Какой музей им не нужен? Послесловие к спецоперации «Сокуров в Мемориальном центре политических репрессий»

— Давайте объяснимся без оговорок и фигур умолчания. Давно пора назвать некоторые вещи своими именами: очевидно, что всё больше людей запутывается в тщательно навороченной сети лжи и полуправды о Мемориальном центре политических репрессий, бывшем музее «Пермь-36». Попробуем распутаться.

Начало истории «Перми-36» легко найти в интернете. Вкратце: в начале 1990-х группа туристов-сплавщиков наткнулась на берегу Чусовой на развалины исправительно-трудовой зоны. В Пермском крае такого добра навалом, но среди сплавщиков был молодой историк Андрей Калих, сын председателя Пермского отделения общества «Мемориал» Александра Михайловича Калиха. Его заинтересовала находка. Туда отправились старший Калих и его друг, историк, специалист по истории политических репрессий в Пермском крае Виктор Шмыров.

Порывшись в архивах, они выяснили, что это не одна из сотен уголовных зон — их и по сей день у нас множество как действующих, так и заброшенных, а политический лагерь из знаменитого «Пермского треугольника», состоявшего из зон «Пермь-35», «Пермь-36» и «Пермь-37». «Треугольник» знаменит как часть системы подавления диссидентского движения, но этот лагерь — «Пермь-36» — особенный: он был построен в 1946 году, то есть ещё в сталинские времена.

Это единственный сохранившийся лагерь сталинского времени. Да, его не было в годы Большого террора, он построен позже, но, тем не менее, он сохраняет все особенности подобных учреждений сталинского времени. Больше таких памятников нет — ни в Пермском крае, ни на Колыме, ни в окрестностях Воркуты — нигде.

Вторая интересная черта «Перми-36» — это то, что в 1970-80-х годах здесь отбывали сроки многие знаменитые диссиденты — Сергей Ковалёв, Михаил Мейлах, Анатолий Марченко, Василь Стус и другие. Василь Стус именно в этом лагере погиб при загадочных обстоятельствах.

Когда Виктор Александрович Шмыров осознал, какой памятник они обнаружили, целью его жизни стало — сохранить и отреставрировать лагерь и создать в нём музей. И он это сделал.

Представьте себе: человек решил создать практически на пустом месте музей. Большинство из нас — подавляющее большинство! — остановилось бы на стадии мечты: «Эх, вот хорошо бы здесь музей устроить...» Куда меньшая часть начала бы стучаться в двери Краеведческого музея, Центра охраны памятников, университетские кафедры... Ещё меньшая часть начала бы реализовывать свою мечту.

И никто не дошёл бы до конца. Ну, единицы. Точнее — двое: Виктор Шмыров и его жена Татьяна Георгиевна Курсина. Конечно, им помогали — тот же Калих с «Мемориалом», коллеги — но никто не будет спорить: «Пермь-36» Шмыров выволок на себе. Это место сегодня существует только благодаря ему.

То, что совершил Шмыров — это настоящий подвиг. Он бросил всё: деканство, докторскую диссертацию, академическую карьеру. Вместе с Татьяной Курсиной он создал Автономное некоммерческое объединение «Пермь-36» (АНО «Пермь-36»), которое занялось реставрацией лагеря. Будучи профессиональными историками и музейщиками (Шмыров несколько лет возглавлял один из самых важных музеев Пермского края — Чердынский краеведческий музей), они прекрасно понимали, что реставрировать памятник надо научно, и поэтому все работы поручили единственной на то время лицензированной организации — Пермским художественно-реставрационным мастерским. Это было очень дорого, но они на это пошли. Деньги собирали везде. Так, самую первую сумму на восстановление лагеря пожертвовал друг Шмыровых писатель Леонид Юзефович.

Когда смотришь на фото руин, с которых начиналась история музея, и вспоминаешь его нынешнее состояние — не веришь. Невозможно, чтобы эта куча брёвен стала воскресшим исправительно-трудовым лагерем, «зоной» со всеми её непременными чертами — штрафным изолятором, комнатой для обысков, клубом, жилыми бараками... Вот баню АНО «Пермь-36» восстановить не успело, поэтому её там и нет.

История восстановления лагеря полна драматических сюжетов. Достаточно хотя бы поджога зоны особого режима, но и из пепла лагерь снова восстал.

Лагерь медленно, постепенно, но восстановился. Попутно собиралась коллекция музея, в том числе экспонаты, переданные его бывшими «сидельцами». Главным сокровищем была переписка — в музее хранились сотни писем репрессированных.

Где они сейчас — нам неизвестно.

Был собран большой архив и большая научная библиотека. Всё это — на средства некоммерческой организации.

Музей получил известность, туда стали ездить экскурсии. Восстановленный силами энтузиастов памятник передали на баланс Центра охраны памятников. Губернатор Олег Чиркунов очень тепло относился к музею и поддерживал фестиваль-форум «Пилорама», который они задумали и проводили на территории музея. На «Пилораму» собирались десятки тысяч зрителей!

Захват

В 2012 году пришёл новый губернатор — Виктор Басаргин. Тут как раз на федеральном уровне началась работа над государственной программой увековечения памяти жертв политических репрессий, и по этой программе «Перми-36» планировалось передать 600 млн руб. на создание полноценного музея. Был уже разработан план, над которым работало агентство «Ральф Аппельбаум» (это та команда, которая недавно сделала Ельцин-центр в Екатеринбурге) и скульптор Эрнст Неизвестный.

Ну, вы же понимаете, что отдать 600 миллионов каким-то там историкам-энтузиастам никак невозможно. Было срочно создано государственное учреждение — музей с нелепым названием «Мемориальный комплекс политических репрессий» (не истории репрессий, а именно репрессий). Изначально Татьяна Курсина была назначена его директором, но буквально через пару месяцев её уволили (учредитель имеет право уволить руководителя учреждения без объяснения причин), и больше Шмыровых в созданный ими музей не пустили.

Это был настоящий рейдерский захват, которым руководил тогдашний министр культуры Пермского края Игорь Гладнев и замглавы администрации губернатора Сергей Маленко. В качестве пробивной силы использовались финансируемые Кургиняном ребятки из «Сути времени», совершенно пасквильные сюжеты снимали НТВшники. Понятно, что у Шмыровых и пермского «Мемориала» (соучредителя АНО «Пермь-36») аналогичных ресурсов не было.

В качестве директора музея была поставлена бывшая заместительница Игоря Гладнева Наталья Семакова, которая находится на этой должности и поныне. Где-то в недрах бывшей зоны в её распоряжении находятся собранные АНО и принадлежащие АНО коллекция, архив и библиотека, а также личные вещи — вплоть до одежды. Ведь музей далеко от Перми, учёные там жили неделями.

А может, этого уже и нет ничего, может, всё уничтожено. Судьба имущества АНО «Пермь-36» и его учредителей нам неизвестна.

За прошедшие три года было много всякого. За Шмыровых вступались Международный «Мемориал» во главе с Арсением Рогинским, кинорежиссёр Алексей Кириллович Симонов, первый уполномоченный по правам человека в России Владимир Лукин, уполномоченный по правам человека в Пермском крае Татьяна Марголина, бывшие заключённые-диссиденты и многие другие люди и организации.

Путём очень трудных переговоров было выработано мирное соглашение: функции учредителя передавались от краевого минкульта министерству образования, а на должность директора была приглашена историк Наталья Афанасьева, которая устраивала в этом качестве все стороны.

Однако на каком-то этапе все принятые решения саботировались.

Всё окончательно запуталось

Год назад, в апреле 2016 года, разразился скандал: ко Дню космонавтики на сайте «Мемориального центра политических репрессий» появилась статья о том, что шарашки, где работали заключённые, были эффективны и приблизили выход человека в космос. Шум был всероссийский, отозвался даже федеральный «Коммерсант». Нужно было срочно «делать лицо», и директор Пермской галереи Надежда Беляева по просьбе Гладнева призвала на помощь Российский союз музеев. Приезжал глава этой организации Михаил Пиотровский, посещал «Пермь-36», давал интервью, говорил, что музей надо сохранить, причём именно как музей политический репрессий.

Мы, представители общества «Мемориал», страшно обрадовались. Думали, сейчас справедливость восторжествует!

Пиотровский отправил курировать музей Юлию Кантор. Но, судя по дальнейшим событиям, в её планы не входило восстановление справедливости по отношению к основателям музея. Она в нём строит собственную карьеру: ей хочется быть спасительницей гибнущего памятника, и она активно пиарится в этом качестве, в том числе — за счёт доброго имени основателей музея. С энергией и последовательностью, достойными лучшего применения, она распространяет среди коллег страшные слухи о том, как «Шмыров загубил памятник». Именно этими словами цитировала Юлию Кантор главный редактор журнала «Музей» Елена Медведева, с которой мы встречались на Третьем музейном форуме в Перми осенью 2016 года. Доводилось слышать нечто подобное и от самой Юлии Кантор: «Пиотровский был в ужасе, когда увидел, как там хранились экспонаты! Я никогда не видела Михалборисыча в таком состоянии!» — с драматическим выражением говорила Кантор на единственном раунде переговоров между Пермским «Мемориалом» и Мемориальным центром политических репрессий. При этом не уточнялось, что Пиотровский увидел музейное хранилище спустя два года после изгнания Шмырова — два года хозяйничанья Семаковой.

Да, мы сделали попытку наладить взаимодействие. Съездили в музей, потом собрались в Перми (были обе стороны, и «Мемориал», и Мемориальный центр политических репрессий), выпили чаю, пытались поговорить. Дело было в декабре 2016 года, перед самым Новым годом. У нас было два условия сотрудничества, всего два: восстановить доброе имя Виктора Шмырова и вернуть имущество АНО Пермь-36. Однако нам с порога дали понять, что никаких условий мы выдвигать права не имеем и должны почитать за честь, что с нами вообще разговаривают — мы ведь провинциальные болваны, сами по себе двух слов связать не можем (столичный снобизм там просто тоннами лился). Очень хорошо помню, как бывший научный руководитель музея «Пермь-36», один из главных специалистов по истории репрессий в Пермском крае Леонид Обухов пытался объясниться с Кантор.

Леонид Аркадьевич: «Я не могу с вами сотрудничать. Это будет против моей совести. Я не могу предать друзей».

Юлия Зораховна: «Почему???»

И было очевидно, что она действительно этого не понимает.

На этом этапе взаимодействие прекратилось. Кантор продолжает активное продвижение себя в качестве «новой молодой профессиональной команды», которая спасает музей. При этом она ни разу не встретилась со Шмыровыми, она понятия не имеет о том, в каком виде они приняли разрушенный лагерь и в каком виде оставили. Сейчас на территории музея по-прежнему действует экспозиция, созданная Шмыровым и Обуховым, и она, собственно, и есть тот «музей в прекрасном состоянии», которым так хвастает Кантор.

А вот теперь давайте в открытую

Недавно командой Мемориального центра была предпринята спецоперация с привлечением особого морального авторитета: кинорежиссёр Александр Сокуров, звезда интеллектуального кино, чей фильм «Фауст» стал победителем Венецианского кинофестиваля, был специально привезён в бывшую зону «Пермь-36», чтобы публично восхититься и выразить поддержку «новой молодой команде». Свою функцию приглашённый выполнил, хотя и с некоторой натугой.

На творческой встрече с пермяками режиссёр держался очень достойно. Несмотря на то, что его всячески провоцировали специально ангажированные «представители творческой интеллигенции», он воздержался от прямых высказываний по поводу «Перми-36». Говорил о кино, о своём педагогическом опыте, о том, как важны музеи вообще... Но, тем не менее, пиар-выплеск от спецоперации был: внимание СМИ к бывшему лагерю было привлечено, и внимание позитивное (Сокуров — не та фигура, которая подлежит критике). Поэтому надо кое-что объяснить коллегам, которые не вполне в теме.

Первое, что следует понимать уважаемым журналистам, очарованным Юлией Кантор: то, что сегодня существует на территории «Перми-36» — это не музей. Это сырая заготовка. Если бы был воплощён проект Виктора Шмырова и агентства «Ральф Аппельбаум», то «Пермь-36» действительно стала бы музеем — мощным монументом, местом концентрации памяти и совести, пространством свободы и дискуссии. Нынешнее состояние бывшей зоны — реставрированные строения и много временных выставок разного качества (какие-то лучше, какие-то хуже) — рассматривалось Виктором Шмыровым и Татьяной Курсиной как временное состояние, но нынешнее руководство Мемориального центра это состояние вполне устраивает.

У Юлии Кантор и тем боле Натальи Семаковой нет настоящих музейных амбиций (амбиции-то есть, и предостаточно, но не музейные, а личные), нет понимания того, что такое современный музей. Поэтому при их руководстве «Пермь-36» никогда не станет настоящим музеем — единым пространством с особой эстетикой, особой концепцией и единым экспозиционным сюжетом.

Заслуги у Юлии Кантор в деле изучения сталинских репрессий, спору нет, имеются. Но при всём этом она не готова жить в Перми и всё своё время посвящать пермскому музею. Живёт она в Санкт-Петербурге и в Европах бывает чаще, чем в бывшей зоне, где она как бы является научным руководителем музея.

В промежутках между её нечастыми визитами полновластной хозяйкой является Наталья Семакова, не имеющая ни исторического образования, ни опыта музейной деятельности.

И ещё одна ремарка в тот же адрес. Юлия Кантор до сих пор ловко жонглирует именем Михаила Пиотровского, расписывает эрмитажные выставки, не говоря прямо о том, что это её заслуга, однако в подтексте звучит «Вот я какая молодец». Между тем, она в Эрмитаже уже не работает и к Пиотровскому никакого отношения не имеет.

Музей истории политических репрессий остро нуждается в специалисте, готовом вложить в него все силы, всё своё время и настоящую профессиональную квалификацию. Пермского человека, болеющего за Пермский край и его историю. Только с таким руководителем «Пермь-36» сможет достичь качественно нового уровня развития.

Виктор Шмыров и Татьяна Курсина — не просто учёные энтузиасты, они блестящие музейщики, виднейшие участники Международной коалиции музеев совести, в рамках которой они проводили и продолжают проводить международные школы музеологии. Созданная ими выставка «Трудовые лагеря России и борьба за свободу» экспонировалась в самых известных музеях США, в том числе в Мемориальном музее Элеоноры и Франклина Д. Рузвельтов в LongIsland и в музее Мартина Лютера Кинга в Атланте, где ее открывал 39-й Президент США, лауреат Нобелевской премии мира Джеймс Эрл Картер; лишь за время её экспонирования в Музее иммигрантов на Эллис-айленд на выставке побывало шесть миллионов посетителей!

Могут ли Юлия Кантор или Наталья Семакова похвастать подобными профессиональными достижениями?

Так что хвалить нынешнее состояние музея — это значит хвалить, что не всё ещё утрачено, потому что отдельные выставки, даже очень качественные, отдельные конференции, правильно составленные экскурсии — это не развитие музея.

Кстати, насчёт «не всё утрачено». Кое-что всё-таки пропало. Очень любопытно, а где находится настоящий автозак, один из самых заметных экспонатов, найденных прежней командой — АНО «Пермь-36». Машина исчезла, куда — тёмная история: ни заместитель директора музея по науке Максим Трофимов, ни член экспертного совета Михаил Нечаев на этот вопрос ответить не смогли. Нынче на том же месте стоит другой автомобиль — подделка, сработанная из разных деталей умельцами где-то в пермских гаражах.

Это не единственный пример. Главное — это, конечно, 400 писем заключённых... Судьба бесценного эпистолярного архива никому не известна. Ну, кому-то известна наверняка, только знание это тщательно скрывается. Может, архив на растопку пошёл или в макулатуру? Надеюсь, что нет...

Поэтому, уважаемые коллеги и просто люди, не лишённые мозгов, прежде чем хвалить «новую молодую команду», прочитайте это.

Второе — и главное, что следует помнить всегда

Иногда приходится слышать: «Главное, что музей сохранён и работает. А ведь могли и уничтожить!» Мы так не считаем. Мы считаем, что справедливость по отношению к людям — важнее. «Мемориал» — правозащитная организация, деятельность которой направлена не только на то, чтобы бывшие репрессированные и их семьи получали положенные льготы, но и — в первую очередь — на то, чтобы репрессии никогда не повторились.

Сейчас то, что происходит со Шмыровыми, — это самые настоящие репрессии, и руководство «Мемориального центра...» во главе с Натальей Семаковой и Юлией Кантор — проводник этих репрессий. Человеческая история, а не музейная, лучше всего характеризует нынешнее руководство «Перми-36». Это ни кто иной, как Наталья Семакова, на протяжении двух лет заваливала Шмыровых исками и ложными обвинениями. Вот одно из них: якобы Виктор Александрович на территории лагеря организовал карьер по добыче песчано-гравийной смеси и получал немеренную личную выгоду. Понятно, что суд Семакова проиграла: настолько-то здравый смысл ещё судей не покинул. Но оцените бессовестность этой лжи!

Это вместо того, чтобы сказать спасибо — одно маленькое спасибо! — за то, что учёные создали ей нынешний роскошный плацдарм для самореализации.

И эти люди возглавляют сегодня не просто музей, а музей совести. Как там дело с совестью вообще обстоит, а?

Особо следует оценить роль Надежды Беляевой в этой истории. По слухам из Пермской художественной галереи, она в неё ввязалась, чтобы спасти галерею: якобы Гладнев шантажировал её, мол, не поможешь с «Пермью-36», не будет переезда галереи. Но это — слухи. А на самом деле уважаемая президент галереи поступила, мягко говоря, не по-товарищески по отношению к коллегам-музейщикам, непатриотично по отношению к Пермскому краю и недостойно с точки зрения взаимоотношений культуры и власти.

Некоторые из компании захватчиков наверняка считают себя добрыми христианами. Как выглядит деятельность захватчиков с точки зрения христианского учения о грехе? Попытка убийства — однозначно грех, в любой христианской конфессии, а то, что делается с основателями музея «Пермь-36» — это именно попытка убийства.

Потому что Виктор Шмыров перенёс четыре инфаркта и две клинических смерти. Но, как говорится, «не дождётесь»: в отличие от нас, «мемориальцев», Шмыров ни за что не борется. Он работает. Вот отрывки из его недавнего интервью газете «Вестник Мемориала»:

«...Когда я начал заниматься музеем, мне пришлось отказаться от работы в пермском педагогическом институте и от предложения работы в академическом институте истории, потому что я понимал, что музей важнее научной карьеры. Но по натуре я всё-таки историк-исследователь! Сейчас я занялся тем, о чём давно думал: историей пермских политических лагерей. Материал будет использован в виртуальном музее, который мы сейчас создаём. Рабочее название проекта — выставка „пермские политлагеря“. Она огромная — около 450 документов и фотографий. Ей бы место, конечно, в музее „Пермь-36“, но она будет пока только в интернете.

Мы готовимся к проведению очередной Школы музеологии. В нашей школе будут музейщики-преподаватели из Швеции, Великобритании, Германии, Соединённых Штатов — известные эксперты. Мы проводим такую школу далеко не в первый раз, и в прежние годы восемь музейных проектов, разработанных в её рамках, получили впоследствии гранты конкурса Фонда Владимира Потанина „Меняющийся музей в меняющемся мире“.

— А книгу не хотите написать?

— Даже две! Собираюсь засесть за монографию по истории пермских политлагерей на основе всех тех документов, что мы обработали при подготовке виртуального музея. Это будет очень большая книга, в которой будет рассмотрено более 1000 индивидуальных кейсов; с обширным справочным аппаратом — лагерные хроники, документальные материалы. А вторую книгу с меня давно требуют друзья, коллеги и бывшие узники пермских лагерей. Это книга об истории создания музея „Пермь-36“ и репрессий против него. История ничего и никого не забудет».

Теперь перейдём к конструктиву

Думаю, всем, кто прочитал этот текст (извините за «многабукаф»), ясно, что нынешнее руководство Мемориального центра политических репрессий договоронеспособно. Вместо того чтобы разрешить конфликт, Юлия Кантор его усугубила. Так что же, так и продолжать воевать?

Вообще-то мы за мир, и этот мир может быть установлен, будь на то воля руководства региона и краевого минкульта. Вряд ли они готовы вернуть на пост директора музея Татьяну Курсину, но это и не обязательно. На этой должности может быть любой человек, являющийся учёным-историком, имеющий опыт руководящей работы и, что немаловажно, наученный в детстве мамой с папой волшебным словам «спасибо» и «извините». Добросовестный историк, порядочный человек — вот совсем недлинный набор качеств, которые необходимы в этом случае. Кандидатуры есть.

Думается, губернатору перед выборами очень кстати будет сюжет с закрытием затяжного конфликта. В этом случае он получит уважение и поддержку гражданского общества. Хочется верить, что Максиму Решетникову небезразлично внутреннее ощущение себя как порядочного человека, да и нам хочется, чтобы наш край возглавлял человек, которого мы искренне сможем считать достойным.

Необходимое извинение

Автор просит прощения у всех участников этой истории, если какие-то факты были случайно искажены. У меня не было возможности проводить доскональное историческое расследование, поэтому я могу перепутать, например, какие-то даты. Для общего смысла текста это не существенно.

***

• Читайте также колонку Виктора Шмырова о ситуации с музеем «Пермь-36».
• Репортажи Владимира Соколова из музея «Пермь-36», где он побывал в мае 2017 года с режиссёром Александром Сокуровым, в апреле 2016 года с уполномоченным по правам человека в Санкт-Петербурге Александром Шишловым и в ноябре 2016 года.