«Это война с призраками и позавчерашним днём». Профессор Олег Лейбович о переименовании улиц Перми и битвах с прошлым и настоящим

Насчёт поднявшейся сейчас дискуссии о переименовании улиц и районов города, а также общей десоветизации: кажется, что интерес к этому вопросу возникает волнообразно, время от времени поднимаясь на пик обсуждения. Так ли это, и если да, то с чем может быть связан новый пик?

— В нашем городе нет публичной политики. Кабинетная есть, локальная тоже есть, а публичной нет. А время от времени активным гражданам очень хочется её инициировать: по поводу долин малых рек, десятиэтажки в Черняевском лесу и так далее. И тут появляется тема, которая может привлечь к дискуссии много больше людей, причём добавить к этой дискуссии эмоций и развернуть её не по принципу низ-верх (что очень легко), а внутри городского сообщества. Тема с деноминацией городских названий именно про это. Поэтому и волны. Но то, что было значимо в начале 1990-х годов, сегодня, естественно, выглядит чем-то привнесённым и очень искусственным. Но почему бы не подискутировать об этом?

Дело в том, что идея советской топонимики была очень простой. Когда это всё делали, речь шла об унификации населённых пунктов и символического ряда. С 1924 года в каждом населённом пункте должна была быть улица Ленина, причём это обязательно центральная улица. Когда в 1928 году власти решили подружиться с Алексеем Максимовичем Горьким, каждый парк отдыха должен был получить имя Горького, где бы он ни был — в Челябинске, Москве или Владивостоке. Университет тоже может быть имени Горького.

Или целый город имени Горького.

— Город — это уже отдельно. С городами история была такая: сначала только большие начальники получили право на город. Причём права на областной город получили только Сталин и Зиновьев. Потом Зиновьева из городов разжаловали, и тогда уже так называемые «старшие члены политбюро» получили право называть своими именами города. Последний такой всплеск был в 1935 году, когда убили Кирова. Так появились Киров, Кировоград, Кировск et cetera, et cetera. Потом ещё и Куйбышев умер, и поэтому во всех городах появились улицы Куйбышева.

А потом с этим притормозили. Так называемые «новые члены политбюро» — самые влиятельные и самые авторитетные — никаких городов не получили. У Никиты Сергеевича Хрущёва был только стадион имени Хрущёва в Киеве; у Лаврентия Павловича Берии — стадион имени Лаврентия Павловича Берии, на этот раз в Тбилиси. А у Маленкова были колхозы.

Где-то с 1940-го года эта манера называть города по именам крупных начальников потихонечку затихла. Поэтому не прошли такие красивые идеи вроде планов товарища Ежова превратить Москву в Сталинодар или предложения одного местного начальника превратить Челябинск в Кагановичград. Из этого, кстати, потом и возник Танкоград, хотя начальника к тому моменту уже наказали. Следующая серия переименований, с которой мы до сих пор живём, это уже 1961 год.

В Перми все районы созданы в 1936 году, и, естественно, их называли по заводам и лицам. Завод имени Сталина — район Сталинский; завод имени Молотова — Молотовский; комбинат имени Кирова — район Кировский; железная дорога имени Кагановича, поэтому, естественно, район Кагановический. Ну ещё Орджоникидзевский район. Причём из всех этих персонажей только Каганович и Орджоникидзе были в Перми. Остальные если и заезжали, то следов не оставили.

В 1961 году всё это решили поменять. Начали уже в 1957-м — Молотову вернули имя Пермь. Тогда публика в городе тоже была активной и негодовала по поводу того, что такое отсталое название дают таком передовому городу. Говорили: «Давайте назовём город Прикамском». Но обошлось. Молотовский район тогда же превратили в Мотовилиху, но тут всё понятно, просто вернули историческое имя. Кирова оставили на месте. Кагановича обернули в Дзержинского, но не потому, что от был начальником ЧК, а потому что Дзержинский был народным комиссаром путей сообщения, предшественником Лазаря Моисеевича. Орджоникидзевский район сохранили, а потом ещё добавили Индустриальный, потому что Дзержинский слишком разрастался.

Получается, что парадоксальным образом развал СССР прекратил эту постоянную советскую чехарду с переименованием городов и улиц?

— Вообще это прекратил Брежнев, сказав, что у нас и так всё нормально, так и будет теперь. А укрупнение колхозов позволило убрать все фамилии из колхозов. После конца СССР стали смотреть на названия улиц. В основном это были москвичи, они говорили: «Давайте вернём Пречистенку, красивое же название». Краевые и областные власти в других частях страны сказали: «Нет». Ведь они думали, что советская власть может ещё вернуться. Может даже завтра. Поэтому менять топографию не стали. От этого получились очень смешные вещи — город Екатеринбург, а область Свердловская.

У этого же есть формальное оправдание, что так удобнее железнодорожникам.

— Это совсем не формальное обоснование. Для того чтобы поменять название железнодорожной станции, его надо внести во всемирный реестр, который у французов хранится. А для этого надо заплатить большие деньги. Кстати, поэтому при советской власти город был Молотов, а станция Пермь-II. Тоже деньги экономили.

Чехарда с названиями закончилась, но дальше возникает вопрос, что вообще делать с топонимикой. Идея простая — топонимика отражает историю города. В СССР она отражала, так скажем, идеологические перспективы в стране на сегодняшний день или идеологические ретроспективы. Поэтому в Перми районы названы по заводам, но улиц названных в честь директоров заводов у нас раз-два и обчёлся. Улица Соловьёва есть, Солдатова тоже есть, а улицы Побережского, который построил тот самый моторный завод, на котором работали эти люди, нет. Улицы Премудрова нет, хотя он построил и сохранил Мотовилихинский завод, ведь то, что там было до 1930-го года, — это просто металлолом, который полагалось сдать. Директором Мотовилихинского завода имени товарища Молотова короткое время был Борис Львович Ванников, трижды герой соцтруда. Во время войны — Быховский, генерал-майор техслужбы. Улиц в их честь в Перми нет ни одной. То есть люди, которые организовывали производства, просто стёрты с карты города. Из партийных вождей где-то на окраине есть Гусаров.

Но вот допустим, есть Мюнхен — вполне консервативный город. Но там есть улица Евгения Левине — он был лидером Баварской советской республики, осуждённый, приговорённый судом к расстрелу, расстрелянный, и, как ни странно, не реабилитированный.

Но сейчас эти советские названия уже сами стали историей города, и они важны для людей?

— Они не важны, люди просто привыкли. Сейчас это лишь набор звуков. Ну и время от времени их этого набора звуков вдруг появляются какие-то символические цели для атаки. Я тут имею в виду Розалию Землячку.

Дело в том, что в Вооружённых Силах Юга России, которыми заведовал Антон Иванович Деникин, была такая специальная очень мерзкая организация ОСВАГ — осведомительное агентство. Туда входили контрразведка (чем она принципиально отличалась от ЧК, я не знаю) и их агитпроп. Одним из изобретений ОСВАГа была «Красная Роза». Они её находили всюду. Это такая специальная еврейская женщина, которая лично в ВЧК убивала добрых русских людей (в основном, конечно, офицеров), а затем отрезала им половые органы, после чего жарила их и ела. Иногда этой милой женщине присваивали фамилию. Одна дама с такой фамилией застрелилась, потому что она вообще не работала в ВЧК, а была секретаршей в ГубКОМе партии. Но её звали Роза, и фамилия была еврейская, поэтому в агитационных плакатах она представала вот таким чудовищем.

История с Розалией Землячкой именно из этой ОСВАГовской серии. Она совершенно точно была председателем Ревкома в Крыму, но расстрелы офицеров — это не Ревком. Это особые отделы тринадцатой и других армий, которые подчинялись Феликсу Эдмундовичу и командованию Южного фронта, то есть Фрунзе, а не Землячке. Она не подписывала эти приказы о расстрелах. А в 1925-1926 годах Землячка была секретарём Мотовилихинского райкома. Тогда надо было покончить с влиянием Мясникова, и сюда послали эту милую женщину, у которой был огромный авторитет. Здесь кто-то в 1937-м году возмущался, что за ней тут стул носили, но ничего подобного, естественно, не было. Во время войны Землячка была зампредседателя Совнаркома и отвечала за соцбыт, иначе говоря, за детские дома, школы, детские сады. Кстати, благодаря её одобрению, а она была женщина злая и сердитая, в постановлении об эвакуации от имени ЦК ВКП (б) и Совнаркома первым пунктом значились дети, а вовсе не партийные работники. Но из Землячки сделали «Кровавую Розу», поэтому сквер и улицу, названные её именем, постоянно предлагают переименовать.

Про подобное уже есть фраза, ставшая в определённых пабликах мемом: «Важны не факты, важна декоммунизация».

— Если мы проведём декоммунизацию, то мы уберём советскую Пермь. Вроде как её вообще не было. А она была. Ну хорошо, уберём мы советскую Пермь, а что на этом месте будет? Пусто. Переименуем улицу Куйбышева в улицу архимандрита Германика или Андроника и всё будет замечательно?

Предлагают много разных проектов, как всё это объединить. Например, идея Леонида Юзефовича, чтобы историческая часть улицы Ленина была Покровской, а советская так и осталась Ленина.

— Хорошо, давайте тогда по чётной стороне будет улица генерала Пепеляева, а по нечётной — Михаила Лашевича. Они друг с другом сражались. Или по чётной — улица Блюхера, по нечётной — улица генерала Гайды. Почему бы нет?

Знаете, что сделали французы в своём старом городе Париже? Вот одиннадцатый округ — это не центр, и там идёт проспект Огюста Бланки. Его в переводе на наши реалии можно сравнить с Андреем Желябовым. Параллельно улице Бланки идёт улица Жюля Мока. Мок — это президент Франции, который воевал в Индокитае. Между ними разница в сто лет, но они бы вряд ли нашли общий язык. Но тем не менее эти названия уживаются. Ведь и тот и другой имели явное отношение к Парижу. Если кому там и не повезло, так это наполеоновским маршалам. Когда создавали Третью республику то решили всю память о Наполеоне куда-то сгрудить. Поэтому есть рю Бонапарт, памятник маршалу Нею и, собственно, всё.

Вообще насчёт подобных идей надо понимать, что люди XX века были личностями противоречивыми и судить их по меркам века XXI не стоит. Они были в других ситуациях, жили в другой среде и делали то, что могли. В Перми нет улиц «красных палачей». Здесь нет улицы Василия Левоцкого, даже нет улицы Дмитрия Дмитриева. Люди тогда создавали город, в этом городе жили. Слово декоммунизация мне предельно не нравится, потому что это война с призраками и позавчерашним днём. Что мы в этом бою выигрываем? Тут понимаете, в чём дело, с настоящим воевать, во-первых, страшновато, во-вторых, не хочется, в-третьих, непонятно за что.

Ещё один важный момент в этой теме, который недавно отлично проявился во время переименований улиц в городе Тарусе. Дело в том, что история с декоммунизацией парадоксальным образом объединяет тех людей, которые идейно вообще нигде не должны пересекаться, — это националисты и либералы. Когда в Тарусе местный мэр выдвинул такое решение, его поддержали условные либералы, а фактически черносотенная организация «Двуглавый орёл» заявила, что оплатит смену всех табличек. Странно, что это такое общее место для столь разных идеологий.

— Декоммунизация вообще общее место для очень разных идеологий. И естественно, наши милые либералы, которые, по-моему, отличаются повышенной близорукостью, не замечают, с кем невольно смыкают ряды.

Тем более, что у названий улиц нет собственной символики. В 1962-63-м году улицу в Мотовилихе назвали именем Патриса Лумумбы. Был такой лидер национального конголезсского движения. Естественно, убитый. Так люди немедленно переименовали район вокруг этой улицы в Конго. Ведь что такое Конго — это джунгли, место опасное и боевитое. Но переименуйте сейчас эту улицу и Конго пропадёт, или хотя бы история этого самого Конго.

Это ведь тоже очень важно, и во всех этих спорах в сети многие люди писали что-то вроде: «Я живу не в Дзержинском районе, а на хохрячке», — и так далее. То есть у людей идёт идентификация именно с самоназваниями.

— На них пока и не покушаются. Как начнут, так и люди заговорят, что мы хотим жить в Ленинском районе, а не в Центральном, потому что Центральные районы есть всюду и это такая скука. Или скажет человек: «Я хочу жить в Дзержинском районе, а не в Университетском. Потому что я не имею никакого отношения к этому учебному заведению и иметь не хочу. Я всю жизнь прожил в Дзержинском районе, на заводе Дзержинского работал». Повторюсь, в данном случае это просто номинация. Обычные слова. За ними нет истории. Кроме истории собственной жизни или коллективных опытов.

Но всё-таки иногда находится какая-то воля на переименование определённых организаций, к которым прислушиваются власти. Так, у нас в городе несколько улиц сменили названия по настоянию церкви.

— Ну да, Большевистскую и Коммунистическую назвали Петропавловской и Екатерининской. Но публика это вроде приняла. Хотя вроде до сих пор называют по-старому. А вот переименование Орджоникидзевской в Монастырскую не очень приняли.

Само по себе переименование улиц утыкается в такие вопросы, как: во что переименовывать, как переименовывать и зачем переименовывать? Сама по себе декоммунизация сегодня вещь паршивая, отвлекающая внимание от сегодняшних проблем к проблемам позавчерашнего дня, к призракам прошлого, что хватают нас за фалды. Хотя нас совсем другое за эти фалды хватает. Но повторяю: когда нет публичной политики и поля для дискуссии, вброс такой темы позволяет людям поговорить друг с другом. Поспорить и, может, выйти на какие-то реальные проблемы нашего города.

Как вы думаете, эта новая волна может закончиться чем-то продуктивным?

— А чем она может закончиться продуктивным? Появится коалиция за деноминацию улиц? Вряд ли. Появится коалиция за сохранение уличного наследия? Тоже нет. Только Геннадий Алексеевич Сторожев будет всё время браниться.

В итоге получается, как вы уже неоднократно повторили, вся эта история больше говорит о том, что у нас сейчас что-то сильно не так, а не в прошлом?

— В любом обществе всегда всё не так именно сегодня. Но в некоторых случаях есть инструменты изменить это «не так», хотя бы обсудить его, оказать воздействие на власть предержащих. А в тех случаях, когда подобных инструментов нет, это всё откидывается вперёд — «давайте о будущем спорить». Но чаще всего назад — «а давайте об истории спорить». А тут уже миф сражается с мифом. А какой из них победит, мы не знаем. Но какой-то победит точно.

***

Читайте также:

Деревообделочная или Шлакоблочная? Какие названия должны носить улицы, парки и скверы Перми?

Какой могла стать концепция по присвоению наименований объектам топонимики на территории города Перми.

Писатель Леонид Юзефович предложил переименовать часть улицы Ленина в Перми

Разбор: кто и почему хочет стереть с лица Перми имена революционеров.

Тест: Почему улицы и районы Перми получили такие названия?

Также мы подсчитали, сколько улиц Перми названо в честь женщин, и выразили это в виде инфографики.