
Подкасты

Рассылка
Стань Звездой


Подкаст текстом. Почему мы так любим заборы и не любим политику?
Почему горожане любят закрывать свои дворы, ставить будки с охранниками и возводить заборы? Почему в городах принято кронировать деревья так, чтобы на них не оставалось веток? Почему парки часто становятся жертвами возводимых автотрасс? Почему строят жилые комплексы без школ и больниц? Почему торговые центры построят скорее, чем обустроят сквер?
Это расшифровка подкаста «День тишины. Скверы и заборы: городские конфликты в современной России».
Ответы на эти вопросы лежат в плоскости активности горожан, их вовлечённости в городскую жизнь. Город
Возможно, вы участвовали в сходах или митингах в защиту парка или против уплотнительной застройки. Вспомните, почему пошли на этот митинг? Кто был рядом с вами? Какие эмоции объединяли всех собравшихся? Какие действия вы предпринимали для защиты парка или против уплотнительной застройки?
Городской активизм в России сравним с другими странами со схожим историческим опытом. Иоланта Айдукайте и Кристиан Фрёлих сравнивали городскую активность в Москве и в Вильнюсе. Исследователи отмечают, что активность горожан в обоих городах отличается реактивностью. Горожане чаще выступают против чего-то: против уплотнительной застройки, против ликвидации парка, против строительства торгового центра.
Москва и Вильнюс различаются тем, что в последнем горожане чаще действуют при поддержке городских и национальных властей. В Москве же власти и застройщики
Российские городские активисты схожи, например, с белградскими своей отстранённостью от политики. Эти выводы делает Сабрина Копф, которая также отмечает, что граждане не сотрудничают с партиями или отдельными политиками. Но обозначают своё стремление сделать город более экологичным или комфортным для жизни. Горожане в постсоветских странах похожи тем, что активно вовлекаются в защиту своих интересов как собственников жилья. Доминика Поланска показала, что в Польше борьба жителей домов за свои права с городской администрацией бывает горячей и интенсивной. Городские власти же в ответ на это практикуют кооптацию и привлечение наиболее рьяных активистов к консультированию. Такое мы наблюдаем и в России, но об этом чуть позже.
Андрей Семёнов подсчитал долю протестной активности россиян по вопросам городской жизни в общем количестве протестов с 2012 по 2014 годы. Автор показал, что за три изученных года городские протесты составляют всего 0,17 %. Исследователь отметил, что топ-3 тем, по поводу которых горожане выходят на улицы,
«Постсовесткое псевдорешение проблемы собственности»
Давайте теперь подробнее разберёмся, что за люди в современной России готовы выходить на митинги или писать жалобы в администрацию в случае вырубки местного парка или строительства торгового центра на месте сквера? Что заставляет их этим заниматься? С кем им приходится взаимодействовать? Что они предпринимают, чтобы добиться успехов в защите парка? Здесь подключим к разговору социологов и участниц большого исследовательского проекта, посвящённого городским конфликтам в Российских городах: кандидата социологических наук, старшего научного сотрудника (социологический институт РАН
Анна Желнина: Я думаю, тут объяснений может быть много, но я буквально недавно писала рецензию на книжку Максима Трудолюбова, где он как раз про это пишет, про российские заборы. Я думаю, что это лучшее, что написано про заборы на русском языке.
Его идея в том, что забор позволяет российским горожанам хоть какое-то получить чувство контроля над своей жизнью, над своим жилым пространством. И понятно, что это чувство часто иллюзия, но люди за забором чувствуют себя в безопасности, и ещё они
Елена Тыканова: Да, я ещё хотела добавить, что у Максима Трудолюбова написано, что заборы
АЖ: Да, безопасность, контроль, индивидуальность... За забором ты более, что ли, автономен.
ЕТ: Я ещё хотела сказать, что есть довольно старое известное исследование социолога Оскара Ньюмана. Оно, по-моему, 60-х или 70-х годов. Он приводит теории защищённого пространства, показывает каким образом сделать пространство более безопасным. Речь идёт о пространствах дворов в первую очередь.
В частности, одним из рецептов является установление оградок вокруг каких-то элементов в своём дворе. И содержание этих огороженных пространств в определённом благоустроенном виде. Это создаёт видимость, что пространство кому-то принадлежит. И таким образом как бы криминальность вытесняется в другие районы.
Но эта теория очень сильно критикуема. Но в сознании и наших чиновников, и горожан эта ассоциация с безопасностью присутствует. Хотя мы знаем много случаев, когда наличие забора вообще не ведёт ни к какой безопасности. Ну и часто бывает, что установка забора запрещена, но он всё равно появляется. Есть известный случай с челябинским урбанистом, который добился от чиновников демонтажа заборов, которые они везде навтыкали.
ЕТ: Я начну издалека, но постараюсь покороче. Начнём с финансового вопроса, а именно с распределения средств. И здесь наблюдается сильная асимметрия. Как говорит Наталья Зубаревич, 60 % всех средств, которые выделяются в стране на благоустройство, приходятся на Москву. Остальные 40 % неравномерно распределены по всем регионам.
Есть такой проект «Формирование комфортной городской среды», и большая часть средств, выделенных регионам, направляется на содержание дворов. Наталья Зубаревич приводит такие цифры. На Амурскую область выделено 10 миллионов рублей, там 65 муниципалитетов. На Архангельскую область, где 110 муниципалитетов
Второй вопрос
В 2020 году в Татарстане разворачивалась программа «Тысяча дворов», когда Миниханов пошёл на новые выборы губернатора. Это такая персоналистская логика политического административного лидера, который мобилизует финансирование. Но мы знаем примеры, когда все деньги, условно говоря, вкладываются в развитие центра города и во дворы совершенно ничего не направляется, как это было в Йошкар-Оле.
АЖ: Но в итоге-то, всё равно всё зависит от людей. И если не сравнивать Йошкар-Олу с Москвой, а сравнить дворы внутри самой Москвы или Питера, то мы увидим разницу. И эту разницу уже вроде как не получается объяснить только цифрами финансирования.
Там начинают действовать другие категории, человеческие. С одной стороны, есть ли во дворе жители, которые в курсе, что они имеют право на бюджетное финансирование? Готовы ли они требовать от администрации потратить деньги именно на их двор? С другой стороны, есть дворы, которые находятся в ведении ТСЖ, и это другое отношение самих жителей к своему двору. Они понимают, что они сами принимают решения и несут ответственность за свою территорию. И, наверное, тут можно предположить, что ТСЖ-шные дворы более ухоженные.
Я хочу сказать, что нельзя забывать, что в некоторых дворах есть активные граждане, которые прибегают к прямому действию. Красят сами свой забор, хотя вообще-то не должны. А есть те, кто будут сидеть некрашеным забором, но не признают, что они оставили в покое тех, кто должен этим заниматься.
«Любая попытка позаботиться об общем благе
ЕТ: Постараюсь, может быть, начать с вопроса: «Кто эти люди?» Мне кажется, что если мы говорим про условно простых горожанах, это люди, которые чаще всего сталкиваются с какой-то болезненной угрозой вмешательства в их повседневное пространство. Это люди, которые проживают вблизи застраиваемых скверов, парков... У них часто не бывает предыдущего опыта участия в борьбе. Очень сложно сказать о каких-то характеристиках этих людей. Они могут быть разного достатка, разных социально-демографических, образовательных характеристик и так далее.
Вторая группа
Иногда такое участие и такая настоящая профессионализация протеста может привести к получению должности в исполнительных органах власти или в совещательных советах. Например, в Казани Олеся Балтусова
Ещё, мне кажется, отдельно стоит выделить тех, кто примыкает по ходу дела. Назовём их условно «урбанистами»
АЖ: Люди, которые этим начинают заниматься, у них какая-то особая связь с этим местом, с этим районом, с его образом. Т. е. они каким-то образом чувствуют, что они часть среды. И они имеют право на то, чтобы как-то участвовать в изменении этой среды. Можно называть это идентичностью. И можно тут тоже вспомнить слово «привязанность к месту». Часто говорят, что в результате каких-то городских изменений людей физически перемещаются из одного места в другое. Это физическое изгнание. А есть ещё символическое изгнание, когда ты живёшь в своём районе, вроде бы, остаёшься на месте, но он так сильно меняется, что ты уже не узнаёшь его. И многие люди готовы отстаивать то, что они называют своим районом, то, что они любят. И это очень сильная эмоциональная мотивация, одно из центральных объяснений, почему люди в принципе этим начинают заниматься. Лена говорила про профессиональных и опытных активистов, но они тоже все в какой-то момент почему-то активизируются. Вот почему? И часто это какая-то эмоциональная мотивация, а не только прагматические соображения.
АЖ: Да, это часть твоего обитаемого мира.
ЕТ: Но ещё, помимо того, что люди чувствуют эмоциональную привязанность, силу памяти, бывают такие ситуации, что они вкладываются в это пространство и физически, и материально, и эмоционально. Иногда я такое слышала: «Вот мой папа посадил после блокады тут берёзу, а её спиливают». То есть иногда это действительно часть личной биографической истории.
АЖ: Скорее так, да. Во всяком случае, мы больше знаем таких случаев. Но есть примеры, когда были и продуктивные инициативы, когда они становились вполне себе заметными. И тут в пример можно привести партисипаторное бюджетирование, которое шагает семимильными шагами по всему миру. Оно зародилось в Бразилии, это низовое движение, требование просто активных горожан осуществить какую-то новую практику.
ЕТ: В рамках нашего проекта есть определённые статистические данные, которые показывают долю тех или иных контрагентов взаимодействия с протестующими горожанами и теми, кто их поддерживает. И на первом месте городские власти
Андрей Семёнов, наш коллега, посчитал: 49 % случаев
Мы с Аней работали с Москвой и Санкт-Петербургом и выделили ещё пару интересных категорий. В частности, это разнообразные религиозные организации. Лидер среди них
Другая категория малочисленная, но, мне кажется, немаловажная
АЖ: Да, это классическая триада... Но я хотела бы отметить, что иногда горожане между собой тоже вполне себе борются? Т. е. твоим контрагентом может быть твой сосед. Или иногда это может быть какое-то контрдвижение, например программа «Храм в каждый дом»...
АЖ: Да, да, да. Храмы шаговой доступности. Там очень часто выступает какое-то движение, которое поддерживает строительство храма. Другой пример
ЕТ: Вопрос очень сложный, потому что конфликт может быть очень коротким и интенсивным, может быть длинным и интенсивным, может быть продолжительным и неинтенсивным. И мы видим, что иногда горожане используют только формальные инструменты и заваливают администрацию жалобами, требованиями, письмами и запросами. Иногда мы видим преобладание форм публичной политики: пикетирование, какие-то перфомансы, акции, голодовки и так далее. Мне кажется, что зачастую, чаще всего это как бы последовательное либо одновременное использование и тех, и тех инструментов.
АЖ: Когда люди только начинают, они вряд ли делают всё подряд. Т. е. делать всё подряд
АЖ: Очень разочаровываются. Они расстраиваются, они обижаются, они считают, что ничего не сработает, и уходят в свой угол. Иногда они напишут жалобу и получают отписки в ответ и тоже расстраиваются. И на этом всё останавливается
АЖ: И ещё надо завязывать как можно больше связей, отношений с подобными инициативными группами, у которых, возможно, есть наработанные инструменты. С активистами, которые, по крайней мере в крупных городах-миллионниках, представлены в достаточном количестве.
ЕТ: Я, пожалуй, склонна согласиться с последним тезисом. Ведь как смотреть на то, что такое политическая активность и политизация? Если смотреть на неё широко, что уже сам факт участия в городском активизме говорит о том, что увлечённые занимаются политикой. Но при этом очень часто горожане не хотят никаким образом себя ассоциировать с политикой. Потому что у них есть определённые ассоциации с политикой как грязным делом, коррупцией и так далее.
Но мне кажется, политизация постепенно происходит и порой активисты становятся политическими лидерами и они порой идут на выборы. Но есть и обратный процесс, когда, условно говоря, политизированные активисты с Болотной площади разочаровываются в такой форме политического действия. Тогда они «спускаются» во дворы и занимаются политикой малых дел.
АЖ: Тут ещё, конечно, можно оперировать разными определениями, что такое политика. Сегодня не будем на эту тему рассуждать. Но я просто хочу сказать, что если мы пользуемся широким определением политики, то любая попытка создать, или поддержать, или позаботиться об общем благе
Рекомендуем почитать


Новое на сайте


Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.
Учредитель ЗАО "Проектное финансирование"
E-mail: web@zvzda.ru
18+
Программирование - Веб Медведь