Моя игра

Двенадцать лет назад я учился в «бурсе» — стандартном пермском ПТУ неподалёку от дома, занимался боксом и жил по «понятиям». Последние выступали в роли фильтра, при помощи которого окружающий мир становился понятным и простым. Чёткий расклад навевал скуку. Учёба в училище её усугубляла. Там я занимал прочное положение в блаткомитете, имел клевретов, отдающих мне обед и таскающих тетрадь, и тот комфортный минимум знаний, который не нарушал привычного хода жизни. Казалось, единственным, чего мне не хватает, были деньги. Однако идти в работяги не хотелось — не позволяли «понятия», лень и общая бестолковость натуры. Мелкий криминал богатства тоже не обещал. А между тем скука, понты, MTV и передача «По домам» к нему активно подзуживали. И серой осенью 2004 года, стоя на остановке, я обратил взор на игровой аппарат — «ромашку». Она стояла поблизости, зазывно посверкивая картинками с многообещающими бонусами. «Приколюсь», — подумал я и всунул в железную утробу мятую десятку. Сожрав купюру с приятным жужжанием, аппарат высветил развесёлых обезьянок. Игра началась. В тот день я не добрался до училища, проиграл сто рублей и ощутил великий азарт, который щедро раскрасил мою жизнь.

Вскоре с учёбой было покончено. Моя страсть к азартным играм окрепла и набрала обороты. На смену «ромашкам» пришли полноценные игровые клубы. Особенно мне полюбился «Кэш-трэш», располагавшийся на улице Попова. В нём имелась доска почёта, куда писались крупнейшие выигрыши недели. Пределом моих честолюбивых мечтаний стало попадание в этот список. Постепенно увлечённость подменила реальный мир миром игры. И всё за пределами клуба превратилось в средство для её продолжения. Чувство личной особенности, присущее всякому человеку, переместилось в плоскость азартных свершений. Я полагал, что каждое поражение неминуемо ведёт меня к победе, ведь многие особенные люди, прежде чем торжествовать викторию, проходят через трудности. Поэтому мысль завязать с игровыми аппаратами не только не приходила в голову, но и даже приди она, я расценил бы её как кощунственную. Так игра превратилась в истинный путь, полный преодолений, а всё, что ей препятствовало, — в искушение и дьявольский соблазн, сопротивляться которому — великое благородство. Если же добавить к этому бурлящую кровь, когда ты вот-вот словишь проход, то чувствовать иначе и вовсе оказывалось невозможно.

Тем временем на улице выпал снег и в «их» мире наступила зима. Я же окончательно впал в фанатизм: проигравшись в пух и прах, мог часами стоять на остановке у Центрального рынка, поджидая знакомых, чтобы выпросить у них десять рублей. Замерзая, я приносил жертву во имя игры. Редкие победы казались мне незначительными и побуждали только к поднятию ставок. В марте я проигрался особенно сильно. Снедаемый желанием вернуть былое величие, продал домашний кинотеатр. Отношения с родителями разладились окончательно. Свободное от игры время всё чаще занимала водка. С мазохистским удовольствием я ощущал лихое приближение к пропасти, однако, вместо того чтобы судорожно нашаривать стоп-кран, продолжал давить на газ. Однажды ночью украл у отца деньги, отложенные на оплату кредита. И хотя мне удалось выиграть, я возвращался домой в странном состоянии.

Тому виной была история, услышанная в клубе. Её обсуждали мужики за соседним аппаратом. История такая: один проигравшийся парень люто залез в долги и, чтобы соскочить, купил уксусной кислоты, две бутылочки. После чего пришёл в съёмную комнату, где шифровался от кредиторов, вылил содержимое в стакан, позвонил жене, попрощался и выпил стакан залпом. Сжёг все внутренности, долго скрёб ногтями деревянный пол, потом умер. Парню было тридцать лет. И то ли тьма за окном, то ли грустная музыка в такси, но эта история не выходила у меня из головы, а живое воображение услужливо помещало на место героя. В ту ночь границы моего мира затрещали по швам. Через эти прорехи я выбрался наружу и взглянул на себя со стороны. Увиденный портрет вызвал головокружение и серьёзные раздумья. Незыблемая идея личной особенности поколебалась. На смену ей пришло понимание собственной обыкновенности и лоховской заурядности того образа жизни, который я вёл. На горизонте замаячило смирение. Азартное бодание с судьбой вдруг превратилось в простую игровую зависимость, а горький путь стоических поражений — в тривиальную закономерность и следствие идиотизма.

Принять эти честные мысли было нелегко. Соблазн отбросить их куда подальше и снова окунуться в яркий мир веселых обезьянок витал в воздухе. Играть хотелось и не хотелось одновременно. На четвёртый день «ломки» мне в руки попала занятная книжка, в которой говорилось о том, что любая привычка, равно как и отвыкание, формируются в течение 21 дня. Вооружившись этим сомнительным знанием, я принял решение во что бы то ни стало выдержать этот срок. Чтобы чем-то себя занять, налёг на литературу и спорт. Когда срок кончился, я накрутил его снова, для большей верности. В этот период меня часто атаковали навязчивые мысли об игре, бонусах, фригеймах и «проходах». Тут я понял, что, если не научусь их игнорировать, они меня растерзают. Это оказалось самым сложным, но к концу второго срока атаки ослабли и моё судорожное сопротивление сменилось едкой самоиронией и спокойствием. Мысли об игре стали посещать меня всё реже и реже. А вскоре, внезапно для самого себя, я поставил под сомнение истинность «понятий». Эти размышления вызвали страшные мучения и захватили меня целиком. Игровые аппараты отошли на второй план, пока вовсе не пропали из виду.