Механика театра: Камерный театр «Новая драма»

Признаемся, до того как мы начали свой театральный марафон, имели весьма смутные представления о театре «Новая драма». Лишь факт существования и месторасположение не вызывал сомнений. Но раз уж мы задались целью провести исследование пермского закулисья, не могли обойти стороной даже миниатюрные подмостки.

О том, что «роуд-муви» получится недолгим, сотрудники театра предупредили нас ещё на этапе переговоров: «Мы ютимся в каморке на третьем этаже ДДЮТ, цехов нет. Можем позвать на репетицию». Разумеется, это заинтриговало нас ещё больше. Предварительно изучили историю театра. После чего, начистив диктофон и расчехлив камеру, отправились по адресу Сибирская, 29.

Чтобы оказаться на территории самой «Новой драмы», потребовалось преодолеть несколько пролётов внушительной винтовой лестницы, расположенной в центре фойе Дворца юных. Как только мы оказались на нужном этаже, встретили препятствие в виде юных балерин, ростом около метра. Чем увереннее мы делали шаг в необходимом направлении, тем более шумно разлетались «снежинки». За пластиковой дверью театра нас ждала Марина Оленёва, основатель и художественный руководитель театра «Новая драма».

Марина Оленёва рассказывает о становлении «Новой драмы»:

— Довольно много лет мы существовали как театр «КОД». А потом наши ребята выросли, но продолжили заниматься в «КОДе». Многие из них окончили специализированные вузы. И мы поняли, что являемся уже вполне профессиональным театром. Тринадцать лет назад мы стали «Новой драмой». Наша организация официально зарегистрирована как театр, есть все положенные документы.

Аналогов нашему театру в Перми нет. Зато в Москве, Питере — крупных столичных городах — таких театров очень много. А за границей — 90 %: собирается группа, делает спектакль, потом прокатывает его и разбегается. В свободное время все работают где-то. За рубежом государственных театров очень мало — единицы. Обычные театры стоят вот на таких основах.

Медленно подходя к стене с чёрно-белыми портретами, спрашиваем, сколько человек в труппе.

Марина Оленёва:

— Трудно сказать... человек 10-12. Есть люди, которые постоянно работают и репетируют, а есть те, кто приходит играть спектакли. Есть люди, которые заняты в одном, но не заняты в другом проекте. Поэтому общее количество назвать непросто, как такового штата у нас нет.

В этот момент мимо Марины Андреевны проплывает девушка в платье из невесомой ткани. Режиссёр отдаёт распоряжение переодеться «в то, о котором говорили на прошлой репетиции». Интересно, как тут работают с костюмами.

Марина Оленёва:

— Мы не зарабатываем здесь больших денег. Раньше в секонд-хэнде покупали, придумывали какие-то варианты, иногда сами шили. Но так как последние несколько лет министерство культуры объявляло гранты и два наших спектакля получили их, то нам хватило денег на пошив костюмов и создание профессиональных декораций. На грант мы можем позволить себе поставить очень хороший спектакль — не только по качеству, но и по оформлению.

Может быть, здесь есть хотя бы сценографы?

— С нами работает замечательный мастер — Любовь Мелехина. Она сделала уже четыре спектакля. Любовь — профессиональный художник, работает в Кудымкарском драматическом театре. Мы подружились несколько лет назад, когда я ставила в Кудымкаре спектакль. Сейчас она либо приезжает в Пермь, либо мы обговариваем всё по скайпу. Её работа — создание эскизов декораций и костюмов. А изготовление мы заказываем в мастерских, на деньги всё тех же грантов. Своих костюмеров у нас нет, есть дежурные, которые могут помочь погладить костюмы.

В нарастающей суете собирающихся на репетицию актёров, вспоминаем, что приглашены на финальный прогон спектакля «Маскерад». Это первая постановка после новогоднего перерыва.

Марина Оленёва:

— Сейчас у нас в прокате четыре спектакля. Мы не считаем себя репертуарным театром и не стремимся к тому, чтобы было много постановок. Работаем как студия — проектное творческое образование. Нет цели играть-играть-играть. Наша задача — сделать спектакль, играть его, но без фанатизма. Мы держим только живые спектакли. Если спектакль нам не нравится или мы чувствуем, что он «подсел», мы его снимаем, даже если этот спектакль имеет огромный успех у зрителя.

Да и репетировать часто не получается: люди должны зарабатывать деньги. И площадка занята днём. Поэтому у нас долго идут репетиции.

Обычно мы ставим подряд 3-4 показа одного спектакля. Это удобно с точки зрения монтировки декораций. И ребята, как мне кажется, таким образом лучше врабатываются в материал. Это западная система.

И вот мы входим в зал. Действительно крошечный — общая площадь комнаты, которая вмещает в себя одновременно сценическую площадку, закулисье и зрительный зал, составляет 65 кв. метров. Режиссёр усаживается в первый ряд с открытым ноутбуком — сегодня за звук отвечает она.

Под софитами появляются мужчины в костюмах «Сына человеческого» (картина известного бельгийского сюрреалиста Рене Магритта). Пока неясно, как они поведут себя в рамках сценария — это же Лермонтов. Между авторами, угаданными сразу, два столетия.

Расположившись у стены, мы около получаса наблюдали за стремительным вживанием в образ. Только что актёр оживлённо беседовал с коллегой в зале, как уже педантично расставляет паузы в речи своего героя на сцене.

Процесс репетиции эмоционален. Пластика, интонации, идеи, положение реквизита — всё рождается на глазах. «Это движение невозможно!» — восклицает постановщик. А мы думаем: «Понял бы зритель разницу?». Очевидно, эти споры о вероломных образах и есть штрихи общей картины спектакля. «Уходя, задержись. Обернись резко!» — первый мазок. Пронзительное «Почему?!» и ядовитый удар о стол — второй мазок. Напряжение нарастает.

Пока герои сменяют друг друга, в зал входит ведущий актёр театра Михаил Путин-Шестаков. Он соглашается пройтись с нами по тем немногим уголкам, которые конструируют периметр этого театра. По дороге спрашиваем у собеседника, в чём специфика работы со зрителем в условиях камерного театра.

Михаил Путин-Шестаков:

— Это другой уровень подачи, другой уровень общения. Качественно их различить очень сложно. У нашей площадки есть свои плюсы: мы можем играть нюансами, когда важен становится поворот головы, пауза или моргание... Когда можно ресницами играть! И на кончиках пальцев ощущать актёрско-зрительские токи, находясь в метре друг от друга.

На большой сцене можно быть более живыми, более естественными во многих вещах. Когда актёр работает со сценой, важна подача, посыл, аффектация, другой звук, другой жест, другая мимика. Но так или иначе наши спектакли звучат и на камерной сцене, и на большой.

Пройдя по коридору, оказываемся в местном декорационно-реквизиторском цеху — скромное пространство за белой шторой, наполненное различной утварью. Далее располагается закулисная зона, которая включает в себя ещё и гримёрный цех.

Михаил Путин-Шестаков:

— Даже тут иногда игрались спектакли. Мы пытаемся использовать пространство на 100 %. Даже в фойе, бывает, происходят перформансы перед спектаклями. Занавес (та белая штора) превращается в экран.

С момента открытия театра тут многое изменилось. Площадка стала более благородной. Самое дорогое в нашем театре — это пол.

По нему мы аккуратно ступаем в так называемую курилку. В которой, конечно же, никто не курит. Здесь хранится большая часть реквизита и одна, но плотно увешенная чехлами с одеждой, костюмерная вешалка. Круглый стол и чайные принадлежности говорят о том, что это место среди обитателей «Новой драмы» популярнее других.

Михаил Путин-Шестаков:

— Верно, здесь проходят сюжетные обсуждения. А по соседству находится цех по звуку и свету.

Нам рассказали, что операторами по свету и звуку, как правило, выступают студенты Марины Андреевны — доцента кафедры режиссуры и актёрского мастерства ПГАИК. Для ребят это отличная практика.

Михаил Путин-Шестаков:

— Так как в театре мы всё делаем сами, я могу сказать, что он на 100 % мой. Ровно на 100 % он собственность Марины Андреевны Оленёвой, а также — директора Андрея Кузнецова. На те же 100 % он принадлежит любому артисту театра.

В завершение экскурсии Михаил рассуждает о судьбе и особенностях театра «Новая драма»:

— Разговоры о возможной муниципализации театра шли долго. Но всё упиралось в чисто бюрокрактическую историю, здание на наших условиях нам не предоставят. Плюс ставки, ежемесячные зарплаты...

В определённый момент было принято решение оставаться в тех условиях, в которых мы находимся сейчас. В связи с тем, что это даёт нам свободу — большую, чем у любого другого театра. Мы никому не должны «плановые» спектакли, не должны отрабатывать на новогодних ёлках, мы можем делать репертуар самостоятельно и выдавать его в том режиме, в каком нам удобно: не по четыре премьеры в сезон, а по одной.

Несомненный плюс в нашей работе то, что мы творчески независимы. Изначально вся эта организация называлась «Товарищество вольных артистов». Минусы тоже есть: здесь не заработаешь. Но каждый из нас способен выполнять разные функции: человек устанавливает свет, выходит на сцену актёром. Мы гримируем друг друга, одеваем... В этом смысле мы существуем на условиях любительского театра, но все артисты имеют профессиональное театральное образование. В основном, кстати, режиссёрское. Мы участвуем во всероссийских и международных фестивалях. И всегда, без исключения, получаем там награды.

И это, пожалуй, первый раз, когда нам добавить нечего. Разве что это: обязательно побывайте на спектаклях театра «Новая драма».