«Он был не просто серийный убийца». Отрывок из книги Себастьяна Хафнера «Некто Гитлер»

Вне всякого сомнения, Гитлер принадлежит политической истории, и столь же несомненно то, что Гитлер принадлежит криминальной хронике. Он безуспешно пытался создать всемирную империю. В таких предприятиях всегда проливается много крови; но, несмотря на это, никого из великих завоевателей, от Александра Македонского до Наполеона, преступником не называют. Гитлер не потому преступник, что пытался им подражать.

По совершенно другой причине.

Гитлер уничтожил неисчислимое количество ни в чем не повинных людей, без какой-либо военной или политической необходимости, а просто ради личного удовлетворения. По этой причине он стоит в одном ряду не с Александром или Наполеоном, а с психопатами-маньяками, женоубийцей Кюртеном и детоубийцей Хаарманном, с той только разницей, что Кюртен и Хаарманн действовали кустарными, ремесленными способами, тогда как Гитлер поставил убийства на конвейер.

Его жертвы исчисляются не десятками, даже не сотнями, но миллионами людей. Он был не просто серийный убийца, но массовый серийный убийца.

Мы применяем это словосочетание в его точном, криминологическом значении, а не в риторико-полемическом смысле, в каком иногда его употребляют по отношению к государственным деятелям или генералам, уничтожающим своих врагов или посылающим на смерть своих солдат. Государственные деятели (и генералы) во все времена и во всех странах оказываются в таком положении, когда приходится иметь дело с убийствами, — во время международных и гражданских войн, в периоды государственных кризисов или в пору революций.

Это не делает их преступниками. Во всяком случае, у всех народов хватает чутья, чтобы различать, когда их властитель подчиняется печальной необходимости, а когда удовлетворяет свою тайную страсть. Репутация жестокого правителя всегда грязнит политика, даже талантливого и работоспособного. Это относится, например, к Сталину. Гитлер был, помимо всего прочего, одним из самых жестоких правителей вообще и в этом качестве является исключением для немецкой истории.

До Гитлера жестоких властителей в Германии было значительно меньше, чем, скажем, в России или во Франции.

Но речь не о том. Гитлер был жесток не только как властитель и завоеватель. Особенность Гитлера состояла в том, что он убивал тогда и в таких невообразимых масштабах, когда никакая государственная необходимость не давала ему не то что основания, но и малейшего повода для этих убийств. Мало того, иногда массовые убийства шли вразрез с его военно-политическими интересами. К примеру, войну в России, проигранную в военном отношении, Гитлер мог бы выиграть политически, если бы явил себя освободителем, а не истребителем. Но его жажда убийств была сильнее, чем его неплохие способности к политическому расчету.

Гитлеровские массовые убийства начались во время войны, но они не были связаны с военными действиями. Гораздо с большим основанием можно сказать, что Гитлер использовал войну как повод для массовых убийств, которые к самой войне не имели никакого отношения, а служили ему для удовлетворения его личной потребности.

«Если уж лучшие гибнут на фронте, — писал он еще в „Моей борьбе“, — можно по крайней мере вычистить дом от паразитов».

Уничтожение людей, которых он считал насекомыми, было связано с войной только в том смысле, что дома война отвлекала внимание от этого уничтожения. В остальном все эти убийства были для Гитлера самоцелью, а никак не средством достижения победы или способом избежать поражения.

Скорее, наоборот, они мешали военным действиям, поскольку тысячи боеспособных эсэсовцев (а это немало дивизий) были годами заняты в тылу, вместо того чтобы быть на фронте; а ежедневные массовые железнодорожные перевозки людей через всю Европу в лагеря уничтожения ограничивали без того затрудненное снабжение действующей армии.

Кроме того, массовые убийства в тылу, которые уже невозможно было скрыть, в условиях, когда военная победа стала недостижимой, исключали и какой-либо компромиссный мир, поскольку эти преступления, по мере того как они становились известны, убедили сначала лидеров Запада, а потом и России, что война должна закончиться не переговорами с Гитлером, но исключительно судебным процессом над ним. Цель войны как «наказание всех, кто ответственен за эти преступления», определенная в январе 1942 года западными союзниками, а в ноябре 1943-го и Советским Союзом, предполагала безоговорочную капитуляцию нацистской Германии.

В 1942 и 1945 годах во всем мире еще было живо сознание: гитлеровские массовые убийства не просто «военные преступления», но преступления как таковые, причем преступления невиданного прежде масштаба, цивилизационная катастрофа, которая в известном смысле начинается там, где заканчиваются «военные преступления».

К сожалению, это понимание было стерто Нюрнбергским процессом «над военными преступниками» — неудачным мероприятием, о котором сегодня мало вспоминают.

У этого правосудия победителей было много недостатков: главный обвиняемый отсутствовал, поскольку сам ускользнул от земной справедливости; закон, по которому выносили приговор, был законом ad hoc* и обладал обратной силой. И самое главное: настоящие преступления Гитлера — массовое уничтожение евреев, цыган, русских, поляков, больных — были классифицированы как «преступления против человечности» и оказались побочным пунктом обвинения вместе с принудительными работами и депортациям, в то время как главным пунктом обвинения стали «преступления против мира», то есть война как таковая, и «военные преступления», определенные как «нарушения законов и обычаев войны».

Но такие нарушения в той или иной степени были допущены всеми воюющими сторонами, войну ведь вели и державы-победительницы. Поэтому можно было запросто сказать, что в Нюрнберге виновные судили виновных и обвиняемые были приговорены к смерти за то, что проиграли войну. (Британский фельдмаршал Монтгомери после Нюрнбергского процесса публично высказал именно эту мысль.) Нюрнберг создал много путаницы.

У немцев — именно у немцев, имевших все основания, для того чтобы остаться наедине со своей совестью и стыдом, — Нюрнберг породил компенсаторный менталитет, позицию, при которой каждый упрек вызывал реакцию «tu quoque» — «на себя посмотри». У держав-победительниц, во всяком случае западных, Нюрнбергский процесс оставил чувство похмелья, которое, в особенности в Англии, вылилось в абсурднейшие попытки реабилитировать Гитлера. Потребуются усилия, чтобы извлечь настоящие преступления Гитлера, от которых тридцать пять лет назад у людей кровь застывала в жилах, из целой кучи обычной военной грязи. Лучше всего начать с выяснения того, что из злодеяний Гитлера не является этими преступлениями. Здесь мы сталкиваемся с опасностью: многие читатели воспримут это как попытку «отмыть черного кобеля добела». Всё как раз наоборот.

Начнем с «преступлений против мира». На Нюрнбергском процессе в первый и в последний раз война как таковая, во всяком случае запланированная и агрессивная война, была названа преступлением. Раздавались голоса, утверждавшие, что «преступление против мира» — важнейший пункт обвинения, который включает в себя остальные пункты. Отнесение войны к области криминального права приветствовалось как эпохальное достижение человечества.

Эти голоса сегодня поутихли. Война и убийство, как ни легко их отождествить, все-таки разные вещи. Это вполне можно продемонстрировать на примере Гитлера.

В самом деле, в этом столетии отношение к войне, по меньшей мере у европейских народов, сильно изменилось. Раньше войну глорифицировали. На Первую мировую все участвовавшие в ней народы, а не только немцы, ринулись с восторгом и воодушевлением.

Вторая мировая всеми народами, даже немецким, была воспринята как несчастье и наказание. С той поры развитие оружия массового поражения только усилило всеобщий страх войны. Тем не менее он не отменяет ее возможность.

Способ избежать войн еще не найден. Объявить ее преступлением, как это было сделано в Нюрнберге, очевидно, оказалось недостаточно.

Это доказывают многочисленные войны, которые с тех пор шли и идут. Это доказывают чудовищные суммы и невероятные трудовые мощности, которые те же самые державы, что в Нюрнберге объявили войну преступлением, тратят на подготовку к войне. Они не могут поступать иначе, поскольку знают, что война возможна в любой момент и может оказаться при тех или иных обстоятельствах просто неизбежной.

***

Читайте также:

• «Унижение способствует тому, чтобы человек рассчитался». Банкротство и долговая тюрьма в русской литературе XIX века.
• «Англия без паба — это как Россия без водки». Глава из книги про историю средневекового пьянства.
• «У него была обезоруживающая улыбка, он целовал своих поклонниц». Почему знаменитый вратарь «Динамо» Лев Яшин не уехал на Запад?
• Как смотреть на картины. Глава из книги Сьюзен Вудфорд о том, почему портреты могут рассказать не только о внешности изображённых людей.
• Как стать счастливым? Философ Люк Ферри об античных стоиках и современности.
• Должны ли заёмщики платить по долгам? Социолог Уле Бьерг о философии и политике денег.
• «Сон рождает чудовищ». Биолог Александр Панчин объясняет, почему люди верят в мистических существ, экстрасенсов, астрологию и магию.
• «Петруха и медсестра»: отрывок из книги Ольги Романовой «Русь сидящая».
• «Элегантно обволакивающий дурман»: три рецепта коктейлей из книги «Конец воздержанию!»
• Женщины соблазнённые и женщины публичные. Глава из книги Антуана Лилти «Публичные фигуры: изобретение знаменитости».
• От Бердичева до Бабьего Яра. Глава из книги Льва Симкина об одном из величайших злодеев Второй мировой войны.
• «Если он рэп, то остальные — обычная попса». Глава из книги Майкла Волфа «Огонь и ярость. В Белом доме Трампа».
• «Красота плейбоев состоит в том, что они никогда не стареют». Глава из книги «Костюм» об Армани и Версаче.
• «В битве полов у самцов и самок разные эволюционные цели». Глава из книги «Кто мы такие? Гены, наше тело, общество».
• Как спасти сотни жизней. Глава из книги Уильяма Макаскилла «Ум во благо. От добрых намерений — к эффективному альтруизму».