«Я раньше всё думала, как рассказать о жизни человека через его морщины?»

Галина Красноборова родилась в Перми. Окончила филфак Пермского классического университета, затем режиссёрский факультет ВГИКа, прошла стажировку на факультете документального кино Киноакадемии Баден-Вюртемберга (Германия). Жила в Петербурге, четыре года назад возвратилась в Пермь. Считает, что, несмотря на разные города, с которыми связана жизнь, душой она — пермский житель.

О судьбе

Галина, почему именно документальное кино?

— Я как-то изначально поняла, что мой путь — документальное кино. Это когда в юности ищешь своё место и то ли долго-долго, то ли враз вдруг озаряет: вот оно, моё. Что за этим? И филфак с его фольклорными экспедициями, и студенческая работа в лаборатории культурно-визуальной антропологии с её научными выездами. Но, наверное, во мне живёт не учёный, а более эмоциональный человек: мне хочется увиденное проводить через себя, давать ему художественное осмысление. То есть реальность как она есть, но в моём мироощущении. Это очень важно.

Однако в юношескую пору чаще мечтают об игровом кино...

— Игровое кино — это всегда какая-то искусственность. А мне не по душе создавать искусственный мир, хочется, чтобы жизнь давала толчок, давала какие-то темы и сюжеты, а я их буду показывать так, как их восприняла.

Но из всего многообразия реальности вас больше всего притянули к себе этника, фольклор. Почему вдруг?

— Не вдруг. У меня желание снимать традиционную культуру малых народов появилось, когда я с экспедицией ездила по деревням Коми-Пермяцкого округа. Это оттуда пошло. К тому же в детстве я много общалась с дедушкой и бабушкой, которые когда-то жили в деревне.

Наверное, потому что я эту тему хорошо знаю, занималась ею и в университете, и во ВГИКе, знаю даже больше, чем требуется документалисту. Этническая тема — отличный способ поговорить об общечеловеческих ценностях. Через мифологическую притчу я могу рассказать о нашем мире гораздо больше, чем через какую-либо бытовую историю. Это мне интересней.

На мой взгляд, пропаганда прошлого, традиций фольклора стала сегодня чуть ли не государственной политикой. В качестве опоры в неустойчивом, разновекторном настоящем? В противовес наступательному актуальному искусству? Не можем не впадать в крайности? Как сохранить равновесие с современным, чтобы не впасть в мракобесие?

— К сожалению, и мои фильмы некоторые воспринимают как воспевание прошлого мира. Мол, «живём в лесу, молимся колесу». Но я не говорю, что надо туда возвращаться. Для меня мифологические сюжеты — это основа для разговора о реальных сегодняшних вещах.

Вот, скажем, фильм «Девять забытых песен». Он построен на коми-пермяцком мифе о мыже — виде порчи, насылаемой покойниками на живущих, если они забывают своих предков. Но это не этнографическая картина — те призваны фиксировать материальное бытование культуры, они более научные. Здесь же рассказывается философская история — на этнографическом материале. Он очень богатый, его можно бесконечно копать. И что интересно: в своих отзывах зрители подчас «вытягивают» такие неожиданные мысли, которые автор и не замышлял.

Да, в традиционной культуре уральских народов существует много мотивов, построенных на культе мёртвых, связях с загробным миром. А сейчас у нас такое время, что мы живём как бы на грани конца света. Подобные мифы предков о культе предков моментально считываются, они красивые и задевают каждого. Видимо, на них отзываются и мои внутренние струны. Хотя сегодня, судя по всему, нужно давать больше надежды. Постепенно я начинаю выходить из этой темы. «Старухи» — уже другое, не мифологическое кино. Это рассказы о жизни.

Первый фильм Г. Красноборовой, «Следы», датирован 2006 годом — это, как и «Девять забытых песен», студенческая (во ВГИКе) работа. На сегодняшний день в её «портфеле» восемь картин. Она член Киносоюза России, член Гильдии режиссёров РФ. Обладатель более 30 наград российских и международных (в США, Германии, Италии, Украине, Эстонии) фестивалей и конкурсов. Лента «Старухи» 2015 года заявлена на участие, наряду с «Флаэртианой», в престижном международном фестивале IDFA в Амстердаме.

О фильмах

— Сегодня ночью я поняла, зачем снимала это кино.

«Старухи»? Зачем?

— Я и раньше всё думала, как рассказать о жизни человека через его морщины, ландшафт лица, руки. Это всё есть. Но внутри непременно лежит какая-то личная история, которую ты рассказываешь.

Для меня этот фильм — диалог с моей бабушкой. До школы я всё с ней была. Так получилось, что в нашем доме появился мешок с овечьей шерстью. И бабушка всё мое детство занималась ею, даже говорила: «Пока всё не использую — не умру». Ещё хотела научить меня — и научила. В фильме мои героини тоже всё время что-то делают с шерстью: чешут, прядут, сматывают в клубки, вяжут. Достаточно простой образ: линия жизни, как она рождается, развивается, складывается. А бабушка, занимаясь шерстью, ещё рассказывала мне про свою жизнь, много чего тяжкого и страшного её жизнь в себя вмещала. Я помню её руки, лицо. И те коми-пермяцкие бабушки напоминали мне мою, у них судьбы были одинаковые. Это тяжёлая тема для меня — и вот так неожиданно она всплыла. Сегодня же я вдруг поняла, что всё это тактильные ощущения моего детства.

Для вас важна внутренняя драматургия?

— Конечно. Но она не обязательно сюжетная. Может быть, эмоциональная или смысловая. Люблю играть со зрителем в шарады. То есть задаю ему вопросы, загадки — сможет ли он найти ответы? Мои ответы — в финале.

Ещё, чувствуется, вы любите контрасты, крупные планы, минимум слов, но максимум требований к зрительному и звуковому ряду. Кто-то назвал ваш стиль киноимпрессионизмом...

— Это моя любовь к поэтическому кино 60-х. Когда лица уже сами по себе история, сюжет, искусство. Когда в кадре и белый-белый снег, и чёрное пожарище, оставшееся от человеческого жилья. Когда обязательно настроение.

А есть собственные работы, которые вам не нравятся? Вы самокритичный человек?

— Нас учили, что своё создание надо считать замечательным. Это же как собственные дети. И всё-таки внутренний критик во мне даёт знать о себе. Я, например, фильм «Лов» считаю своей неудачной попыткой, не выкладываю его в интернет. Хотелось сделать что-то исповедальное, о многом рассказать. Но когда смотрю со стороны, то понимаю, что не сумела раскрыться до конца.

Можно понять, что с этнической темой вы выплеснулись. А дальше куда?

— Сложный вопрос для меня. Хотя я, конечно, над ним думаю.

В любом случае это будет притчевая структура. А притча предполагает поэтический язык — это моя основа, которую я уже не смогу поломать. Всегда хочется обращаться к вечным вопросам. На сегодня очень интересны изменение современного общества и тема детей. Есть желание попробовать себя в игровом кино. У меня был один опыт, его судьба до сих пор непонятна. Он дался мне очень тяжело. Там был тяжёлый сюжет, который начал влиять на жизнь. Но мне не хочется об этом говорить. А хочется снять добрую-добрую сказку, чтобы смысл был глубокий, но детям было интересно. Чтобы она затронула каждого ребёнка, чтобы он захотел изменить мир к лучшему. Сейчас я в поиске мыслей, сюжетов для этой сказки.

У меня две маленькие дочки — трёх и пяти лет, и, естественно, я хочу дать им что-то доброе и вечное. У нас в детстве тоже были фильмы, которые нас формировали. Сейчас таких мало. Вот и надо создать. Это родительская мотивация. Личное моё желание.

Первая «Флаэртиана», в 1995 году, собрала около 500 зрителей; прошлогодняя, в 2014 году, — более 10 тыс. зрителей. Внеконкурсные программы — «ВУЗ-Флаэртиана», «Эхо „Флаэртианы“», обсуждения, семинары, мастер-классы... (на первых фестивалях их не было) — вовлекли в свою орбиту в 2014 году ещё 40 тыс. участников.

О зрителях

Ваши фильмы озвучиваются на национальных языках в зависимости от того, какой из них является для героев родным — коми-пермяцкий, марийский... Плюс многозначность тем, символы, подтексты. Дойдёт ли зритель до осмысления всего этого? Поймёт?

— Так это же специально. Чтобы зритель не просто потреблял кино, но углублялся в него, думал. Он должен думать!

Меня иногда спрашивают, нет ли во мне коми-пермяцких или марийских корней. Нет. Но я ничего не отрицаю. И считаю для себя обязательным: если снимаешь фильм про какой-то народ, то и язык этого народа должен быть. Знаю немного и коми-пермяцкий, и марийский язык. Выучила, занимаясь этой тематикой.

На ваш взгляд, зритель «Флаэртианы» меняется? Сама «Флаэртиана» в отношениях с ним меняется?

— Зрительская аудитория фестиваля, по моим впечатлениям, стала намного качественней. «Флаэртиана» воспитала своего зрителя — ценителя хорошего кино — и активно продолжает это делать. Благодаря фестивалю зрители имеют возможность смотреть лучшие документальные ленты мира.

Аудитория фестиваля меняется и потому, что сейчас каждый имеет возможность сам стать режиссёром. Снять собственный фильм доступно для всех: в книжках всё расписано, камеру можно купить недорого, картину сделать «на коленке». Сегодняшний зритель не только интеллигентный, но и интеллектуальный. Образованный, думающий человек... неравнодушный, ведь если от игрового кино ждут адреналина, то в документальном хотят увидеть жизнь в каком-то другом, неожиданном ракурсе.

Такая статистика: российские кинотеатры реализуют всего по 1, 2 билета на человека в год. Очень мало!

— Это про игровое кино.

Но на документальное приходится и того меньше. Намного! Оно не отмирает?

— Да, для него отсутствуют площадки. Действуют, по существу, только фестивальные. Телевидение очень ограниченно подходит к демонстрации документального кино. И всё-таки спрос на него есть. Мне часто пишут: где посмотреть ваш фильм? Скажете, частный случай? Когда я училась в Германии, много ездила по европейским фестивалям. Билеты на фестивальные фильмы дорогие, тем не менее зрительные залы — полные. Людей интересует документальное кино. В нём нет непроходимой границы между происходящим на экране и зрителем. Думаю, это понимание придёт и к россиянам.

Более того, считаю, что у документального кино большие перспективы. Если раньше оно было элитарным — для узкой аудитории, то теперь, в силу своей «режиссёрской» доступности, становится интересным любому.

А само документальное кино меняется?

— Конечно. По-моему, оно становится глубже. Больше социальных тем, сильнее психологический, исповедальный характер. Раньше это кино тяготело к репортажному жанру, сейчас стремится заглянуть внутрь человека и его проблем.

Впрочем, у пермяков есть прекрасная возможность убедиться в этом или составить свое мнение, посмотрев хотя бы некоторые фильмы начинающейся сегодня «Флаэртианы». Выбор огромный.