Пермь в столыпинском галстуке. Часть 25 (последняя)

Глубокой ночью в первый день марта 1906 года на одной из улиц Мотовилихи полицейский разъезд наткнулся на свежие, лежащие в снегу на некотором расстоянии друг от друга трупы двух мужчин. Обилие крови на телах не оставляло никаких сомнений в насильственном характере смерти. При более тщательном изучении мёртвых выяснилось, что у них обоих имеются множественные раны. Убитые оказались военнослужащими 1-й и 6-й сотен 17-го Оренбургского казачьего полка. Часть прибыла в Пермскую губернию совсем недавно, в начале января, и призвана была сменить 7-й Уральский казачий полк, 3-я сотня которого самым активным образом участвовала в подавлении выступлений рабочих в 1905 году. Начавшие было уже уезжать уральские казаки после писем губернатора военному начальству были ещё на несколько месяцев оставлены в губернии и окончательно покинули её только в самом конце апреля. Местное население, естественно, одних казаков от других совершенно не отличало.

Уже на следующий день выяснилось, что накануне трое пьяных оренбургских казаков, увязавшись за тремя захмелевшими мотовилихинскими рабочими, после полуночи пришли на именины одного из молодых жителей заводского селения, где присутствовали и особы женского пола. Среди празднующих трезвых, конечно, также уже не было. Поскольку гостей в форме не очень ждали, их угостили водкой и стали выпроваживать. Учитывая трёхкратное численное превосходство в силе, казаки с неохотой вынуждены были покинуть помещение; вместе с ними ушли и те трое рабочих, за которыми они ранее следовали. На улице между ними произошёл конфликт. Кавалеристы, вопреки обыкновению, были безоружны, а у рабочих, несмотря на недавний запрет губернатора на хранение и ношение холодного оружия, на троих было два кинжала. Итог был предсказуем: двое казаков убито, причём одному из них нанесено 18 проникающих колото-резанных ран, третий, раненый и истекающий кровью, сумел убежать.

Следствие довольно быстро установило мотивы преступления: именинник и владелец кинжалов во время декабрьских событий 1905 года были избиты нагайками, но, не видя разницы (или не желая её видеть) между уральскими и оренбургскими казаками, жестоко отомстили за унижение другим. По делу были арестованы четверо: хозяин квартиры (за недонесение) и трое его гостей. Поскольку преступление было совершено в отношении военнослужащих, разбирать его предстояло военному суду.

Вообще, в годы первой революции дела, в которых речь шла о насилии в отношении военных, жандармов, полицейских, других представителей власти разных рангов, почтальонов, артельщиков (инкассаторов) и просто обеспеченных людей, а также о хранении оружия, взрывчатых веществ и т. п., часто передавались из гражданской юрисдикции в ведение военных судов. В Пермской губернии, как уже упоминалось, военного положения за всё это время ни разу не вводилось, а чрезвычайная охрана действовала лишь в отдельных местностях. Поэтому военно-полевые суды, как в некоторых других регионах в период действия печально известного закона, в ней не устраивались, зато военно-окружные, начиная со второго года революции, превратились в рутину. Именно они и приговаривали в это время к высшей мере наказания; аналогичные решения Пермского окружного суда в этот период не известны.

Подобные процессы в Перми первоначально проходили в помещении офицерского собрания в красных (батальонных) казармах. Надо упомянуть, что в то время так называлось совсем другое (а не то, что знают под этим названием многие пермяки) здание, расположенное в другом месте, на Петропавловской улице; сейчас там размещён Пермский гарнизонный военный госпиталь.

Рассмотрение дела об убийстве казаков состоялось в сентябре того же 1906 года. Это было первое в столыпинское время судебное заседание такого рода в Перми. Из четверых задержанных обвинялись только трое: именинник и двое гостей. Хозяина квартиры оправдали; владельца кинжалов присудили к смертной казни через повешение, но ввиду его несовершеннолетия, а также признания вины, суд постановил ходатайствовать о замене ему смертной казни каторжными работами; третьему дали год и четыре месяца крепости (один из тогдашних режимов содержания) без лишения прав состояния. Первый смертный приговор в губернской столице был вынесен, но сама казнь не состоялась. В начале октября командующий Казанским военным округом, в который входила губерния, при утверждении приговора заменил лишение жизни на двенадцать лет каторги.

В течение года в Перми состоялись ещё несколько выездных заседаний военно-окружного суда, на которых были вынесены очередные смертные приговоры, но все они при конфирмации неизменно заменялись каторгой. Однако сколько верёвочке ни виться, а конец всегда будет. Так случилось и на этот раз. Во время осенней сессии казанского военно-окружного суда в сентябре 1907 года суровых решений было принято особенно много и впервые пять из них были утверждены командующим.

***

Смертная казнь для губернских тюремных властей столыпинского времени была новой мерой наказания: поначалу в штате не было даже ни одного палача, поэтому какой-то отработанной процедуры не существовало. Все установленные случаи её применения относятся только к одному способу умерщвления — повешению. Известно три пенитенциарных учреждения губернии, где совершались подобные акты: Пермское и Николаевское исправительные арестантские отделения, а также Екатеринбургская тюрьма. Первые два были, как уже говорилось, местами более строгого режима, где сидели только мужчины, последняя представляла собой место общего содержания мужчин и женщин.

Самое крупное судебное разбирательство с принятием решения о применении высшей меры наказания — так называемый процесс 59 лбовцев — проходило летом 1909 года в Николаевском исправительном арестантском отделении. В действительности подсудимых было меньше, т. к. по различным причинам часть из привлечённых в качестве обвиняемых не дожила до суда или не участвовала в нём по другим основаниям. По итогам более чем двухнедельных заседаний пятерым лесным братьям был вынесен смертный приговор, но при этом в отношении троих из них суд выступил с ходатайством о замене его различными сроками каторги, и только двое осуждённых, Григорий Ситников и Пётр Пермяков, рассчитывать на снисхождение не могли. Однако при конфирмации, как это часто бывало, не все предложения судей были учтены.

Один из участников Гражданской войны оставил воспоминания о том, как в детстве он со своим отцом и его товарищами наблюдал за повешением осуждённых на этом процессе лбовцев через тюремный забор:

«Из казармы, где находились солдаты, выступила рота или две, тогда я ещё в этом хорошенько не соображал, выстроилась, частью отделившись, направилась в нашу сторону. И от боязни, что нас увидят, у нас начали дрожать коленки.

Но вот тюремные двери открылись — и глазам представились обнажённые шашки в руках солдат. Впереди два солдата, за ними арестованный, а по бокам снова солдаты с обнажёнными шашками. И за этим первым опять так же дальше и таким же образом за тюремной стеной от нас скрылись три человеческих жертвы — подлежащие повешению.

Снова всё кругом стало мертвенно тихо. Мы лежали, боясь пошевелиться на месте. На тюремном же дворе время от времени слышались звуки команды. Но вот, не могу представить себе, сколько прошло с того времени, как арестованные скрылись за тюремной стеной, как из-за тюремной стены постепенно стала подыматься по скользящей верёвке кверху к перекладине человеческая голова, затем другая и третья. Это человеческие жертвы нашли себе место на этой перекладине виселицы — потеряли свою жизнь.

Те конвульсии в предсмертной агонии, какие переживали эти погибающие, невольно передавались и нашим телам, как будто бы и самих вздёргивали по этой верёвке виселицы. Хотелось вскочить с места, закричать палачам, что они не люди, а звери, зачем они отбирают у них жизнь, каковой они им не давали. Но все наши движения как будто были парализованы, и никто не мог двинуться с места, сказать слова, но в каждом взгляде светилось и без слов всё то переживание, каковое каждый испытывал».

В другой зауральской тюрьме губернии — Екатеринбургской, насколько можно судить по документам, вешали в то время чаще и больше. Первая казнь, о которой сообщили газеты, состоялась в ночь на 23 марта 1908 года. С жизнью простились двое молодых людей, едва перешагнувших порог совершеннолетия: Николай Бочкарёв и Вячеслав Кругляшов. Первому высшая мера наказания была присуждена за участие в нападении на кассира Невьянского завода, второму — за убийство агента охранного отделения.

Кругляшов — своеобразный герой своего времени. Он родился и вырос в семье обеспеченных мещан, успешно занимавшихся торговлей, учился в гимназии; казалось бы, у него всё было хорошо, но неуёмной натуре хотелось большего. Ещё будучи подростком, Вячеслав сбежал из дома на Вторую англо-бурскую войну, но вскоре был пойман и водворён назад. В более старшем возрасте он начал интересоваться политикой, однако был не особенно устойчив во взглядах: сначала провозглашал себя монархистом, с 1905 года стал симпатизировать кадетам, спустя ещё год уже сочувствовал эсерам, а осенью 1906 года сыграл одну из ключевых ролей в создании внепартийной революционной организации с не особенно звучным названием — «Союз активной борьбы с самодержавным произволом». Эта структура занималась как пропагандой революционных идей, преимущественно среди молодёжи, так и экспроприациями. Именно за причастность к эксам Вячеслав начал разыскиваться полицией ещё весной 1907 года. Летом того же года, судя по некоторым документам, он связался с лесными братьями, но по-прежнему счастливо избегал опасных свиданий с полицией, пока, наконец, не был случайно арестован в октябре.

После задержания его немедленно обвинили в недавно произошедшем убийстве агента охранного отделения Николая Ерина, на теле которого была найдена записка с указанием на то, за что именно последний был лишён жизни. Это довольно мутная история. С одной стороны, кое-какие улики против Кругляшова по этому делу были, с другой — в советское время эту акцию приписывал себе и гордился ею один из участников расстрела царской семьи в доме инженера Ипатьева Пётр Ермаков. Кто на самом деле убил Ерина, сейчас установить невозможно.

Находясь в тюрьме, Вячеслав не падал духом и энергично разрабатывал различные варианты побега, вёл обширную переписку с волей. Однако его конспиративная корреспонденция неизменно проходила через руки жандармов, которые знали о его планах буквально всё. Неудивительно, что ни один из сценариев освобождения реализовать так и не удалось, и на первом же процессе (он привлекался по нескольким делам и должен был судиться, как минимум, дважды) его приговорили к высшей мере наказания. Надежды смягчить приговор не оправдались, и девятнадцатилетний революционер закончил свои дни в петле.

***

Пугающая премьера высшей меры наказания в Перми и губернии в целом состоялась в ночь на 26 октября 1907 года. Среди несчастных, подвергнутых экзекуции, были следующие лица. Человек, который при аресте назвал себя симбирским мещанином Гавриилом Косотухиным и обвинялся в том, что бросил бомбу, а также произвёл несколько выстрелов из браунинга в полицейского надзирателя Воткинскаго завода. Перед эшафотом Косотухин заявил, что в действительности он беглый машинист 2-й степени броненосного крейсера «Россия», крестьянин Тверской губернии Груздев, скрывшийся после июльского вооружённого восстания 1906 года в Кронштадте.

Обыватель Ижевского завода Фёдор Евдокимов — эсер, признанный виновным в том, что опасно ранил во время покушения полицейского пристава. Один из участников Мотовилихинского восстания Терентий Абросимов вместе с несколькими сообщниками открыто напал на динамитный склад в Сергеевском руднике Пашийского завода, в результате чего был смертельно ранен полицейский стражник. Анархист-коммунист Николай Попов в Шадринске убил уездного воинского начальника, а затем вступил в перестрелку с полицейской стражей. Замыкал пятёрку обречённых неизвестного звания человек по кличке Сухарик, осуждённый под именем Захара Березина, — тот самый заключённый Пермской губернской тюрьмы, который в феврале 1907 года пырнул кинжалом ламповщика Евлампия Крупина, сообщившего надзирателям о попытке побега из камеры № 6.

Удивительно, но воспоминания о первом приведении в исполнение первого утверждённого смертного приговора тоже сохранились. Эти заметки не очень точны и, вероятно, содержат фактические ошибки, но зато позволяют хорошо почувствовать дух времени. Их оставил один из заключённых Пермского исправительного арестантского отделения, того места в губернии, где в столыпинское время состоялось более всего казней. Вот как всё было с его слов (оригинальная орфография и пунктуация сохранены с небольшими изменениями):

«Все пять человек приведены из губернской тюрьмы вечером в тот же день и были посажены все в карцера рядом с нашей камерой № 7. Мы слышали кандальный звон в карцевом корридоре, почувствовали, что что-то там происходит, стали стучать в стену, но они азбуки не знали (имеется в виду тюремная азбука перестукивания — Прим. А. К.) и нашли способ переговаривать с ними через вытяжной продух от параши. Можно было говорить только с одним Березиным. Спрашиваем откуда; Березин сообщает, что нас направили в Николаевскую тюрьму и обещали нам хорошую камеру, но оказались в полуротных и в карцере, об исполнении приговора никто не ожидал в виду кассационной жалобы. Ночью в 12 часов сделался в корридоре шум и крик и звон цепей, всех находящихся в карцере 5 человек повели в баню в присутствии всей тюремной своры, а также наряд солдат, полурота была с винтовками, а другая без винтовок для того, чтобы солдаты страшились, чтобы не занимались политикой, а также высшая губ. прокуратура и во главе был поп, который и предложил 5 чел. исповедаться и покаяться, последние от предложения попа отказались все 5 человек. Вежливо им было предложено расковаться и старший надзиратель Комаров расковал их. Затем всех 5 человек повели в цейхгауз; в цейхгаузе было приготовлено всё; петли были уже готовы, скамейки тоже и всех 5 человек поставили на одну скамейку и петли были над головами. Прокурор читает обвинительный акт приговорённых всех пять человек через повешение. После этого даёт каждому из приговорённых к смертной казни слово. Не желаете-ли каждый приговорённый о себе сообщить домой родным перед смертью, но товарищи отказались. Команда раздаётся громко начальника тюрьмы Высотского и надзирателям, чтобы надели петли на шеи приговорённых, так как палача не было; но надзиратели стушевались, Высоцкий в то время начал кричать на надзирателей и одного Кузнецова надзирателя пнул под задницу ногой и таковой с испугу надел петли на шеи и тогда Высотский скомандовал выдернуть скамейку из под ног 5 человек. Выдёргивать стали два надзирателя, но силы не хватило, тогда подскочил Высотский и подсобил им выдернуть скамейку и пять человек повесились через 15 минут. Врач стал проверять пульс, ответ сказал, что кончились можно убирать. Высотский командует надзирателям что обрубай верёвки. Надзиратель берёт топор и по лестнице влезает на переклад и обрубает верёвки. Жертвы падают. Кладут в гроба и увозят на кладбище. Все повешенные были без савана, а поэтому у некоторых выставились языки, ужас».

По воспоминаниям того же заключённого, похожим образом были организованы и все казни в дальнейшем, только приговорённых стали одевать в саваны и появились палачи из уголовных, наиболее известным из которых был Рудаков по кличке Крот. Им якобы платили по 25 рублей за голову, но поскольку экзекуции участились, расценки упали до 3 рублей.

Интересный момент: задержанный за бродяжничество Березин, покаравший от имени тюремного общественного мнения ламповщика, выдавшего неудачливых беглецов из камеры № 6, не захотел умирать неизвестным. На суде он заявил, что является крестьянином деревни Покровской Холнинской волости, Ржевскаго уезда, Тверской губернии Яковом Непобедимым, и под этой фамилией пошёл на казнь.

***

Подписывайтесь на Telegram-канал и рассылку пермского интернет-журнала «Звезда». К ним есть полный доступ. Страницы «Звезды» в Twitter и «ВКонтакте» доступны через VPN.