«За каждой табличкой стоит целая судьба, о которой можно вспоминать и говорить». Координатор «Последнего адреса» в Пермском крае о том, что важно в этом проекте, и о сложностях в его реализации

Сколько всего сейчас в Пермском крае установлено табличек «Последнего адреса»?

— Проект «Последний адрес» существует в Прикамье с 2015 года. С тех пор в Пермском крае установлено 50 знаков. Из них 30 в Перми, а остальные в разных городах: Березниках, Добрянке, Краснокамске, Кудымкаре, Осе. Есть таблички в нескольких деревнях и селах: в Кочёве, некоторых деревнях Коми-Пермяцкого округа и на юге Пермского края. Сегодня идёт подготовка к установке нескольких знаков проекта «Последний адрес». Ещё есть несколько заявок, по которым мы работаем.

Можете рассказать, какой знак был установлен последним и что-то о тех, над которыми ведётся работа на данный момент?

— Последняя табличка была установлена 5 августа этого года Оборину Николаю Тимофеевичу. Он работал на предприятии, которое сейчас называется «Новогор-Прикамье». Дело в том, что когда-то заведующая музеем «Новогор-Прикамье» Лариса Владимировна Стяжкова обратилась к нам в пермский «Мемориал» (входит в структуру некоммерческой организации, выполняющей функции иностранного агента), узнав о проекте «Последний адрес», и проявила инициативу в установке таких знаков. У себя они их не ставят, но всячески помогают с материалами по каждому сотруднику, который был репрессирован. Хотя мы и раньше устанавливали знаки, посвящённые людям, работавшим на этом предприятии. Табличка Николая Тимофеевича Оборина установлена по адресу Пушкина, 15.

Как я понимаю, по каждому человеку, в память о котором хотят установить табличку «Последнего адреса», проводится подробная работа с изучением дела? В каких архивах вы их находите и насколько сейчас дела репрессированных доступны?

— Когда поступает заявка, мы обращаемся в Пермский Государственный архив социально-политической истории. Там находятся все архивно-следственные дела. В каких-то делах и указан последний адрес арестованного. Ещё в делах можно прочитать протоколы допросов, обвинительные заключения, узнать точную дату, когда человек был расстрелян или умер в лагере, и время, когда он был реабилитирован. То есть всю необходимую информацию можно брать именно из этих дел.

Как правило, мы ещё собираем воспоминания о репрессированном: родственников, соседей, которые жили рядом и, может, помнят того человека. Данные из дел, дополненные воспоминаниями, создают более цельное представление о человеке. Также мы смотрим фотографии: как выглядел дом, где репрессированный жил в то время, какая была обстановка, где он работал. Всё это как бы открывает для нас то время.

То есть сейчас проблем с допуском к информации нет? Вроде таких ограничений, что следственные дела выдают только родственникам?

— По-моему, нет.

Вы сказали, что «Новогор-Прикамье» вам помогает материалами, а какого рода? Они что-то находят в своих архивах про бывших сотрудников предприятия?

— Их сотрудники уже исследовали эти архивы и следственные дела, писали об этом статьи. Поэтому «Новогор-Прикамье» просто делился с нами этими материалами. И нам же было проще, потому что видели, что проведена работа: список репрессированных сотрудников «Водоканалтреста» (так раньше назвался «Новогор-Прикамье»), кем работали, какие занимали должности до того, как пришли работать в «Водоканалтрест», и так далее.

Кому больше всего установлено табличек в Пермском крае? Это в основном жертвы «Большого террора» или люди, которые были репрессированы в другое время?

— Почти 100 % или, может быть, 95 % — это те, кто подвергся репрессиям именно в годы «Большого террора». Но как минимум двое были арестованы уже позже. Это Андреевский Виктор Павлович — табличка ему установлена по адресу Пушкина, 21. Он был арестован уже в 1940 году. Потом Лопатин Филипп Васильевич из деревни возле Кудымкара. Его тоже арестовали в 1940 году.

Ещё был директор Педагогического института Погожев Поликарп Георгиевич. Его арестовали в апреле 1938 года, а расстреляли в январе 1941-го. Почти три года выясняли, допрашивали и так далее. Уже «Большой террор» закончился, а он всё содержался в разных тюрьмах.

Важный момент, что все эти люди, по которым ставят таблички «Последнего адреса» были реабилитированы. Причём эти дела пересматривала ещё прокуратура СССР.

— Да. Кого-то реабилитировали в 1950-е годы, кого-то уже в 1990-е. Конечно, на табличках пишется: «Реабилитирован в таком-то году». Но чаще всего это 1957, 1956 год, реже 1991-й.

Вы можете сказать, насколько похожи составы дел людей, в память о которых установлены таблички? Или все случаи абсолютно разные?

— Отличие дел лишь в том, насколько разные были затронуты люди. Кто-то был писателем, кто-то директором завода, кто-то колхозником и так далее. Общее у них то, что их дела какие-то придуманные. Там фразы, которые они не говорили, поступки, которые не совершали. Их всех обвиняли в том, в чём они не были виновны. Следователи, которые вели дела, по сути, придумывали обвинения, поэтому среди них попадаются просто фантастические примеры.

Можете про какой-то пример конкретно рассказать?

— Ну вот, Оборина, про которого мы уже говорили, обвиняли в том, что он пытался отравить воды горводоканала. До своего ареста он характеризовался довольно положительно, о нём были только похвальные отзывы. И вдруг «Большой террор», и оказывается, что Оборин планировал насыпать ядохимикатов в водопровод. Та самая заведующая музеем «Новогор-Прикамья» Стяжкова присутствовала на установке знака, и она на этом делала акцент, удивляясь такому абсурду.

Таких примеров масса. Постоянно встречаются формулировки в духе: «хотят свергнуть Советскую власть», «таят в подполье множество оружия». Но это тоже всё раздуто и придумано. По делам видно, как сотрудники НКВД стремились достичь поставленного перед ними плана по поиску врагов народа.

Вот есть дело Косарева Леонида Михайловича — на Барамзиной 42/3 ему установлена табличка. В 1939 году, когда Косарев уже был расстрелян, проводилось следствие в отношении его следователей, и они признали свою вину, что действительно всё выдумали. А человека уже не было.

Это ещё один важный момент, что значительная часть следователей, фабриковавших дела во время «Большого террора», потом за это тоже были осуждены.

— Да, по ним тоже потом проводилось следствие, они признавали свою вину. Кого-то просто сняли с должности, кого-то осудили. Было даже такое, что местные сотрудники НКВД стремились целенаправленно заводить какие-то дела против татар. Обосновывали это тем, что татары могут объединиться и вместе с другими национальностями ликвидируют советскую власть.

В Коми-Пермяцком округе обвиняли писателя Михаила Лихачёва в том, что он и другие интеллигенты пытались организовать вместе с представителями финно-угорских народов государство внутри Советского Союза, чтобы выйти из его состава и присоединиться к Финляндии.

По этому поводу было масштабное расследование, следователи это доказывали-доказывали. Читаешь это всё, и на бумаге так ярко выглядит, но в реальности этого не было. Всё, чего хотели обвиняемые по этому делу, — это создание Коми-Пермяцкого автономного округа, который и так уже появился в 1925 году.

Конечно, часто появляются абсурдные обвинения в разных диверсиях, шпионаже. По материалам этих дел можно изучать тему «Большого террора» в Прикамье. Как я уже говорил, проект «Последний адрес» очень хорошо открывает то время.

Сейчас проект натыкается на какое-то противодействие и какие у него сейчас трудности и сложности? Был же случай, что над установкой какой-то таблички в Перми работали чуть ли не полтора года.

— Бывало даже больше: один знак мы ставили больше трёх лет.

С чем связаны такие долгие сроки?

— Например, с тем, что решение по установке таблички на доме может дать только собрание его жильцов, или совет дома, или ещё кто-то согласно уставу местного ТСЖ. А собрание проводится раз в год, и его этот год надо ждать. Ещё могут сказать: «У нас нет времени обсуждать ваш вопрос на собрании». Эти долгие переговоры были связаны с такими организациями и управляющими компаниями. Сейчас больше ссылаются на ремонт дома: говорят, что планируют фасад ремонтировать, поэтому сейчас не могут ставить табличку.

Кто-то говорит, что для решения надо собирать всех жильцов, но всех собрать нельзя из-за ковидных ограничений и так далее. Кто-то переносит всё на полгода, кто-то ещё как-то. Мы видим такое поверхностное отношение к этой теме, что некоторые управляющие компании не вникают в эти заявления по «Последнему адресу». Но мы пишем разные письма, рекомендации. Объясняем, что этот проект поддержан на разных уровнях: федеральном, региональном, городском. Что есть такая «Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». Что «Последний адрес» входит в эту «Концепцию...», что он помогает её реализации. Здесь всё по-разному. Где-то очень быстро идёт согласование, где-то — очень медленно.

А сейчас есть какое-то активное противодействие или, например, акты вандализма со срыванием табличек? Было в последнее время что-то подобное?

— Да, дважды срывали знак на Адмирала Ушакова, 26 Бушуеву Владимиру Георгиевичу. Мы эту табличку восстанавливали, последний раз это было в июле 2020 года. Но как таковое открытое противодействие, по сути, было один раз, а случаев вандализма было всего два.

Как реагируют на установку табличек «Последнего адреса» в малых городах и в небольших населённых пунктах?

— В малых городах и деревнях проще, конечно. Там нет такого долгого согласования. Всё проще и быстрее проходит. Хотя долго согласование шло в Соликамске, и до сих пор там нет согласия на установку таблички. Но в крае возникают другие препятствия. Так, например, была заявка на установку в посёлке Углеуральском. Мы туда поехали на машине с заявителем, пригласили двух краеведов, чтобы они нам показали те места. И вот мы приехали, а там вообще ничего нет. Раньше были бараки, а сегодня только лес. Где ставить табличку? Негде. Вот и уехали ни с чем. Другое препятствие — это цена таблички. Потому что она стоит четыре тысячи, а для жителей деревни это уже довольно много.

Насчёт табличек, есть ещё вот какой момент. В Москве, если, например, идёшь по Тверской улице, там на некоторых домах в арках, в переулках хорошо заметны таблички «Последнего адреса». Причём их довольно много. Насколько вообще важно, чтобы таблички «Последнего адреса» были заметны или главное, чтобы они просто были?

— Конечно, мы стараемся, чтобы они были заметными. Специально их устанавливаем в таком месте, чтобы мимо проходящие люди обязательно видели этот знак. Для нас это важно. Но если это место не людное, во дворе или дом за забором, то понятно, что мы там устанавливать не будем. Если прямо отвечать на вопрос, что важнее, то я даже не знаю. И то, и другое важно. Но лично мне важно, чтобы сама табличка «Последнего знака» просто была, потому что это повод говорить о том времени, об этом человеке. Ведь за каждой табличкой стоит целая судьба, о которой можно вспоминать и говорить. Конечно, в Перми есть таблички, установленные в частном секторе. Понятно, что там редко кто-то ходит, кроме жителей микрорайона. Но и для них это тоже важно — проходить мимо и видеть это. А если отвечать на этот вопрос, вспоминая посёлок Углеуральский, то там можно поставить табличку на каком-то столбе, но мы так не делаем. В любом случае важно, чтобы она была в каком-то людном месте, видна проходящим мимо людям.

***

Читайте также: 37/17 — спецпроект «Звезды», посвящённый 80-летию «большого террора».

Интервью Сергея Пархоменко о проекте «Последний адрес».

Статью о выставке «Последний адрес/5 лет».