед-гей? Культурное разнообразие и благополучие общества»

Как связано культурное разнообразие с экономикой?

Уважительное отношение к другим, к людям, которые не похожи на тебя, — это важная выразительная черта современных обществ. Оно основывается на понимании, что любой человек имеет свободу и право делать свой личный выбор. Не только в отношении вопроса, за кого голосовать на выборах или как выглядеть, но и в отношении своей сексуальной или гендерной идентификации, правил собственной жизни и других вещей, вызывающих священные споры в социальных сетях. Так было, конечно, не всегда, и наиболее наглядно в современных социальных науках процесс изменения общества и трансформации ценностей показывают работы живого классика Рональда Инглхарта и его академических последователей.

Теория Инглхарта говорит, что экономический рост и материальное благополучие ведут к смене ценностей людей. Если раньше простой, не обременённый высоким социальным статусом человек — рабочий с фабрики на городской окраине — в первую очередь был озабочен пропитанием себя и своей семьи, то позже, когда развитие экономики в целом по всему обществу повысило уровень жизни, ценности выживания сменились ценностями самовыражения. Когда вокруг нас становится много людей, озабоченных безглютеновой пищей, раздельным сбором мусора, осознанным и включённым воспитанием детей, человечным отношением к животным, уважением к выбору сексуальных партнёров, это не придурь и не модное веяние. Это признак трансформации ценностей, при которых люди в своём обществе относятся к окружающим более участливо и уважительно, и всё это говорит нам, что уровень жизни общества повышается.

Но здесь нас может поджидать опасность. Если в обществе каждый будет способен вести себя как захочет, делать и говорить, что считает нужным для себя, то общество распадётся на части и будут хаос и беспорядок. Основания так думать есть. В разнородном обществе людям сложнее найти общий язык. Сложнее найти решение и выход из ситуации в конфликтах. Сами конфликты будут более глубокими и трудноразрешимыми. А когда договориться сложно или невозможно, то говорить о повышении уровня жизни или экономическом развитии не приходится.

Политическая реальность имеет множество примеров обществ, состоящих из нескольких враждующих религиозных или этнических групп: войны в бывшей Югославии, когда вчерашние соседи стали злейшими врагами, — выразительный пример. Продолжительное время в науке считалось, что фрагментация общества в самом деле ведёт к беспокойству и невозможности стабильного экономического развития и политического консенсуса в отношении ценности людей.

Однако Дональд Горовиц на материалах стран Юго-Восточной Азии и Африки предложил принципиально иную логику. Разнообразное общество, состоящее из фрагментированных групп, может быть стабильным за счёт того, что политические силы будут стремиться к средней позиции, стремиться к роли арбитров, улаживающих конфликты, и получению симпатии ото всех сторон. А это, в свою очередь, будет помогать находить баланс и защищать интересы разных социальных групп. Однако Горовиц уточнял, что явное доминирование одной, например, этнической группы над другой будет грозить дискриминацией и конфликтами.

Брэд Лайн и Джон О’Нил в исследовании 98 стран второй половины XX века показали, что культурное разнообразие не является залогом экономической нестабильности. Филипп Эйгер и Маркус Брюкнер исследовали массовую миграцию в США в период с 1870 по 1920 гг. и пришли к любопытным выводам: рост культурного разнообразия положительно связан с ростом экономики. Но при этом поляризация, т. е. размежевание и выстраивание границ между группами, связана с экономическим спадом. Это важная идея — культурное разнообразие имеет значение, оно полезно для общества. Но не тогда, когда между социальными группами есть жёсткие границы, противоречия и конфликты.

«Чем образованнее человек, тем спокойнее он воспринимает, что мир разнообразен»

Это хорошо, но нас интересуют не только границы между социальными группами по их внешним признакам. Нам интересно понять, что у людей в головах, как различия в их ценностях связаны с их совместным проживанием. Почему в одних местах люди думают и ведут себя более прогрессивно, а в других — более консервативно. Почему в одних местах люди признают за другими право на личный выбор, а в других — этот выбор осуждают.

Поискать ответ на эти вопросы интересно на примере сообществ, которые находятся в переходном состоянии. Исследование Софьи Лопатиной, Вероники Костенко и Эдуарда Панарина касается 10 постсоветских стран от Кыргызстана до Эстонии. Авторы на материалах всемирного опроса ценностей анализировали ценности индивидуального выбора граждан этих стран через отношение к абортам, разводам и добрачному сексу. Результаты исследования показывают, что бывшие советские республики сходятся в том, что ценности индивидуального выбора разделяются более образованными людьми, более молодыми и менее религиозными.

Однако авторы указывают на связь между страстной гордостью за свою родину и поддержкой сильной оборонной мощи страны с одной стороны и негативным принятием абортов, разводов и добрачного секса — с другой.

Давайте подключим к разговору одну из авторок этой статьи — Веронику Костенко, доцента факультета социологии и философии и руководителя образовательной программы ПАНДАН (прикладной анализ данных в Европейском университете в Санкт-Петербурге).

— Ника, что мы и социальные науки знаем про отношение к инаковости, другим и непохожим? И связано ли это с благополучием, экономическим развитием страны?

— Это очень большая и очень хорошо исследованная тема. Про это говорят пересмотренная теория модернизации, Инглхарт, Вельцель и вся компания, которая исследует с 1984 года на всё растущем количестве стран связь некоторых социально-экономических показателей с ценностями.

Рональд Иглхарт в 84 году запустил огромный проект. Он отец-основатель этого мощного движения — эмпирической опросной сравнительной социологии. И он как раз задавался вопросом: как ценности связаны с социально-экономическими вещами. Ещё в 60-х годах было выдвинуто предположение, что, конечно, всё это связано. Если страна обеспеченнее и людям не нужно думать о базовых материальных вопросах, то им легче принимать других. Они меньше ставят условностей и границ, они шире смотрят на мир. Не в последнюю очередь благодаря тому, что у них возникают возможность и желание получать образование. Чем образованнее человек, тем спокойнее он воспринимает, что мир разнообразен и не заканчивается на его семье, клане, деревне, городе и стране.

— А опыт поездок за границу? Возможность видеть, какие люди бывают разные, и понимать, что мир не такой, как у тебя на районе. Насколько личный опыт имеет значение?

— Надо понимать, что никто не ездит просто так. Чтобы человек потратил деньги и поехал за границу узнать о том, что мир разный, у него, во-первых, должны быть деньги. Во-вторых, желание потратить эти деньги именно таким образом. То есть это уже некоторая расширенность сознания. Можно линолеум у себя на кухне переложить, но человек берёт и зачем-то едет в Таиланд.

То есть если человек уже получил какое-то неплохое образование, чтобы это воспринять правильно, если он смог столько заработать, если он живёт в месте, откуда можно выехать, то это уже говорит о том, что он достаточно открыт новому. Понятно, что каждое путешествие помогает понять, что да, мир ещё более разнообразный, чем ты мог себе представить. Но ведь редко бывает, что человек голодал и поехал путешествовать.

— Как происходит трансформация ценностей и взглядов человека на индивидуальном уровне? Вот жил-был человек, который плохо относился к абортам. Жил-был человек, который не мог принять гомосексуальность, а потом он смягчил свою позицию. Насколько это возможно? Или тут правильнее говорить о поколенческих вещах? Человек никогда себя не изменит, в лучшем случае немного смягчится, но его дети будут уже другими, а внуки тем более?

— Тут есть три истории. Первая — поколенческая вещь. Мы видим во всём мире, что каждое новое поколение спокойнее относится к разнообразию, и больше его хочет, и больше стремится к равноправию и равенству возможностей. И это связано, как утверждает Инглхарт, с большей защищённостью, с тем, что ни наше поколение, ни поколение наших родителей не видело большой войны и всё такое прочее.

Мы знаем, что каждое следующее поколение задаёт вопрос предыдущему: «Почему у вас так всё несправедливо устроено?» И это всех двигает вперёд. Причём, чем более благополучное и богатое общество, тем сильнее эти изменения. Например, в современной Голландии бабушки и дедушки — это ещё люди, которые вполне себе не понимали, как можно легализовать гомосексуальные браки. А молодые люди уже не понимают, как можно было этого не сделать.

Что касается индивидуального уровня, тут нужно учитывать контекст. То есть мы знаем, что люди, которые попадают в другой контекст, например в другую страну, довольно быстро вписываются в него. Только если у них не случается какого-то очень сильного отторжения, если они не становятся изгоями и не живут только со «своими». Вообще-то, человек очень хорошо чувствует, где что можно, а где что нельзя, и легко адаптируется.

И есть ещё такая вещь, которая называется «tipping point», про это говорит Инглхарт: что есть некая масса людей, особенно это касается образованных слоёв населения, которая становится настолько многочисленной, что остальные оказываются в меньшинстве и это уже становится неприличным.

Инглхарт рассказывал, что когда он учился в 60-е годы в американском университете, то было совершенно общим местом шутить про то, кто гей, а кто не гей. Все только на эту тему и ржали. Но в какой-то момент это стало сначала несмешно, а через 10 лет неприлично. За такое тебя могли вышвырнуть из приличного общества.

— Поправь меня, это называется «теория контакта»? Человек социализировавшийся в какой-то гомогенной социальной среде приобретает инаковый опыт, он автоматически становится как бы амбассадором некоторой инаковости, опять же, гетерогенности внутри своего коллектива.

— Теория контакта — это немножко про другое. Это скорее, например, про отношение к мигрантам. Это когда у тебя в доме живут, условно, корейцы и ты у этих людей что-нибудь покупаешь или водишь детей вместе в школу, в общем, ты не думаешь, что это чёрт с рогами. Это такие же люди, как ты, и ты это принимаешь.

— Почему люди манифестируют одни ценности, а в своей практике ведут себя по-другому? Например, Армения, где транслируется негативное отношение к добрачному сексу, но на практике, разумеется, нельзя сказать, что армянское общество настолько консервативно. Просто они ценностно манифестируют своё негативное отношение. Почему эти вещи вот таким образом уживаются?

— Тут есть две истории. Одна — это связь ценностей и практик, а другая — это связь всего этого с опросами. И вот только что Григорий Юдин написал книжку «Общественное мнение», которая вышла в издательстве Европейского университета. Там Юдин много пишет, как мы должны вообще воспринимать опросные данные и что они не совсем отражают то, о чём думают люди.

За этим стоит хитрая механика. Люди стараются сделать выборку репрезентативной, но мы понимаем, всегда недорепрезентируются некоторые части общества, например самые бедные и обездоленные. То же самое и с очень богатыми, потому что до них просто не добраться. До молодых не добраться, потому что они всегда на работе, и так далее. То есть чаще всего опросы — это срез домохозяек и пенсионеров.

Ещё люди, общаясь с теми, кто задаёт им вопросы, отвечают то, что они считают правильным сказать. И это может быть связано с рядом причин, да. Во-первых, у них есть некоторое представление о том, что прилично и что неприлично говорить чужому человеку. И это может быть очень серьёзной вещью, особенно в высоконормативных обществах. Особенно если респондент и интервьюер различаются по статусу. Человек, когда он находится в ситуации статусно ниже, склонен подстраивать своё мнение под то, которое, как ему кажется, ожидают услышать.

Кроме того, есть ещё такая вещь, что во многих постсоветских странах — чем более они авторитарны, тем это больше распространено — люди воспринимают массовые опросы как связь с государством, а иногда связь с государем, и отвечают, исходя из этого.

С другой стороны, есть вопрос ценностей, которые могут не совпадать с практикой. Когда тебя спросят: хорошо ли ездить бесплатно в общественном транспорте? Ну конечно, нехорошо. Но, вообще-то, люди ездят зайцем, просто они не склонны правдиво отвечать на такие вопросы. А если речь заходит о более серьёзных вещах? Например, в некоторых странах криминализована гомосексуальность, как, скажем, в Йемене. Людей спрашивают: «Скажите, как вы относитесь к гомосексуальности?» — и 34 % просто не отвечают.

— Можем ли мы сказать, что такое двоемыслие присутствует в постсоветских обществах? Что люди практикуют и думают одно, а публично заявляют другое?

— Мне кажется, что это характерно не только для постсоветского пространства... Двоемыслие — это, конечно, удачная метафора, потому что мы привыкли жить в системе «одни слова для кухонь, другие — для улиц». Потому что это долго было единственным modus vivendi... Я хорошо помню, когда я всё выяснила с опросами про добрачный секс, я поехала в Армению, чтобы с людьми поговорить. Там с этим прямо какая-то беда: 98 % населения считает, что прям совсем нельзя. Но выглядит это странно, потому что в Армении очень высокообразованное население, Армения на самом деле очень далеко отошла от традиционного общества. То, что там сейчас такая риторика, — это, конечно, уже проявления нового консерватизма. Как будто люди придумывают себе традиции, воображают их. Это была одна из самых продвинутых советских республик, там девочки массово получали высшее образование и всё такое прочее.

Так вот, я стала с говорить с людьми, с образованной ереванской молодёжью. Я говорю: «Ребят, вы что, правда? Вот никто никогда до брака нет?» И девушки все ржут. И рассказывают наперебой истории про то, сколько стоит восстановление девственности, какая это востребованная операция. Тут же сидят неженатые парни. И я одному из них говорю: «Слушай, а ты на девственнице женишься?» И он мне на полном серьёзе говорит: «Ну да, конечно, это очень важно».

— Опять перейдём от иллюстрации к чему-то более широкому. Я понимаю, что теория Инглхарта говорит, что ценности и трансформация ценностей культурного разнообразия — это последствия в первую очередь экономического роста. Каковы условия, когда само культурное разнообразие и гетерогенность общества являются фактором для экономического роста?

— В современных культурных компаниях, да и в современных международных университетах на сайтах везде написано, что «we celebrate diversity». И это не просто так. За этим стоят исследования, которые показывают, что возможность людям показывать некоторые стороны своей жизни и быть не скованным рамками — это очень важно для реализации творческого потенциала.

То есть если человек себя чувствует свободно, раскованно и он не должен скрывать своих предпочтений или чувствовать, что его унизят, обидят или выгонят с работы за какие-то взгляды, то он может сделать больший вклад в эту компанию. Его лояльность к такой компании выше, и он формирует более тесные связи в коллективе, более горизонтальные, что, как показывают исследования, тоже важно. Потому что, когда есть жёсткая иерархия, это мешает проникновению идей наверх и, соответственно, блокирует многие творческие начинания. Таким образом, в постиндустриальных экономиках, где важно, чтобы люди придумывали и создавали какие-то проекты, это важно, и все очень серьёзные компании, такие как Tesla, Google, и все крупнейшие университеты мира, они очень сильно давят на diversity. У них есть diversity officers, есть специальные на эту тему сотрудники для борьбы с любой дискриминацией.

И на самом деле, идея создания среды, свободной от харассмента на любом основании, будь то гендерное, сексуальное или другое, — это ключевая идея последних лет и в университетах, и в школах, и в колледжах. И главное, на рабочих местах. Что создаёт, как мы видим, компании, в которых люди хотят работать и много чего двигать.

***

Итак, подведём итог. В разнородных обществах люди разные: и внешне, и ценностно, и в соответствии с тем, что они практикуют. Очевидно, что культурное разнообразие — это пространство для большего числа конфликтов между людьми, однако если в таких обществах не создаются жёсткие границы между людьми и группами, не обозначаются привилегированные и второсортные люди и группы, то такое разнообразие — это ресурс для благополучного и сбалансированного развития. Люди в таких обществах могут спокойно делать свой выбор и открыто обозначать свои ценности, зная, что их не подвергнут осуждению, а напротив, отнесутся с уважением. Согласитесь, это комфортная и питательная среда для хорошей работы, предпринимательства, инициативы, открытий и инноваций.