Пермь в столыпинском галстуке. Часть 24. Звёзды революции

Во второй половине февраля — начале марта 1907 года общественность Перми была занята обсуждением тревожных новостей. В центре внимания находились кровавые стычки полиции, зачастую усиленной драгунами и солдатами, с лесными братьями, недавно совершившими громкую экспроприацию в Полазне и теперь пытавшимися уйти от преследования. Многие мотовилихинские и пермские рабочие, в том числе и партийные, сочувствовали экспроприаторам и нередко помогали им. Правоохранители часто оказывались в затруднительном положении, пытаясь определить, с кем им приходится иметь дело — с относительно мирными партийными работниками или с опасными боевиками.

В конце первой декады марта поздно вечером на пороге здания четвёртого городского народного училища, что располагалось тогда на углу Соликамской (сейчас Максима Горького) и Торговой (сейчас Советская) улиц, были задержаны трое мужчин и женщина. После нескольких трагических неудач арест производился со всеми предосторожностями, подпольщикам было предложено поднять руки вверх и не двигаться с места. Вопреки сложившейся за предыдущие недели практике вместо выстрелов в ответ последовало беспрекословное выполнение команд, после чего все подозреваемые были отправлены сначала в городское полицейское управление, а затем в Пермскую губернскую тюрьму (ныне ФКУ СИЗО-1 ГУФСИН России по Пермскому краю).

По прошествии некоторого времени было установлено, что мужчины имеют документы, удостоверяющие их как тульского мещанина Кречетова Павла Петрова, сына потомственного почётного гражданина Богоявленского Сергея Николаева и крестьянина Нижегородской губернии Симакова Ивана Яковлева. В отношении них были все основания полагать подлог. Личность женщины сомнений не вызывала: это была хозяйка одной из конспиративных квартир Ольга Иванова Двинянинова (впоследствии Патлых), следя за которой полиция, собственно, и вышла на всех остальных.

После личных обысков, тщательного обследования двора и дома Двиняниновой (псевдоним Елена), где некоторое время квартировал Кречетов и останавливался Симаков, допросов её прислуги, а также всех задержанных (были и другие) выяснилось, что Кречетов на деле является крестьянином Курской губернии Фёдором Андреевым Сергеевым, членом РСДРП, известным под партийными кличками Александр Иванович и Артём.

Личность лже-Богоявленского оказалась не менее интересной, за ней скрывался бежавший ссыльнопоселенец Леон Исаков Гольдман, по прозвищу Аким, имевший также псевдоним Либер, командированный ЦК РСДРП в Пермь для связи с местным комитетом по делам предстоящего V съезда этой партии. Думаю, что читателю будет небезынтересно узнать, что одна из сестёр Гольдмана — Юлия — была безвременно ушедшей из жизни невестой Феликса Дзержинского, а сам Либер был одним из будущих вождей меньшевиков. Под фамилией Симаков скрывался Григорий Николаев Котов, также социал-демократ по кличке Азарий и делегат, избранный от Уфалейско-Кыштымской парторганизации на упомянутый съезд. В помещении народного училища непосредственно перед задержанием всех четверых происходило партийное собрание, на котором как раз и обсуждались организационные вопросы, связанные с этим.

Стоит упомянуть, что Сергеев и Гольдман были хорошо знакомы друг с другом, так как оба были участниками предыдущего съезда партии в Стокгольме, хотя и от разных фракций. Любопытное совпадение: в это же самое время в Пермской губернской тюрьме, куда поместили арестованных, отбывал свой срок ещё один делегат Стокгольмского съезда — Клавдия Новгородцева (псевдоним Ольга), гражданская жена Якова Свердлова.

Свердлов и Новгородцева, будучи лидерами Пермского комитета РСДРП, были арестованы по наводке провокатора ещё в июне 1906 года. Михалыч (партийная кличка Свердлова в Перми) проживал в губернской столице под именем студента Льва Герца. И хотя имя было чужое, паспорт был подлинным: его пожертвовал эсдекам одноимённый сын классной дамы Екатеринбургской женской гимназии, петербургский студент.

Товарищ Ольга в своих поздних воспоминаниях описывает их арест как целую спецоперацию, развернувшуюся в день возвращения Свердлова из очередной поездки по партийным делам. Михалыч успел провести на конспиративной квартире совещание комитета, после чего они с Новгородцевой направились к камским пристаням, собираясь уехать из города, так как опасность ареста была очевидной. С её слов, по пути к реке они и были задержаны полицией и увезены в пролётках.

«Пермские губернские ведомости» оставили на этот счёт сухую заметку: «...у студента Императорскаго лесного института Льва Сергеева Герц и домашней учительницы дочери екатеринбургскаго купца Клавдии Тимофеевой Новгородцевой был проведён обыск (личный — Прим. ред.), при чём найдено: подписной лист на сбор пожертвований в пользу забастовавших служащих типографии „Камский Край“, несколько компрометирующих записок и прокламаций РСДРП. Герц и Новгородцева задержаны...»

Примечательно, что в июне 1906-го примерно в то же время, что и чета Свердловых, на непродолжительный срок была арестована и товарищ Елена, то есть Ольга Двинянинова — Свердлов потом даже писал ей записки на волю. И вот спустя восемь месяцев, теперь уже вместе с Артёмом, Акимом и Азарием, она вновь оказалась в тюрьме. Но вернёмся в губернскую тюрьму лета 1906 года. Примерено через месяц нахождения в заключении арестованные эсдеки после продолжительных раздумий и сопоставлений фактов определили узкий круг подозреваемых в провокации и отправили записку об этом на волю. Послание, впрочем, не стало секретом для охранки, за исключением разве что шифрованной части. У полиции в тот момент всё было под контролем, и своего агента она умело вывела из-под удара.

Нужно сказать, что, начиная с осени 1905 года и практически весь 1906 год, правила содержания в губернской тюрьме в целом не отличались особой жёсткостью. Напомню, что в отличие от исправительных арестантских отделений, где режим был строже и сидели только мужчины, это пенитенциарное учреждение относилось к тюрьмам общего содержания, и в нём, хотя и в разных корпусах, сидели лица обоего пола. Благодаря этому обстоятельству Новгородцева со Свердловым могли не только иногда перекрикиваться через форточку во время прогулок, изредка обмениваться записками, но даже получать краткие свидания, разумеется, с разрешения администрации и под зорким оком смотрителей.

Супруги умели найти подход к людям. Товарищ Ольга во время медицинского осмотра в тюремной больнице познакомилась со средних лет фельдшерицей, которой пожаловалась на большую слабость и добилась разрешения ходить на уколы в тюремную амбулаторию. Во время процедуры надзиратели оставляли медика с пациенткой наедине, что, конечно, не осталось без последствий. Новгородцева довольно быстро распропагандировала сердобольную женщину, и вскоре продолжительность курса лечения была увеличена. Постепенно больница стала каналом связи с волей, которым пользовался и Свердлов; по нему передавались наиболее важные записки из тюрьмы и обратно.

Михалыч знал, как устроиться в тюрьме, он быстро организовал учебный процесс для своих товарищей, читал для сокамерников что-то вроде лекций, выступал с рефератами по прочитанным книгам. Несмотря на это, сидеть в камере и дожидаться суда он не собирался. Прогулки заключённых летом-осенью 1906 года не были особенно организованны. Арестанты, которых для этого выпускали во двор большими группами, могли подходить друг к другу, разговаривать, играть в различные игры. Воспользовавшись этим, Свердлов, со слов Новгородцевой, с помощью товарища сумел измерить высоту тюремной стены.

Итогом этого стало развлечение с дальним умыслом — игра в слона. Одни узники взбирались на плечи другим и громоздились в 4-5 этажей. Самые рослые и сильные становились вниз, а наиболее лёгкие, напротив, забирались наверх. Подразумевалось, что передвижение такой конструкции из заключённых по тюремному двору изображало прогулку слона.

Этот навык собирались использовать следующим образом. Разработать детальный план побега, затем передать на волю сведения о сроке его реализации, чтобы в условное время у тюрьмы дежурили товарищи с лошадьми, а затем во время прогулки «слона» по двору подойти к стене. Наверх его поместить тех, кто должен бежать, чтобы они, взобравшись на стену (она была не слишком высока), могли спрыгнуть с неё и добежать до встречающих. Само действие приурочивалось к тому дню, когда тюрьму со стороны огородов должен был охранять завербованный военной организацией РСДРП часовой. Для отвода глаз он должен был стрелять в воздух, примерно так, как это случилось позже, в феврале 1907-го.

Другой план в целом повторял тот, что удался в марте 1906-го: суть его сводилась к тому, что в камере, где содержался Свердлов, находившейся на втором этаже тюремного корпуса, будут перепилены решётки, а заключённые ночью спустятся на связанных и скрученных в жгут простынях вниз. По просьбе Михалыча рабочие Мотовилихи в одной из передач переправили в тюрьму тонкие стальные пилки, арестанты уже приступили к работе с металлическими прутьями, как вдруг план рухнул: в ноябре 1906 года Свердлова перевели в нижнетурьинское Николаевское исправительное арестантское отделение.

Случались в губернской тюрьме за время отсидки «студента Льва Герца» и совсем уж нетривиальные события. Михалыч сидел в камере № 7 — вероятно, в той же самой, в которую впоследствии попал Костя Миков, — вместе с ним чалился сын чиновника и петербургский студент с революционным стажем Валентин Петров Вологдин. Последний имел большую склонность к рисованию и при этом готовую на всё ради него невесту. Через неё молодым художником был получен этюдник и другие принадлежности для живописи, которыми он регулярно пользовался, запечатлевая окружающую действительность. В этюднике же по совместительству удобно было прятать письма с воли, а в туесах, которые служили тарой для передач, скрывать записки из папиросной бумаги.

Однажды жених получил от возлюбленной пакет с фунтовой пачкой чая, в котором оказался совершенно невероятный сюрприз — достаточно компактный и ультрасовременный по тем временам фотоаппарат Kodak с несколькими светочувствительными пластинами в комплекте. В дальнейшем этой камерой было снято несколько кадров, возможно, в их числе был и портрет Клавдии Кирсановой, но что совершенно точно, так это то, что именно ею был сделан знаменитый снимок Якова Свердлова с товарищами по пермской тюрьме, негатив которого, по-видимому, до сих пор хранится в доме-музее Я. М. Свердлова в Нижнем Новгороде. На память потомкам сохранился и ещё один артефакт из этой истории — дверь от камеры № 7, получившая прописку в Музее истории Екатеринбурга.

Пока Свердлов с Новгородцевой коротали дни в заключении, жизнь не стояла на месте. В сентябре 1906 года в столице начался громкий процесс над депутатами и членами исполнительного комитета Петербургского совета рабочих депутатов. Активнейшую роль в работе совета и особенно его исполкома сыграли социал-демократы Л. Д. Бронштейн (Троцкий), И. Л. Гельфанд (А. Л. Парвус) и Л. Г. Дейч.

Насыщенный событиями суд по делу совета завершился в ноябре, обвиняемые были приговорены к различным срокам ссылки. Парвус и Дейч были отправлены на поселение в Туруханский край. В конце 1906 года, ожидая своего этапа для дальнейшего следования в сибирскую ссылку, они оба на короткое время оказались в Пермской губернской тюрьме. Тогда в революционных кругах остро дебатировался вопрос, на каком этапе находится революция — на спаде или, наоборот, на подъёме, — горячо обсуждалась и развиваемая Парвусом в компании с Троцким теория перманентной революции.

Воспользовавшись представившейся возможностью, группа политических попросила Гельфанда сделать доклад на эту тему, он согласился. Во время одной из прогулок заключённых-революционеров он из окна своей камеры на втором этаже, выходящего во двор, постарался осветить затронутые ранее вопросы и делал это до тех пор, пока стража не приказала арестантам заканчивать прогулку. Что касается Дейча, который был уже не в самой лучшей форме по старости, то он предсказал одному из слушателей доклада Парвуса, что тот доживёт до социализма, и оказался прав.

Старика Дейча хорошо лично знал и арестованный в марте 1907 года вместе с Артёмом и Азарием Аким, так как в 1903 году они оба были делегатами знаменитого своим расколом на меньшевиков и большевиков II съезда РСДРП, причём оба приняли сторону меньшевиков. Дейч с Парвусом давно уехали из Перми, успели бежать с этапа и скрыться за границей, когда Сергеев, Котов и Гольдман с товарищами были помещены здесь в общую камеру. Можно было думать, что все они, как товарищи по партии, заживут дружно единой семьёй, но не тут-то было. Артём и Аким имели шедшую ещё со Стокгольмского съезда традицию личных споров и разногласий, которая продолжилась и в тюрьме. Подобные бесконечные дебаты изматывали обе стороны. Дело дошло до того, что на эту «принципиальную ругню» обратила внимание администрация и Котова с Сергеевым выселили в отдельную камеру в так называемой башне.

Артём был настолько измотан подпольной работой, предвыборной компанией в Государственную думу, подготовкой к партийному съезду, что, по словам Азария, попав в тюрьму, сказал: «Ну, я доволен — хоть отдохну как следует!» Переутомление отразилось и на здоровье: Сергеев потерял в весе, его мучил фурункулёз. Тем не менее, едва придя в себя, он уже читал соратникам через волчок двери камеры реферат на очередную прочитанную книгу. Чтобы легче было следить за гигиеной, Артём обрил голову, а волосами набил небольшой кожаный мяч, которым заключённые стали играть на прогулках. Однако сидеть в Перми в 1907 году ему пришлось не долго: спустя месяц с небольшим, он тоже был отправлен в Нижнюю Туру, где уже почти полгода сидел Свердлов. А вскоре и Новгородцеву перевели в Екатеринбург.

В Николаевских ротах оба известных большевика сидели в одиночных камерах. Со слов Новгородцевой, Свердлова политические заключённые избрали старостой, что дало ему возможность общаться с товарищами, бывать в других камерах. Здоровье Сергеева в Нижней Туре продолжило ухудшаться. В 1908 году дело чуть не дошло до гангренозного воспаления одной из челюстей, Артём даже обращался к товарищам в Пермь с просьбой внести за него огромный по тем временам залог, чтобы он до суда мог находиться на свободе и поправить здоровье. С просьбами взять его на поруки к руководству Пермского губернского жандармского управления обращался отец Артёма А. А. Сергеев, сестра по тому же поводу писала прокурору окружного суда, но всё было напрасно. Лишь когда лже-Кречетова за несколько месяцев до процесса перевели обратно в Пермь, местные врачи смогли ему помочь, но вскоре тюрьмы Пермской губернии накрыла волна сыпного тифа, и в марте 1909 года Артём оказался в инфекционном бараке Александровской губернской земской больницы.

К тому времени суд над Свердловым и Новгородцевой уже давно состоялся, Михалыч по этому поводу отсидел в Перми с августа по декабрь 1907 года и только потом отправился отбывать свои два года крепости в Екатеринбургскую тюрьму. Новгородцеву, в сентябре этапированную перед судом из Екатеринбурга (в июне тоже привозили, но временно по делам следствия), оставили сидеть в Перми. Несмотря на то, что с либеральными порядками в губернской тюрьме уже к весне 1907 года было покончено, в декабре товарищ Ольга написала прокурору пермского окружного суда заявление с перечислением на пяти листах (!) перечня книг, какими она бы хотела пользоваться в течение своего годичного срока заключения.

Процесс над арестованными в четвёртом народном училище Перми состоялся только в сентябре 1909 года. Двинянинову (к тому времени уже Патлых), которую одно время считали невменяемой, всё-таки признали подсудной и вместе с Котовым и Сергеевым приговорили к ссылке, Гольдману, видимо, за предыдущий побег оставили приговор, который он получил ранее, и отправили на каторгу. Однако Артём вместо ссылки сначала с этапом поехал на другой суд в Харьков и только оттуда в Сибирь.

***

Столыпинское время закончилось, но с ним не закончилась вековая история ссыльного Пермского края. В марте 1913 года в село Ныроб Чердынского уезда Пермской губернии был выслан ещё один социал-демократ, тоже, как и Новгородцева, Сергеев и Гольдман, участник Стокгольмского съезда партии, оставивший глубокий след в истории, — Климент Ворошилов. Впрочем, судьба, похоже, завела его в Прикамье, исключительно чтобы поженить. Вскоре в России была объявлена амнистия в связи с 300-летием дома Романовых, и уже в марте 1914 года он оказался на свободе.

Свердлову, который в том же году отправился в очередную ссылку — на этот раз в Туруханский край, — повезло меньше. Он отбывал срок вместе с другим редактором «Правды» Иосифом Сталиным и оставался на поселении до самого 1917 года. Зато после его карьера развивалась стремительно — он быстро достиг поста Председателя Всероссийского центрального исполнительного комитета Всероссийского съезда рабочих и крестьянских депутатов, то есть формального главы Советской России, — и была прервана лишь досадной испанкой в 1919 году.

Пути, предначертанные людям, как известно, неисповедимы, и в 1918 году они свели Фёдора Сергеева сначала с Ворошиловым, а затем, благодаря эпическому Царицинскому походу, и со Сталиным. Этот триумвират был разорван только трагической смертью Артёма в нелепой железнодорожной катастрофе в 1921 году. Но память о друге и товарище осталась у «чудесного грузина» навсегда, ведь он принял в свою семью и воспитал сына Фёдора Сергеева — Артёма.

Конечно, список звёзд революции, бывавших в Пермской губернии в столыпинское время, не исчерпывается одними социал-демократами: приезжали в Прикамье и на Средний Урал крупные фигуры и из других революционных партий. Одних членов ЦК партии эсеров побывало двое — Николай Чайковский и Виктор Чернов, — но об этом когда-нибудь в другой раз.