«Читай газету, война началась». Воспоминания в день памяти и скорби

Павел Иванович Медведев, 87 лет

Павел Иванович родился 26 декабря 1931 года в городе Чёрмоз на севере Пермского края.

— В июне 1941 года мне было 9 лет. Нам газета пришла, и отец говорит: «Читай газету, война началась». Мой отец и два старших брата на фронт не пошли, они здесь нужны были, в тылу. Отец работал рулевым на пароходе «Марат». Они ласково называли судно «Маратка». Братья тоже помогали на пароходе. Старшая сестра и мама на металлургическом заводе тачки с железом катали. Я в десятилетнем возрасте сколачивал ящики для снарядов.

Помню осень, сентябрь месяц, иней уже на дорогах, я босиком бегу до школы пять километров через лес, учиться-то надо было. Потом в школу ходили по очереди. У нас с братьями и сестрой одни лапти были на четверых. Вот у меня ноги ниже середины голени почернели из-за переохлаждений...

Трудно было и до войны тоже. Я же родился в годы коллективизации, жизнь-то худая-худая была, всё отбирали. У нас же и коровка была, и лошадка. Начали нас раскулачивать. На отца наклеветали, что он якобы наворовал, колоски срезал на колхозных полях, привязаться-то надо к чему-то. Отца посадили на два года. Мне тогда года два-три было. И мамка одна с нами осталась. Отец вернулся зимой, мешок хлеба принёс. Я к маме на кухню подбегаю: «Это что, папка что ли?» — «Да, отец», — говорит. А я его и не узнаю...

Умер отец в 1942 году. Утром собирался на работу на завод, а я в школу пошёл. Из школы возвращаюсь, меня ребята встречают: «Отец умер! Отец умер!» Я не поверил в это. Он же на работу пошёл и... умер. Туберкулёз он в тюрьме ещё заработал.

Питались мы в основном картошкой. В деревню сходим, наберём, ей и питались. У старшего брата ружьё было, он его на ведро картошки променял, спецовку тоже, которую на работе выдали. Огород у нас, конечно, был, но его затапливало постоянно, урожая почти не было...

Тамара Алексеевна Медведева

Жены Павла Ивановича, Тамары Алексеевны уже нет в живых. Историю её семьи рассказала дочь Валентина Фалина.

— Она родилась в 1933 году. До войны их семья жила хорошо. Мама рассказывала, что у них и мёд всегда был, и индюки, и даже икра. Отца у мамы забрали на войну 19 июня 1941 года, сказали, что на переподготовку. Тогда они ещё не знали, что война будет, но мама мне всегда говорила, что война для неё началась именно 19-го числа. Они пришли на вокзал его провожать. Он такой кудрявый был, а их там всех собрали, волосы состригли, и он лысый стал. Маминого отца должны были в Бершеть на переподготовку послать, а поезд почему-то в сторону Москвы поехал. Никто тогда ничего не понял, но мама моя почему-то это запомнила.

Во время войны мой дед попал в плен, а потом оказался в партизанском отряде. На него несколько раз приходила похоронка. Однажды сказали, что он пропал без вести, потом написали, что не вернулся с задания, а это могло означать всё, что угодно. Стали говорить, что отец моей мамы — предатель... Только в 1967 году из Белорусского партархива пришла бумага, что Куликов Алексей Афанасьевич погиб, выполняя задание в должности заместителя командира по разведке. Все обвинения были сняты.

Вместе с мамой их было четверо детей в семье, мама была самая старшая. Бабушку мою направили работать на хлебозавод: где-то булочку принесёт, где-то ещё что. Пока все работали, маме приходилось возиться с младшими братьями и сестрой. Ей тогда всего восемь лет было. Мама была очень маленького роста, и она говорила, что не выросла, потому что детишек поднимала постоянно. Их же надо было в тазу помыть, в таз воду натаскать, сначала одного помыть, потом второго, потом маленькую мыла — тяжело. Досталось ей сильно. Во время войны они улыбаться разучились. Никаких весёлых историй тогда не было. Было очень трудно, очень тяжело.

Галина Александровна Шипулина, 77 лет

Галина Александровна родилась 13 мая 1941 года в Чите. В первые дни войны её отца, Сапожникова Александра Георгиевича, отправили на Северо-Западный фронт, а они с матерью, Сапожниковой Ниной Васильевной, переехали к родственникам в Оханск.

— Лучше всего я помню День Победы. Было раннее утро, солнце только что взошло, и вдруг такой грохот в окно, кто-то кричит, мама вылетела, меня схватила. И помню, когда мы выбежали, все плачут, все обнимаются, столько радости! Я-то понять не могу, почему же они плачут, и в то же время смеются, целуются, обнимаются. Мы тогда жили в Оханске, возле отделения милиции. Это было что-то непонятное: милиционеры друг друга обнимают, мы такого никогда не видели. Это было какое-то чудо! Я хорошо помню, что я начала реветь, потому что не понимала, почему все ревут, а я нет. День тогда был, как по заказу: тепло, солнечно.

Потом жизнь пошла своим чередом. Мама бегала, какие-то выступления организовывала, она была воспитателем в детдоме. Папа всё ещё воевал. Он вернулся в ноябре, уже снег лежал. Я помню, кричат: «Нина Васильевна, Александр Георгиевич идёт! Нина Васильевна!» Мама меня сразу схватила, накинула на меня какую-то шубку, валенки, один валенок потерялся по дороге. Она бежит, а неизвестно, в какую сторону надо бежать. И тут папа кричит: «Нинка! Нинка!» Ну и там обнимания...

Родная тётя Галины Александровны во время войны жила в Ленинградской области. Осенью 1941 года она оказалась в блокадном городе.

— В 1942 году дядю Колю, мужа Ольги Васильевны, якобы отправили на фронт, а оказалось, что его просто расстреляли. Через много лет, в 1983 году, Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР прислала письмо с «извинениями» и справку о реабилитации, что с дяди Коли были сняты все обвинения. Но что толку с этих извинений? Его уже расстреляли. Это письмо, мне кажется, только поспособствовало тому, что тётя Оля вскоре умерла.

В 1942 году тётя Оля осталась одна с двумя детьми, в блокаде. Дети прожили недолго: старшего, пятилетнего Коленьку, отбросило взрывной волной, он погиб. Воленьке было года три, он от голода умер. Тётю Олю вывезли из блокады по Ладожскому озеру во время эвакуации. Она приехала распухшая от голода, и моя бабушка накормила Ольгу Васильевну досыта куриным бульоном, и у неё начались страшные боли, кое-как откачали. Тётя Оля сберегала каждую крошку, складывала их под подушку, чтобы потом съесть. Я у неё однажды спросила: «Тётя Оля, а ты крыс ела?» И она ответила: «А ты, если бы с голоду умирала, не стала бы их есть?»...

Александр Георгиевич Сапожников, отец Галины Александровны, был политруком, по образованию учителем истории. Через месяц после возвращения с войны его отправили преподавать в Румынию. В то время там ещё кое-где продолжались бои.

— Тогда меня в первый раз отец отлупил ремнём. В городе Арад я отправилась на другой конец города, пятилетняя. Сначала ничего не могла понять, что такое свистит. Потом снова свистит. А это пули! Они же перестреливались, а я себе чешу по улице. Вот тогда-то отец меня пряжкой... Мама сначала за меня заступалась, потом тоже с папой согласилась, что меня надо было выпороть.

В Румынии мы прожили два года. Потом снова вернулись в Оханск. В школу я уже там пошла. Через полтора года папу отправили на Украину, там я училась второй — третий классы. В четвёртый класс я переходила уже в Тюмени. В общем, переезжать приходилось постоянно, но, несмотря на то, что послевоенные годы были тяжёлыми, жилось нам хорошо. Жили не сытно, ничего не было, но как-то весело было, и друзей у нас было много.

Инна Ивановна Горбунова, 76 лет

Инна Ивановна родилась 23 ноября 1941 года в селе Каширино в Пермском крае. В начале войны её отца забрали на фронт, в селе остались её мама и бабушка.

— Я, например, очень хорошо помню, чем мы питались. Помню, что мы очень любили жмыхи. Когда масличное растение отжимают, от него остаются раздавленные семечки. И из этого жмыха делали маленькие квадратные хлебные галеты серо-зелёного цвета. И вот кладёшь их в рот и рассасываешь... Очень вкусно было!

Мы весной, когда земля оттаивала, ходили по картофельным полям. Там иногда оставалась гнилая картошка, мы её собирали и приносили домой. Бабушка её как-то чистила, обрабатывала и делала нам лепёшки. Ещё нам бабушка делала запеканку из пестиков с яйцом. Куры кое-где в нашей деревне ещё были.

Моя мама, она была врачом на несколько деревень, и другие женщины во время войны занималась тем, что собирали всё для фронта: носки вязали, вещи тёплые собирали, и это обозами отправляли в Кунгур, а потом уже дальше на фронт. Вещи отправляли на телегах, запряжённых лошадьми, и на обозах писали «Всё для фронта! Всё для победы!»

Когда я пошла в школу, у нас в классе было много ребят, у которых отцы погибли на фронте. У меня отец, Иван Фёдорович Маринкин, служил в танковых войсках, был контужен в 1941 году. Он несколько часов пролежал засыпанный землёй, и его достали только потому, что из-под земли торчал кусок шинели. За ткань потянули, и отца моего достали. Через полтора года папа выздоровел, но к военной службе он уже был не пригоден — контузия.

В семье нас было четверо детей, я была самая старшая. За нами всегда ухаживала бабушка, потому что родители всегда работали. Еды нам не хватало, но всегда как-то спасались, да и мы всегда друг другу помогали, и взрослые, и дети...