«Пора вернуть эту землю себе». Павел Гнилорыбов о трендах градозащитного активизма

Павел Гнилорыбов — историк, публицист, журналист. Стал известен благодаря авторскому экскурсионному проекту «МосПешком». Редактор Telegram-канала о краеведении, наследии и городской среде — «Архитектурные излишества».

— Я очень люблю выступать в Перми, это город, который знает свои корни и может защищать то, что ему дорого. За краеведение Перми мне совершенно не стыдно, оно передовое и, знаете, утрёт нос многим городам, которые имеют в своей истории пятивековой, шестивековой, семивековой запас. И сегодня в Перми мы говорим о трендах сохранения архитектурного наследия России в последнее десятилетие.

Охрана памятников

— То, что государство считает ценным, носит статус объекта культурного наследия. По всей стране сегодня от 150 до 170 тысяч объектов, которые государство признало на текущий момент. В реальности это может означать, что там тридцать лет никто не бывал, и зоны охраны никто особенно не делал. Примерно на каждую тысячу населения России приходится один памятник.

В среднем, если сводить всё к общему знаменателю, в нашей стране гибнет два ценных дома в день. Это не про памятники, я говорю про те дома, которые активисты и определенная часть искусствоведов считают достойными сохранения. Даже в Москве сносят около двадцати ценных элементов исторической среды каждый год. Да, официально заявляют, что в прошлом году снесли три памятника, но всё остальное — это были тоже достойные объекты.

Мы живём в удивительное время. Уже пора бы осмыслять не то что 1980-е, а даже 1990-е. Уже придуман термин «капром», капиталистический романтизм, который в какой-то мере позволяет взглянуть на то, что построено с 1995 по 2008. А мы до сих пор 1970-е и 1960-е неохотно ставим на охрану и не видим дальше сталинского ампира.

Есть позитивные моменты, например, всероссийский конкурс малых городов и исторических поселений. Но это капля в море: бюджет хорошей программы — пять миллиардов рублей в год, а что такое пять миллиардов на многие города? При этом во всех многочисленных и многомиллиардных программах формирования комфортной городской среды историческое наследие идёт лишь «паровозиком».

Ещё один позитивный пример. В Петербурге в прошлом году была сделана интересная попытка совместить наследие и капремонт. В городе охраняется 1850 адресов, и такие дома должны реставрироваться не просто бригадами рабочих, а минимум в присутствии реставраторов и с осуществлением авторского надзора. Город готов в ближайшие несколько лет отреставрировать 200-300 фасадов, это шестая часть, хотя бы с этой точки зрения Петербург пытается привести себя в порядок.

Что такое наследие

— Одновременно с этим парадоксально расширяется понятие наследия. Медленно, но приходит внимание к позднесоветскому. Мы научились ценить модернизм на открытках, значках и в некоторых путеводителях, но я не знаю, сколько лет понадобится, чтобы его массово начали — нет, не любить, здесь критерии любви нам не нужны, — просто ценить и понимать, что Советский Союз через любой железный занавес всё равно развивался примерно ноздря в ноздрю с западной школой. Но пока это привлекает исключительно либо восточно-европейских, либо западных американских исследователей, которые фотографируют наши калмыцкие остановки, наши вывести супермаркетов, наши кинескопы, на которых в 1990-е годы писали «парикмахерская» или «ремонт обуви». Мы же пока не придаем этому должного значения.

С советских времен у нас осталось богатейшее наследие в виде мозаик как на фасадах, так и внутри зданий — их огромное количество в разных городах, они уникальны, многие являются символом города. Но у муниципалитетов нет денег их реставрировать, а мозаики, к сожалению, недолговечны по своей природе, технически им осталось не так много времени, что-то из этого, возможно, успеем восстановить, но большая часть, вероятно, канет в Лету и останется памятью на старых фотографиях.

Страсть по новоделам и декорациям

— Посмотреть на Измайловский Кремль приезжают тысячи туристов — и по такому Кремлю у них формируется представление об истории нашей страны. В чем тут проблема? Настоящий Кремль занят властью, для посещения закрыт, большая часть его недоступна для осмотра. Вот уже 102 года туда нельзя зайти и понять, как развивалась архитектура до XV-XVI века. Так со многими памятниками сейчас, вместо оригинального, настоящего мы видим красочный новодел, который не дает и малой части представления об истинном величии.

Если по геометкам «Инстаграма» посмотреть, на фоне каких городских объектов чаще всего фотографируются люди, получится интересный народный рейтинг красоты. К сожалению, исторические ценности здесь далеко не в большинстве: мы стали вместо того, чтобы приводить в порядок наследие, строить декорации. Туристы зачастую совершенно не понимают, что это не тот город, который существовал в XIII-XIV веке, и гиды об этом часто не говорят.

Музеефикация археологии

— В 2010-е годы в России появилась пусть пока не массовая, но всё же тенденция музеефикации археологии. В Коломне нашли фундамент часовни и при поддержке самой епархии было решено обозначить её прежние контуры, и сейчас в большие праздники они выводят 3D фасад. Так, даже без реставрации, мы получаем представление об исторической архитектуре. Подобное происходит в разных городах, и это принципиально ново для России: раз уж мы не можем восстановить наши руины, да и не всегда это нужно, мы должны хотя бы экспонировать достойно.

Мы и парки

— Раньше мы в основном интересовались пространством только своей квартиры, иногда подъезда, ещё реже — двором либо соседним публичным пространством. А вот теперь мы занялись парками. Людям стало не всё равно, и это хорошо. Некоторые регионы парковую составляющую сделали своим брендом, самый известный пример — Казань.

Меценатство

— У нас вновь рождаются меценаты. В российских миллионниках появились хорошие частные музеи, которые очень быстро прошли путь от собрания пиалок и утюгов до осмысленной концепции, фондов, сменой экспозиции и различных мероприятий. Так что, в общем-то, на отечественный музей, и на отечественный туризм и сервис, с этим связанные, можно смотреть довольно оптимистично.

Существует практика восстановления усадеб частными инвесторами, добровольные пожертвования в этой сфере составляют около ста миллионов рублей в год. И такая небольшая относительно всей России сумма дает такой эффект и такие горящие глаза.

Уважение к городским видам

— В Перми пока не очень хорошо понимают ценность городских видов. Когда рядом со зданием ЛУКОЙЛа в Разгуляе появится 49-метровый оперный театр, это немножко убьёт город с некоторых точек, а ведь российские города всегда пытались исправить своё печальное бедственное положение именно красотой пейзажа. Например, города, расположенные вдоль рек, создавали доминанты из фабричных заводских труб, колоколен и маленькой застройки.

То, что происходит сейчас в Перми, не единичный случай, и он объясняется комплексом провинциальности. В Саранске по той же причине построили псевдосталинскую высотку, и всем известна набережная в Йошкар-Оле. Но Саранск должен оставаться Саранском, а Пермь — Пермью. Пока мы вкладываемся в призраки Европы, у нас разрушаются наши усадьбы, городские особняки и дачи.

Архитектор, можно сказать, не имеет права на ошибку, его творение будет украшать город очень долго, и не у всякого найдется политическая воля, да и банально деньги на то, чтобы снести что-то неудачное. Сколько в Перми доминант, которые не должны быть доминантами? Ой много, а работать с этим нужно.

Лицом к реке

— В 2010 годы мы наконец-то повернулись лицом к реке. Хоть и не всегда удачно. В Туле открылась новая набережная, хорошо сделанная и не затеняющая кремль, в Самаре устроена длинная набережная, которая очень продувается ветром, а Вологодский вариант, к сожалению, на 80 % убил прелесть этого города. И Пермь снова вписывается в эту тенденцию строительства новых набережных.

Но, к сожалению, река как система гибнет. Да, можно по-прежнему купить билеты на теплоход, и такой формат досуга всё ещё пользуется успехом, но мы стремительно теряем замечательные здания речных вокзалов, дебаркадеры в лучшем случае превращаются в рестораны, а в худшем разрушаются пожарами или руками граждан, не видящих в них исторической ценности.

Потеря деревянной застройки

— Это то, что случилось в 2010 годы и что уже, наверное, не восполнить — массовая потеря деревянной застройки. Раньше в городах были заметны границы эпох — от губернской застройки к рабочим поселкам и дальше к сталинским домам. Но сейчас тут и там возникли 25-этажные дома и сломали эту хронологию. Но больше того, они убили деревянную застройку — где-то буквально, где-то визуально.

Мы и памятники

— В 2000-е годы монументальная скульптура окончательно потеряла свое значение. Она стала дешевой, вот в каждом городе появились памятники водопроводчикам, фотографам и так далее. До революции один памятник открывался раз в 15 лет, в годы советской власти раз в два-три года, но сейчас это страшно не по степени нарастания, а по типизации. В каждом областном центре мы встретим типичный набор.

Не Золотым кольцом единым

— В этот же период закончился диктат Золотого кольца, мы перестали возить туристов по маршруту, который был придуман в 1967 году. Золотое кольцо прекрасно, но нужно предлагать людям больше, в России как минимум четыреста городов с дореволюционной застройкой из тысячи, и каждый из них ценен. Люди узнали о существовании Таганрога, Ельца, Торжка, чаще стали бывать в Выборге.

Популяризация краеведения

— Сейчас то время, когда город без прогулок и лекций — это не город, и экскурсионный рынок сейчас активно развивается, появляются новые интересные форматы, проекты. Когда люди смотрят на привычный формат «было-стало», они не задумываются, почему так, прогулки способны воспитывать.

Краеведение возвращается и в СМИ. Сейчас где-то между телепрограммой и гороскопом можно прочитать статьи, которые пока не приглашают задуматься о возможности сохранить, а больше транслируют сожаление об утраченном. Но уже можно прочитать о купеческой благотворительности и гибнущих памятниках.

2010-е годы уже стали историей, у нас всё меньше времени, чтобы понять значимость архитектуры прежних лет, чтобы иметь возможность спасти то, что стремительно разрушается и может быть потеряно безвозвратно. Как известно, главный способ общения активистов с властями это бить половником по кастрюле. Мы говорим сегодня о том, что уже получается сделать. Это пока не так много, но мы проснулись и хотя бы начали понимать, что пора вернуть эту землю себе. Потому что она умрет, если будет ничьей.

***

«Провинция — это ментальное понятие»: интервью с историком и краеведом Павлом Гнилорыбовым.

Три неудобных вопроса пермским архитекторам.

Тест: Аптека, улица, ротонда. Что вы знаете об истории архитектуры Перми?

Вспоминая утраченное. Шесть пермских зданий, уничтоженных в 2019 году.

Репортаж с дискуссии в ЦГК о том, как видоизменяется наш город, каково актуальное состояние городской среды и каким образом горожане могут влиять на происходящие в ней процессы.

Историк архитектуры Вадим Басс: «Новые кафе, бургерные и галереи приобщают нас к гуманному городу»