Самый амбициозный художник

Узнав, что выставки художника Фомина не планируется, художник Фомин очень расстроился. Но мечтать о собственных вернисажах не бросил — в том числе и поэтому он с таким энтузиазмом встретил у себя в доме журналиста.

— Никто мной не интересуется в последнее время. Даже телевидение. Не приходит ко мне телевидение, — сетует Фомин, перебирая свои работы в огромной папке.

Рисовать Алексей начал в 13 лет и с тех пор практически не переставал. Сейчас ему 47. Картин, по его словам, он за три десятилетия нарисовал «навалом» — сколько именно, сказать даже не берётся. Выставок, правда, у него за это время было не очень много — три. Он выставлялся на ярмарке «Арт-Пермь», в Доме Художника и на родном предприятии. Одну из его картин однокурсница увезла в Италию, куда уехала учиться. Ещё одну картину купил за пятьсот рублей знакомый парень. На этом формальные достижения Фомина в художественной среде заканчиваются.

Не удивительно, учитывая, что с этой самой средой Алексей почти не соприкасается. По тусовкам и открытиям не ходит, новостями из мира искусства интересуется не особо. Он вообще «не про то». Пятнадцать лет жизни Алексей был рабочим на Пермском моторном заводе — в заводском музее он даже удостоился выставки, о чём до сих пор вспоминает с гордостью. Но через некоторое время после этой самой выставки, в 1995 году, Фомина сократили. Почему под сокращение попал именно он — не объяснили, но Алексей уверен, что как раз его экспозиция и послужила тому причиной. То ли в ней оказалось слишком много откровенных картин, то ли руководство решило от греха подальше дистанцироваться от слишком оригинального работника. Так или иначе после этого художник отправился работать на стройку, где и трудится до сих пор, ежедневно выезжая на объекты то в Полазну, то в Кондратово, то ещё куда. Работа и дорога до неё отнимают у Фомина всё свободное время, отчего он очень огорчается — совсем не остаётся времени ни на рисование дома, ни тем более на поход в изостудию.

А изостудия для Алексея значит очень много — более-менее стабильно художник посещает её с того же 1995 года. Студия в Перми довольно популярна — она называется «Арт-С». Вот как Фомин туда попал:

— Мой отец вместе с мужиком этим, который главный в студии, на заводе работал, так вот этот мужик отцу и посоветовал насчёт меня.

«Главный в студии мужик» — это Вячеслав Селиванов, на протяжении многих лет бывший ведущим художественным конструктором на моторном заводе. Селиванов отзывается о Фомине с восторгом:

— Это очень самобытный и способный художник. Помню, как, например, ему давалось рисунок сделать — в студии он рисовал в карандаше, а раскрашивал дома и приносил из дома готовые замечательные работы. В удивительной и своеобразной технике. Я хочу его продвинуть, но его пока никуда не взяли. Вот скоро новая галерея открывается на ВКИУ — возможно, удастся сделать его выставку там.

Селиванов вспоминает, что его интерес к Алексею разделял и Михаил Павлюкевич, известный пермский художник, который в 90-е годы также преподавал в «Арт-С».

— У таких людей, — грустно констатирует Павлюкевич, — очень часто жизнь бывает неустроенной, с ними происходят разные неприятности. Алексей, как я помню, всегда работал на какой-то очень тяжёлой работе. Но когда он бывал в хорошем расположении духа, работы у него получались просто сказочные. Мне всегда очень нравилось наблюдать, как он работал — в такие моменты у него загорались глаза, выправлялась осанка.

Алексей, действительно, не производит впечатление человека, которого жизненные неурядицы обошли стороной. К тому же он очень немногословен. Но это не та немногословность, которая проистекает из человеческой замкнутости и мрачности. Напротив, это художник живой и открытый, с добрым и обаятельным лицом, с которого не сходит улыбка. К пространным тирадам он, похоже, просто не привык, да и то немногое, что он произносит, не так-то легко разобрать из-за своеобразной дикции.

У Фомина была жена, но ушла. Сейчас он живёт в одной квартире с родственниками, но как-то очень обособленно — даже обстановка в его комнате, охваченной творческим хаосом, разительно отличается от остальных комнат.

— Они в этом ничего не понимают, — улыбается Алексей, отвечая на вопрос об отношении родственников к его творчеству.

Впрочем, брат и племянник Фомина тоже любят рисовать, а его отец и вовсе был таким же художником-самоучкой. От него Алексей и перенял любовь к живописи, вот только отцовских работ в доме совершенно не сохранилось.

В работах Фомина — в особенности в портретах, которые он с натуры рисовал в изостудии, — чувствуется ученичество, желание овладеть мастерством, научиться рисовать «как люди», по канонам. Но «по канонам» не выходит — и вовсе не из-за неспособности освоить простейшие приёмы, которыми за два десятка лет овладел бы кто угодно, а из-за уникального стиля, который упорно пробивается в каждой работе — даже в тех, что кажутся типовыми и тренировочными. Собственно, поэтому Алексей и художник-аутсайдер, а не просто графоман от живописи. Тем более что его стиль — не результат выверенной работы. Во всяком случае, сам художник, похоже, не рефлексирует по его поводу. Например, в большинстве портретов авторства Фомина отсутствуют глаза — вместо них изображены чёрные провалы, отчего иные картины приобретают мрачный и потусторонний оттенок. Эффект этот, как выяснилось, непреднамеренный.

«Наивные» авторы и художники-аутсайдеры очень часто вообще не дорожат своими работами. В той же Перми за примерами далеко ходить не нужно — Нина Горланова или Анна Аборкина десятилетиями бескорыстно раздаривают свои картины направо и налево, практически не ведя им счёт. Но то, что имеют, стараются хранить и содержать в порядке. С Алексеем ситуация ровно обратная. Десятки, если не сотни его натюрмортов, портретов и пейзажей пылятся в двух огромных старых папках на шкафу. Большинство из них — мятые или рваные. Похоже, художника это не особенно заботит. Зато лежат они не просто так — ждут своего часа.

— А зачем вы их там копите? Вы же не выставляете их, не дарите, не продаёте почти...

— Жду, пока будет моя персональная выставка. Очень жду персоналки.

— Для наивного художника вы очень амбициозны, оказывается.

— А как же? Конечно!

На шкафу между тем вообще полный хаос. Вслед за папками художник извлекает из завалов отдельно лежащие холсты на подрамниках — один из холстов в процессе цепляется за какой-то острый угол и трещит. Алексей матерится и тут же отбрасывает холст в сторону:

— Жалко, хорошая работа. Надо бы прибраться тут...

Несколько минут он воюет со старым дисковым телефоном, который валяется там же и всё время норовит упасть на голову. Аналогичная угроза исходит от огромной резной хлебницы. Мы начинаем прибираться, раз уж всё равно выдался случай снять картины со шкафа. Складываем их обратно ровной стопкой, телефон Фомин зашвыривает в дальний угол. Вдруг ни с того ни с сего произносит, пристраивая одну из огромных папок:

— Мать умерла, отец умер, жена ушла... Так вот.

— А что отец вам говорил о вашем творчестве? — спрашиваю я первое, что приходит в голову. — Как отзывался? Может быть, он вам давал какие-то напутствия, как художник художнику?

— Напутствия — да! — оживляется Алексей, — были напутствия! Мне отец говорил: ты только не это самое, не пей! Я вот и не спился, я занимаюсь творчеством. Не подвёл отца. Царствие ему небесное и спасибо ему. Не подвёл.