«Ну кто ещё может таким похвастать»? Сотрудники интернет-журнала «Звезда» вспоминают студенческие годы

Сергей Кучевасов, журналист

— Когда начинаешь сейчас вспоминать студенческие годы, на память в первую очередь приходят фольклорные экспедиции. Уже на первом курсе я попал в «Песельную артель» на четвертом этаже студклуба и большую часть своего свободного времени проводил в деревнях и сёлах Урала.

Обычно перед каждой экспедицией более опытные участники проводили «курс молодого бойца» для своих начинающих коллег. Помимо обычных знаний — календарный круг, особенности местности и т. д., старались делиться секретами — как выйти на ту или иную тему, как разговорить бабушку или дедушку. Иногда после такого инструктажа возникали довольно смешные ситуации.

Если мне не изменяет память, дело было зимой в Оханском районе. Попав в очередной дом, после традиционного приветствия «Мы приехали из Пермского университета поговорить о старинной жизни», приступили к опросу. Пробежались по обычному вопроснику — Святки, масленица, Пасха, Троица и т. д., и вроде как стало понятно, что ни песен, ни басен нам здесь не найти. И тут взгляд моей спутницы-студентки падает на стену, где висел гобелен с традиционным сюжетом «Три богатыря». Глаза её загорелись, и, памятуя инструкции «бывалых», она почувствовала, что вот она, удача, которая поможет нам выйти на один из самых древних пластов русского фольклора — былины. Затаив дыхание, задаёт вопрос: «Бабушка, а кто это нарисован на ковре?». Недолго думая, старушка ответила: «Чапаев, наверное».

Владимир Соколов, журналист

— Этот зимний вечер явно задался. Во-первых, было полнолуние. Во-вторых, кто-то раздобыл банку тушёнки. В-третьих, ещё не вся стипендия была пропита и проета.

Полнолуние. Дело в том, что если при полной луне залезть на крышу общаги, открыть зачётную книжку на нужной странице, сказать «халява, приди» и захлопнуть её, то обязательно сдашь ближайший экзамен. А сессия была не за горами. Важно не открывать после этого зачётку. Это должен сделать принимающий экзамен преподаватель, и тогда «халява» снизойдёт на вас. Мы, обитатели комнаты № 400, совершили заветный ритуал и с загадочным видом попрятали свои зачётки в надёжные щели нашей густонаселённой берлоги.

Тушёнка. В те замечательные годы в свободной продаже были только панированные рыбные палочки и консервированная морская капуста в магазине «Океан». Однако у соседа по комнате была замечательная мама, которая работала в торговле. Те, кто застал советские времена и переходные 90-е, понимают, что это значило. Для нас это значило то, что на нашем самодельном столе изредка появлялась палка копчёной колбасы (большая роскошь) или банка тушёнки, что уже само по себе было маленьким праздником.

Поскольку «халява» поймана, в комнате праздник, а остатки стипендии побрякивают в кармане, было решено послать двух гонцов на «Пермь-II». То, чего нам не хватало для торжества, тогда можно было купить у таксистов на привокзальной площади. Пока гонцы ходили, остальные (обитатели комнаты, плюс гости) колдовали над торжественным ужином — огромной сковородой, наполненной жареной картошкой с тушёнкой.

Наконец торжественный момент настал. Принесённое с привокзальной площади тускло поблёскивает на столе. Шестеро голодных ртов расположились вокруг стола и истекают слюной, а седьмой, он же Лёха, вооружившись чапельником (штука для переноски горячих сковородок без ручки), направился на кухню за нашей едой. Сидим, ждём, затаив дыхание. И тут из коридора раздаётся громкое и подозрительное «дзинннь». У кого-то нервно заурчал живот. Медленно встаём и заставляем себя выйти из комнаты... Так и есть — всё наше гастрономическое богатство ровным слоем рассредоточено по грязному полу общего коридора. Лёха, бледный как вестник апокалипсиса, с каменным лицом, не глядя нам в глаза, молча разворачивается и уходит. Мы так же молча возвращаемся в комнату, не в силах заставить себя вымолвить хоть слово. Всё кончено. Всё — прах.

Уж не знаю кому продал душу Лёха, но через пару часов он вернулся с банкой тушёнки и пакетом картошки. Чапельник отправился в мусорное ведро, вслед за испорченной едой. Картошку пожарили снова. Праздник состоялся. Но этот «дзинннь» я не забуду никогда.

Степан Хлопов, главный редактор

— Мне, наверное, повезло, я застал времена, когда в ПГУ была военная кафедра. Каждый четверг мужская половина исторического факультета облачалась в камуфлированную форму и... скажем так, постигала военную науку. Маршировали, изучали устройство БТР (бронетранспортёр) и читали устав. Итогом всего этого должно было стать присвоение офицерского звания — лейтенант.

После четырёх лет теории нам предстояло практическое занятие. Был июль. Нам необходимо было собраться за городом, для того чтобы совершить марш-бросок по лесам и долам и атаковать укреплённые позиции противника. Забавно, что добирались до точки сбора мы неорганизованно. Получив на кафедре муляжи автоматов АК-47, кто-то загрузился в автобус, а кто-то в автомобиль приятеля... Но не об этом. Когда мы всё-таки собрались, построились повзводно, получили задание от командира и двинулись к цели, один бравый будущий лейтенант достал из кармана пачку активированного угля. Раздал тем, кто «в курсе» по чёрной таблетке, и принялся разрисовывать лицо а-ля Рембо. Так среди нас появились несколько «морских котиков специального назначения, десантированных в дикие камбоджийские джунгли». Надо признать, что чёрные линии на лице действительно смотрелись круто, только вот не зря на упаковке угля было написано «для приёма во внутрь», а не для наружного применения. Летняя жара и довольно динамичное передвижение по полям спровоцировали обильное потоотделение. Стало ясно, что Рембо намазывал на лицо что-то более влагоустойчивое, нежели просто активированный уголь. В общем, к цели дошли уже не морские котики, а уставшие, с чёрными разводами на лицах и на форме студенты-гуманитарии. Наш преподаватель, глядя на это, тогда сказал: «И это (...цензура...), будущие (...цензура...) командиры взвода (...цензура...)...».

Никто на «военке» не скрывал, что в армию нам идти не стоит, тем более кем-то командовать. А мы и не собирались. «Военка» была приключением, о котором осталось множество весёлых воспоминаний.

Наталья Фомина, выпускающий редактор

— Когда я поступила в университет, я была уверена, что буду самой ответственной и дисциплинированной студенткой. Но уже в первую или вторую неделю учёбы произошёл весьма неприятный (для меня) и стрессовый случай. Я опоздала на занятие по античной литературе. Минут на 10-15, что в принципе, по «университетскому этикету», допустимо. В момент начала пары — а именно в 13:30 — преподаватель закрыл дверь на ключ (и подпёр дверь стулом), чтобы опоздавшие не отвлекали более пунктуальных и дисциплинированных студентов и самого преподавателя от занятия. Это была аудитория номер 40 в пятом корпусе тогда-ещё-ПГУ, и, как многие помнят, в двери этой аудитории есть окошко, в которое можно подглядывать. Я смотрела-смотрела в это окошко, но преподаватель упорно не замечал меня.

Я поняла, что в аудиторию мне уже никак не попасть. Мой разум начал рисовать ужасные картины моего будущего: я получу «пропуск», из-за этого я не получу зачёт по античной литературе, у меня будет «хвост», и меня отчислят, и я не получу высшее образование, и не найду работу, и не устроюсь в жизни, и всё это из-за одного глупого опоздания! Половину пары я провела на улице в слезах и переживаниях, тем временем количество таких же, как и я, опоздавших росло. В результате, «за милые глазки» преподаватель пустил нас в аудиторию в перерыв. Зачёт был получен, и никто меня не отчислил, и, к своему стыду, опаздывала я потом ещё очень много раз, но уже не переживала так сильно из-за этого.

Владислав Епанов, редактор социальных сетей

— С 1 курса на парах по физкультуре всех студентов ПГНИУ заставляют зимой кататься на лыжах. По полтора часа, два раза в неделю, рано утром. Я это дело сразу невзлюбил, поэтому решил любым способом отлынивать от занятий. Сперва хотел собрать парней со всего факультета и вместо лыж играть в футбол, мол, готовимся к чемпионату университета. Но я учился на филологическом, представителей сильного пола там было катастрофически мало, а тех, кто знает, что такое офсайд — ещё меньше. Я отчаялся, но ненадолго. Как и всегда, спасли меня девушки. Благо их было много, и некоторые из них хотели играть в футбол. А я не хотел на лыжи. Так я и стал тренером женской сборной филологического факультета по футболу.

После переговоров с преподавателем (милая женщина, не сложно было договориться), мы начали тренироваться. Ставили удар, пас, я пытался хотя бы на начальном уровне научить девочек понимать основы тактики. Было сложно, возникали вопросы о бессмысленности этой затеи, иногда не хватало терпения. Казалось, что перед тобой не эрудированные студентки-филологини, а дети. Но, конечно, отношения у нас были тёплые и дружеские. Кроме того, моя должность вызывала у всех удивление и непреодолимое желание пошутить: «Ну что, массаж расслабляющий футболисткам своим делаешь после игры?». Или «В баню после побед ходите вместе отмечать?». Завидовали, в общем. А мы спокойно шли к своей цели, так и дошли до полуфинала первенства университета. И там лишь в серии пенальти проиграли. Обидно, но для дебютного сезона выступили отлично, девочки были рады, преподаватель по физкультуре тоже.

А вот уже в следующем учебном году мы завоевали медали, почётное третье место, пьедестал, цветы, брызги шампанского. Храню эту медаль дома как одну из самых ценных. И необычных. Тренер женской команды филологического факультета по футболу, ну кто ещё может таким похвастать?