«На всех парах назад в совок». Дмитрий Шульц о том, как пандемия повлияла на экономику

Насколько выводы о смерти рыночной экономики корректны и применимы в текущей ситуации?

Вообще, сколько я себя помню, капитализм хоронят после каждого кризиса. Действительно, в такие периоды и населению, и бизнесу нужна поддержка бюджета, поэтому объективно в периоды нестабильности роль государства повышается и далеко не всегда возвращается назад после окончания кризиса. И текущий кризис не исключение.

Я готов признать, что капитализм не идеален, но на что его заменить? Строительство коммунизма провалилось во всех странах, где были такие попытки. Только Северная Корея продолжает издеваться над своим народом, но даже там запущены минимальные рыночные реформы. Может быть, когда-нибудь человечество придумает альтернативу рыночной экономике. Пока же можно только искать оптимальную роль государства в капитализме, не ставя под сомнение рыночный фундамент.

Я бы выделил несколько закономерностей. Во-первых, существует мировой тренд на рост роли государства. Одна из фундаментальных причин этого (но не единственная) — демографические сдвиги, прежде всего старение населения, которое охватило не только развитые, но уже и многие развивающиеся страны. Стареющим нациям объективно нужны развитая система здравоохранения, социальные службы, значительное перераспределение доходов от немногочисленной молодёжи к многочисленным пенсионерам.

Во-вторых, в рамках этого долгосрочного тренда есть определённые циклы. До 70-х гг. прошлого века роль государства в развитых странах росла. Потом был достигнут определённый предел эффективности бюрократии. Если раньше экономисты говорили про провалы рынка Провалы рынкаПровалами рынка называют ситуации, в которых рыночная экономика оказывается неэффективной. Например, рыночная экономика в её чистом виде не предполагает социальную поддержку незащищённых слоёв населения. Провалы рынка вызывают необходимость государственного вмешательства в хозяйственную жизнь., то теперь стали проявляться провалы государства, и где-то с 80-х гг. наметился откат. К власти пришли «рыночники»: Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер, генерал Пиночет — они за достаточно короткий срок продемонстрировали силу капитализма. Вслед за этим начался отказ от социализма в Восточной Европе, на постсоветском пространстве, в Китае, Азии. Но на Западе, наоборот, где-то с 90-х годов наметился обратный тренд — рост вмешательства государства.

В общих чертах это процесс волнообразный, но общая логика такая, что общества и экономики постоянно ищут оптимальный баланс между эффективностью и справедливостью. При этом сами критерии эффективности и справедливости постоянно сдвигаются, особенно резко — в периоды кризисов.

И Россия вписывается в эту динамику?

Возвращаясь к России. Мы на всех парах мчимся назад в совок: под контроль государства переходит всё больше и больше собственности, налоговая нагрузка всё больше растёт (под любыми предлогами и несмотря ни на какие обещания высших руководителей не повышать налоговое бремя), в 2021 г. много товаров в той или иной мере попало под госрегулирование. Под контроль переходит всё больше и больше сфер общественной жизни. Так что общий тренд в России — на огосударствление и полевение всего и вся — очевидный и устойчивый. Капитализм в России не умер, конечно же, но он становится всё более уродливым (суверенным, государственным и т. д.).

В то же время именно в связи с пандемией я не вижу существенных ограничений экономических прав и свобод, кроме первого локдауна в апреле 2020 г. О том, насколько нетяжело переносит Россия эпидемиологические ограничения, прекрасно говорит статистика. Падение ВВП в России в 2020 г. составило всего 3 %. Это один из самых низких показателей в мире. Спад сгладили меры поддержки и низкая доля сферы услуг в экономике (именно она сильнее всего пострадала) и т. д.

Возмущение по поводу QR-кодов мне вообще непонятно. Общество, у которого уже 20 лет отбирают все права и свободы, вдруг вспомнило про Конституцию, про право на передвижение, про свободу медицинского вмешательства. Там, где можно и нужно было отстаивать права, все молчали, а теперь, по сути, в военное (война с эпидемией) время, когда ограничения прав и свобод (по крайней мере, временные) понятны и оправданы, поднялся протест.

Если государство не выполняет свои обязанности по сокращению отрицательных внешних эффектов, то всё общество теряет здоровье и благосостояние. Такая ситуация «дикого капитализма без вмешательства государства» допустима только в том случае, если издержки на устранение внешних эффектов больше, чем сами внешние эффекты. То есть, например, если жизни и здоровье людей в нашей стране ценятся меньше, чем издержки на ношение маски или получение QR-кода, тогда, конечно, с точки зрения экономической науки, рациональнее не бороться с эпидемией и не вводить ограничения.

До какого предела усиление роли государства в экономике может считаться оправданным чрезвычайной ситуацией, а с какого момента оно становится вредным?

Определить оптимум вмешательства государства в кризисные периоды нереально. Вопрос пределов государства в экономике — это вопрос для стабильных отрезков времени, а не для чрезвычайных ситуаций. Ведь когда идёт кризис и нужно действовать быстро, тут не до рассуждений про оптимальность или неоптимальность госвмешательства. Зачастую нужно просто действовать.

При этом эксперты обычно в таких ситуациях сами не знают, что делать. Одни говорят одно, другие предлагают другое. Никакого консенсуса нет в помине. Тем более сейчас, потому что такого сочетания эпидемий и кризисов ещё не было. Были эпидемии, были кризисы, но не одновременно. В этих условиях лицам, принимающим решения, зачастую приходится выбирать из предложенных вариантов по наитию, действовать на свой страх и риск. Время покажет, сработали эти предложения или нет. Историки скажут потом, кто был прав, а кто нет (и то не факт, что даже историки договорятся между собой).

В экономике есть понятие «второе лучшее». То есть мы знаем, что должен существовать глобальный оптимум, но в то же время понимаем, что мы его никогда не достигнем, например, потому что нам для его достижения не хватает информации и мощности современных компьютеров. Поэтому мы соглашаемся на второй, а то и третий, менее оптимальный, но достижимый вариант.

Иногда оказывается, что правовая база не готова для действий в режиме ЧС. Напомню, что в 1993 г. Ельцин пошёл против действующей Конституции, разогнав опальный парламент. Но если бы он этого не сделал, неизвестно, в какой стране мы бы жили сейчас. Современный пример у нас сейчас перед глазами: президент Казахстана Токаев возглавил Совет безопасности, чтобы взять под контроль ситуацию и силовиков. Хотя по закону возглавлять этот орган пожизненно должен Назарбаев. Аналогично действующее российское законодательство оказалось неготовым к отражению эпидемии коронавируса. Как по мне, это не означает, что нужно ждать, когда будет готова нормативка. Нужно действовать!

Так вот, в кризисные периоды, когда нет никакой информации, когда мы сталкиваемся с новой, неизвестной угрозой, правильнее делать хоть что-то. Это лучше, чем ждать определённости, взвешивать оптимальные варианты, просчитывать последствия, ждать консенсуса среди экспертов и т. д. Можно просто упустить ценное время и оказаться в ещё худшем положении, выходить из которого будет ещё дороже.

Поэтому, как бы мне ни хотелось либерализации российской экономики, мне кажется, что если мы не демагоги-популисты, а трезвые и вменяемые люди, то должны признать: в кризисной ситуации оправдано любое вмешательство государства, которое лица, принимающие решения, после консультаций с экспертным сообществом посчитают необходимым для сохранения страны, общества и экономики. А вот когда переживём чрезвычайную ситуацию (если переживём), там снова будем спорить до бесконечности и искать оптимальный предел вмешательства государства в экономику. Важно при этом, чтобы в период стабильного развития степень вмешательства государства была оптимальной.

Если суммировать, каковы результаты государственных мер поддержки бизнеса и граждан в период коронавируса?

Последствия господдержки, конечно, неоднозначные. Но по-другому и быть не могло: никто не был готов к кризису такого рода.

Однако меры поддержки были предприняты достаточно эффективные и не такие уж и маленькие. Понятно, что хотелось бы больше помощи. Например, остался нетронутым Фонд национального благосостояния, хотя многие экономисты призывали распечатать эти резервы. Многие опасались, что после сворачивания мер поддержки, бюджетной консолидации в 2021 г., прекращения действия моратория на банкротства кризисные явления могут вернуться. Сейчас же, оглядываясь назад, нужно признать, что и российская экономика пережила кризис 2020 г. относительно мягко. Напомню, что в начале кризиса давались оценки спада и на 8, и на 10 %. По итогам оказалось меньше 3 %, что на фоне других крупных экономик очень даже неплохо. Во-вторых, выход из кризиса в 2021 г. произошёл очень даже динамично. В конце 2020 — начале 2021 г. большинство экономистов ожидало рост ВВП в 2021 г. не больше 3 %. Когда в январе 2021 г. М. Э. Дмитриев прогнозировал 4 %, а то и 5 % роста ВВП, это казалось чем-то нереальным, но предварительные итоги 2021 г. дают оценки 4,5 %.

И в этом не только заслуга высоких цен на нефть, газ, металлы и другие экспортные товары. Государство последние годы очень основательно работало над стабильностью банковской системы, а в период кризиса активно накачивало экономику деньгами через банки. Это, безусловно, дало свои плоды. Государство в кризис достаточно оперативно и эффективно поддержало занятость и доходы населения. И нужно отдать должное: информатизация органов власти в России находится на очень высоком уровне. Это тоже помогло в кризис.

Государство очень активно помогало строительной отрасли, в том числе через программы льготной ипотеки. Здесь, конечно, последствия неоднозначные. С одной стороны, это помогло строительству пережить кризис и очень хорошо себя чувствовать на выходе из кризиса. С другой стороны, то, что творится с ценами на недвижимость, за гранью разумного. Доступность жилья резко снизилась.

Справедливости ради нужно сказать, что это не особенности России. Такая ситуация сейчас наблюдается по всему миру. И это особенность ковид-кризиса. Обычно в период кризисов рынок недвижимости «схлопывается». Но в 2020 г. правительства по всему миру запустили такие сумасшедшие меры поддержки, что сейчас впору задаться вопросом: а не надулся ли новый пузырь?

Но цены выросли не только на недвижимость и стройматериалы. Благодаря беспрецедентным мерам поддержки цены растут по всему спектру активов: от ценных бумаг, сырья и продовольствия до конечных потребительских товаров, машин и электроники.

Если посмотреть статистику доходов населения, то увидим, что социальные выплаты и заработные платы были их наиболее стабильными источниками. То есть бюджет и крупные компании, зачастую госкорпорации, поддержали рынок труда. С одной стороны, это позитив. С другой — это ещё один шаг, пусть и вынужденный, в сторону огосударствления экономики, повышения концентрации крупных предприятий, снижения предпринимательской активности. При этом социальные выплаты носят нерегулярный характер, выплачиваются определённым группам населения перед важными электоральными событиями. И это тоже настораживает, поскольку целые слои населения попадают в «зависимость» государства. Не от собственных усилий и желания созидать, не от готовности брать на себя риск и ответственность, а от доброй воли правителя перед очередными выборами.

Насколько существенным может оказаться в итоге усиление роли госкорпораций в экономике? Как вы оцениваете последствия?

Роль госкорпораций в российской экономике стабильно растёт. Это устойчивый и долгосрочный тренд. Хорошо это или плохо? Давайте взглянем на российскую экономику, чтобы понять, почему без рынка Россия никогда не выйдет из стагнации. Первый ограничитель для роста — снижение численности населения и трудовых ресурсов. Выход на рынок труда молодёжи в начале нулевых был одним из источников бурного роста, сейчас же тренд сменился, и никакое повышение пенсионного возраста принципиально это не исправит. Ситуацию можно было бы сгладить за счёт привлечения трудовых мигрантов, но мы видим, что российское общество крайне нетолерантно не только к мигрантам из других стран, но даже к приезжим из других регионов собственной страны.

В этих условиях единственный источник роста — повышение производительности труда. Для этого нужны инновации в технологиях и организации, нужна автоматизация и роботизация большинства отраслей. И здесь мы сразу сталкиваемся с двумя ограничителями. Первый — это отрезанность от мировых рынков капитала. Второй — низкий спрос госкорпораций на инновации.

Нехватку инвестиций сложно исправить в условиях санкций. Поэтому государство пытается выправить ситуацию за счёт бюджетных инвестиций и мотивирования предпринимателей активнее инвестировать внутри страны. В этом направлении вроде бы много делается, но тем не менее, реальность такова, что планы по росту инвестиций до 25 % ВВП стабильно не выполняются (для сравнения: в бурно растущем Китае инвестиции достигали и 40 % ВВП).

С инновациями всё ещё хуже. Госкорпорациям в принципе не нужны инновации. Их успех зависит не от победы в конкурентной борьбе, не от сокращения затрат и роста эффективности, не от вывода на рынке новых инновационных товаров, не от захвата международных рынков, а от переговоров в кабинетах и коридорах, договорённостей о льготах и субсидиях из бюджета и госбанков.

Тему «почему экономика России упорно не хочет расти и почему ничего не помогает» можно продолжать долго. Но в целом текущая ситуация до боли напоминает последнее десятилетие существования СССР. Никакие попытки ускорить рост «сверху» не помогают. Если госпредприятиям не нужно развитие, если нет конкуренции, в которой выживают только наиболее эффективные и динамичные, то их хоть завали деньгами. Всё будет «освоено», а в конечном итоге проедено и вывезено из страны. Попытки влить в экономику крупные капиталовложения дают, в лучшем случае, краткосрочный и незначительный эффект. Одним словом, если вместо строительства нормальной рыночной экономики заниматься затыканием дыр, в этом болоте можно ещё долго тонуть.

В сухом остатке про последствия строительства госкапитализма в России можно сказать следующее. Если ничего не менять, российская экономика будет стагнировать. При этом доля госсектора будет расти, а рыночного — снижаться. В этих условиях, чтобы прокормить растущий неэффективный госсектор, нагрузка на сжимающийся рыночный сектор обречена расти. Иначе просто не прокормить все эти ФГУПы, ГОСы, РОСы и т. д. А в этих условиях экономика будет дальше стагнировать — круг замкнулся.

Как пандемия изменит экономическую систему разных государств и мира в целом?

В кризис больше всего пострадала сфера услуг, в первую очередь туризм, транспорт, сфера развлечений, общественного питания. То есть сильнее всего кризис ударил не по «консервативным» секторам, не по крупным компаниям, а по наиболее перспективным отраслям новой экономики. К сожалению.

С другой стороны, большой импульс получили сфера ИТ, фармацевтика и здравоохранение. Причём, когда мы говорим «ИТ», нужно понимать, что это не просто какая-то одна отрасль. Это направление деятельности, способ организации и даже стиль мышления во многих отраслях. Новая веха развития ИТ затронула финансовую сферу, торговлю, образование, медицину... Во всех отраслях экономики произошёл качественный скачок.

Ещё одно качественное изменение — рынок недвижимости. Удалённая работа позволила занятым в самых разных отраслях не просто работать из дома, а жить за городом, на природе, работать из других городов, из тёплых регионов и даже из других стран. Как следствие, сейчас мы видим большие волны миграции и большие изменения цен на недвижимость. Перестраивается и рынок коммерческой недвижимости. Многим компаниям больше не нужны офисы в прежних объёмах. А торговля всё больше становится электронной, то есть перекраивается вся логистика, складские помещения для электронной торговли расширяются и перемещаются в центральные части городов. И наоборот, традиционная торговля ищет себе место в новой реальности.

Но возникли и новые риски?

В финансовой сфере надулся ещё больший пузырь, чем он был перед кризисом. Прежде всего, в развитых странах, у которых было больше возможностей влезать в долги под низкие, нулевые или даже отрицательные ставки. Развитые страны со стабильной инфляцией, особенно США, на полную катушку включили печатный станок.

Когда в 2020 г. мы брали интервью у ведущих российских макроэкономистов для телеграм-канала, спрашивали про риски инфляции после столь масштабных вливаний в экономику, нам отвечали, что либо никакой инфляции не будет, либо об этом будем думать потом, после кризиса. Сейчас это «потом» наступило и всем стало очень страшно. Первый инструмент для борьбы с инфляцией — придётся сокращать вложения центробанков в ценные бумаги, а это грозит кризисом на фондовых рынках. Альтернатива — «японизация» всей глобальной финансовой системы. Банк Японии тоже так долго поддерживал местный фондовый рынок, что теперь просто не может уйти с него, не обрушив всё. Второй инструмент против инфляции — повышение ставки процента. Обычно при этом финрынки падают, а также происходит отток капиталов с развивающихся рынков. Турция, Бразилия, Аргентина и прочие трепещут. Новое в этой истории — гигантские долги самих развитых стран. Как развитые страны будут обслуживать свои долги? Сколько средств придётся тратить на выплату процентов? Как переживут период высоких ставок компании-зомби, выживавшие до этого только за счёт дешевых кредитов?.. Единственный проглядывающийся выход из этой ситуации — обесценить долг, то есть жить долго с высокой инфляцией.

Если говорить о развивающихся странах, то на них повсеместный рост цен отразился по-разному. Экспортёры сырья сейчас в выигрыше, в том числе Россия. А страны-импортёры сырья, энергоресурсов, продовольствия, конечно, испытывают давление. Давление не только в экономике, но и в социально-политической сфере: напомню, что одной из причин арабской весны считается рост цен на продовольствие на фоне неравенства. За последние два года проблема неравенства приобрела новые оттенки. Пандемия проявила, что далеко не у всех есть возможность получать через интернет образовательные, государственные и финансовые услуги, далеко не все обеспечены нормальной медициной, не у всех желающих есть доступ к вакцинам. Многие домохозяйства не обеспечены жилплощадью, чтобы долгое время сидеть взаперти всей семьёй, некоторым приходится отказываться от работы, потому что детские сады и школы не работают и так далее. На это накладываются эпидемиологические ограничения, общая усталость и нервозность. Как итог мы получаем высокую протестную активность и взрывоопасную ситуацию даже в тех странах и регионах, которые считались образцом благополучия и стабильности.

Обострилось много рисков. Отмечу последний: китайский сектор недвижимости. Власти КНР меняют модель развития с инвестиционной на потребительскую, а также проводят расчистку своего проблемного и непрозрачного финансового сектора. Как следствие, сразу несколько крупнейших девелоперов, по сути, уже банкроты. Надеемся, что резко возникшее желание властей навести порядок с долгами во второй крупнейшей экономике мира не приведёт к волне банкротств после окончания зимней Олимпиады.

Как на ваш взгляд: пандемия будет способствовать антиглобализации в силу затруднения связей между странами или наоборот ускорению глобализации с помощью цифровизации?

Я практически уверен, что в глобальной торговле грядут серьёзные изменения. По сути, они уже проявились. Их нельзя охарактеризировать как антиглобализацию, скорее это ближе к регионализации мировой торговли.

Во-первых, мир осознал хрупкость существующей логистической системы. Во время локдаунов страны не могли завести медоборудование, маски, лекарства. Даже внутри Евросоюза начался, по сути, сепаратизм. Потом мир столкнулся с ограничениями на вывоз вакцин. Из-за локдаунов и остановки транспортного сообщения, из-за дефицита тех же чипов остановились многие производства. Даже наш АвтоВАЗ останавливал производство из-за срыва поставок электроники. Внесла свою лепту и авария на Суэцком канале.

После этих событий началась перестройка мировой логистики — «антихрупкость». Её суть заключается в переносе критически важных производств в свои страны и/или ближе к потребителям. Если до ковид-кризиса популярна была концепция поставок точно в срок (без складских запасов), то теперь начинается возврат к старым добрым запасам.

Во-вторых, обострилось противостояние двух крупнейших мировых систем США — Китай. Страны стараются снизить зависимость друг от друга, возвращают производства в свои страны, уходят с чужих бирж. Вообще формируется пояс нестабильности вокруг Китая. США формирует альянс в Тихом океане (Япония, Австралия, Южная Корея, Индия). Всерьёз обсуждается, что в 2025 г. или раньше Китай сможет захватить Тайвань. Обе стороны наращивают свой флот. В этих условиях для Поднебесной возрастают риски торговли по морю, Китай активно ищет альтернативные маршруты торговли и альтернативные маршруты поставки сырья. Отсюда интерес к арктическим маршрутам, отсюда программа единого пояса и пути, отсюда внимание к транзитным коридорам в Центральной Азии и Беларуси. На этом фоне Россия критически важна для Китая и как поставщик ресурсов, и как транзитный коридор.

То есть мир снова поляризуется, глобализация сменяется регионализацией. И эти тенденции не обойдут стороной ИТ-сферу.