Бен ван Лисхаут: В России снимать просто, если ваш русский продюсер не знает слова «Нет»

— Вы видели «Зону» в Чехии? Меня это радует. Знаете, по этому фильму в Европе студенты изучают жанр road movie Роуд мувиФильм-путешествие, герои которого находятся в дороге. Неотъемлемая часть путешествия — движение по ландшафту, непродолжительное взаимодействие с людьми, местами и предметами. Тогда я снял на 35-миллиметровую плёнку серию из трёх короткометражек, которые были поминутно раскадрованы на бумаге. При подготовке я делал сотни фото одного и того же места: в дождь и солнечную погоду, на рассвете и на закате. Получался портрет места в его разное «настроение». После уже с оператором мы выбирали точки для кадра, проигрывали специфические положения камеры. «Зона» раскрывает феномен — «Драйв-ин»: авто-кинотеатры, используемые прохожими, проститутками и их клиентами. Камера, как вы вспомнили, смотрит на происходящее глазами водителя. Это вообще взгляд мужчины, вы его не видите, но догадываетесь. Днём, когда я подбирал точки, всегда было пусто. А ночью начиналась движуха, ты хочешь сделать долгий кадр едущей машины, а тебе мешает весь ночной мир этого места.

В документальном кино ты готовишься к одному, а действительность меняет планы? Получается, прав был Хичкок, отметив, что в художественном кино режиссёр является Богом, в документальном — Бог является режиссёром?

— Наверное, так. Я стал отпускать ситуацию, а мои фильмы становились все самостоятельней, стали выбирать, что попадало в камеру. Это и есть роуд-муви. В последние годы я стал гораздо проще относиться к этому, мне нравится удивляться внезапным поворотам ситуации. Теперь, как режиссёр, я больше смотрю на то, что есть, и меньше на то, что я, возможно, хотел бы видеть.

Я слышала, что документальное кино в Голландии в 30-е годы было популярнее художественного. В 70-е — опять серьёзный всплеск. А что предпочтительнее — короткометражки, как «Зона», или жанр медленного кино, как «Инвентаризация родины» и «Сибирские зарисовки»? И что вам ближе?

— Они все мои любимые детища. Вы правы, у нас богатая история именно авторского документального кино. Кстати, очень много голландских фильмов короткого метра берут «Оскар». В последние двадцать лет стало получать развитие документальное кино, основанное на репортаже. А киноформа «Инвентаризации Родины» необычна даже для голландского кино.

Также мне сложно сказать, что ближе — документальное или художественное кино. В 80-е годы я посмотрел все лучшие мировые ленты. Я был воспитан на европейском кинематографе. Но огромное влияние оказали на меня фильмы Тарковского, Хуциева, Сокурова. Для меня было в новинку, как подана история: реальность смешивали с художественными элементами. С этими фильмами появился интерес к русской культуре, я читал Достоевского, Пушкина, Паустовского. Особенно меня заинтересовала смесь фильмографии и фотографии. И впоследствии фотопутешествие великого фотографа Прокудина-Горского стало посылом для фильма «Инвентаризация родины» о России. Впервые я увидел его фото в блоге у одного голландского журналиста. Меня поразили цветные виды дореволюционной Российской империи. До этого я видел только чёрно-белые снимки. В работах Прокудина-Горского не показаны бедность или голод, люди позируют фотографу в своих лучших одеждах среди красивых пейзажей. Я решил использовать его работы для создания поэтичного фильма о России, основанного только на визуальных образах и звуке.

Расскажите о ваших «ссылках» в Сибирь и в Узбекистан.

— Мы всю Сибирь прошли командой из пяти человек. Было очень весело. Чтобы связать старинные кадры и современный видеоряд, мы использовали плавные «переплывы»: оператор снимал с помощью камеры, установленной на рельсы. Мои сибирские фильмы, кстати, низкобюджетны. А вот к первому фильму — художественному, «Безбилетный пассажир», — я готовился 4 года. С тех пор как я увидел в 1992 году в голландской газете фото ржавых кораблей в пустыне, я не мог спасть. Поймите, Голландия — страна, которая борется с наступающей водой веками! А тут — корабль, лежащий в пустыне, где раньше было море. Настолько сюрреалистичный образ, просто разрыв шаблона для жителей Нидерландов. Так начался процесс, который финишировал через несколько лет. Мы жили в деревне Муйнак, которая промышляла рыбопроизводством, находясь в пустыне. Много бюрократии, куча разрешений. Съёмочная группа состояла из голландцев, немцев, русских, узбеков. Так родился художественный фильм с подчёркнутой документальной реальностью. Готовясь к съёмкам, мы несколько раз летали в экспедиции из Москвы. В процессе создания этого фильма я стал больше узнавать о России и русских людях, завёл много новых друзей во время съёмок.

Кстати, о бюджетах и разрешениях. Прокудин-Горский 100 лет назад настолько покорил царя своей идеей, что ему дали автомобиль «Форд» (тогда это было очень круто) и собственный спецвагон. У вас такого козыря не было. С какими трудностями вы столкнулись?

— Я считаю, что снимать в России достаточно просто. К тому же у меня был козырь круче, чем у Прокудина-Горского, у меня был шикарный продюсер — Татьяна Ясиевич. Она выросла в Питере, затем уехала в Голландию учиться. И, конечно, она знает, как в России всё работает, на какую кнопку и где нажимать, у неё куча связей. При этом она понимает и западный менталитет. Когда мы снимали на вокзалах и в дороге, всегда были проблемы. Но Таня не принимала «Нет» за ответ. В её сумке была мощная визитница с телефонами и руководителя РЖД, и главы Эрмитажа. Проще сказать, кого там не было. Когда нам отказывали: «Нет-нет, здесь нельзя снимать», я откидывался на спинку кресла в предвкушении спектакля. Таня минут за 15 всё решала, набирала нужные телефоны или просто говорила: «Ну, что, может, мы позвоним мистеру...». И всё, мы могли уже снимать в кабине машиниста. Но не всегда приходилось звонить. Однажды планировалось снимать из поезда, а в нём были толстые двойные стёкла. Попросили открыть окно для съёмок. «Нет, нельзя, у нас кондиционеры». «А может, мы дверь откроем»? Проводник подумал и открыл. Поезд несётся со скоростью 100 км/ч, я снимаю ремень, пристёгиваем оператора ко мне, меня ещё к чему-то устойчивому, — так и снимали на дикой скорости 20 минут. Так вот, о трудностях: в Голландии такого бы не допустили. С этим у вас проще.

Где жили в путешествиях?

— Мы спали везде, часто у бабушек (Бен по-русски ласково произносит это слово — Е. Ш.). В сельской местности отель не всегда найдётся. В России есть удивительная вещь: при вокзалах есть комнатки, где можно отдохнуть простенько, дёшево, но очень приемлемо. Мы очень часто ночевали там. В стране с такими расстояниями это очень удобно. Я полюбил ваши супы: борщ, солянку. Нравилась еда в кафетериях, столовых: маленькие котлетки, макарошки (так произносит Бен — Е. Ш.). И я заметил, что у вас очень быстро едят. Таня объяснила это тем, что в советское время было много кафетериев, где не было столов. Пришёл, быстро съел, ушёл. Не знаю, правда или нет, но логично.

Есть и момент «забегаловок», а есть и русское застолье, где с чувством, с толком, с расстановкой...

— Не удалось побывать на застолье. Снимали больше месяца, постоянно в дороге. Помню, в первые годы знакомства с вашей страной, в 90-е, был перебор с застольями. В Узбекистане, например, приходим на кастинг в 11 утра, а стол уже ломится от еды и море водки. Через час мы не могли никакой кастинг проводить. Сейчас у вас всё изменилось, и это отлично, иначе бы в России ничего бы работало.

О «Флаэртиане» слышали ранее?

— Я не слышал раньше о вашем фестивале, сомневался, ехать ли, поначалу. Ведь в сентябре — большая занятость в университете Утрехта. И Россия — не соседская квартира. Но я очень рад, что приехал. Говорят, что здесь рядом проходит граница между Европой и Азией. Когда я рассказал друзьям, что в Пермь еду, хором спрашивали: «Что это?». Объясняю, что у вас живёт миллион людей в городе. У нас в Амстердаме — меньше.

Расстояния в России — сумасшедшие. Когда мы снимали «Сибирские зарисовки», то из одной точки в другую ехали по 12 часов. Для Европы это так непривычно. В Нидерландах каждый метр важен для людей, у нас везде уткнёшься в соседа. В Красноярске меня попросили снять фильм про их Край. Отвечаю: «Конечно, легко, почему нет!» А потом мне объяснили, что этот Край в три раза больше Франции. Я за голову схватился. Но потом я узнал, что уже встречались такие европейцы, которые покоряли сибирские пространства. Прочитал про великого норвежского путешественника Нансена, который проехал от Енисея до Дальнего Востока. Его увлекательнейший дневник «Через Сибирь, страну будущего» послужил источником вдохновения для «Сибирских зарисовок».

Вы хотя бы представляете, что ваши дальнобойщики — просто герои? Великолепные механики, которым покоряются такие пространства. Для нас это очень удивительно. Голландия — маленькая страна, дороги — как покрытие бильярдного стола, ровные, Если шину пробило, к вам сразу летят помочь. А эти ребята с утра до вечера на колёсах, и зимой тоже. Это в обычном кино из пункта А в пункт Б герой за минуту переносится. А мы в фильме показали дорогу на протяжении всего фильма.

Вы снимали фильмы, повторяя путешествия Нансена, Прокудина-Горского. Как насчёт Радищева? Пройтись по деревенькам из Петербурга в Москву?

— А мне Таня эту книгу подарила. Вы с ней думаете одинаково. Я размышлял, может, снять по движению поезда этот путь. Но Таня сказала, что надо так: деревеньки, лошадки...

На западе к документальному кино действительно особое отношение у зрителя и сегодня?

— Да, это так. В Голландии особенно. Вы верно отметили, что у нас были периоды, когда режиссёры отдавали предпочтение этому жанру. Сегодня люди идут в кинотеатры и на игровое кино, и на документальное. Фильм «Семейное дело» Тома Фассарта, который показан на фестивале, имеет огромный успех в Голландии (фильм получил Гран-при фестиваля «Большой золотой Нанук» — Е. Ш.).

Мы все такие разные. Огромные расстояния и экономия в метрах, где-то всё быстро делают, а где-то живут не торопясь (южная сиеста) и т. д. Всегда интересно увидеть людей глазами художника другой страны. А понятен ли фильм «Инвентаризация родины» голландскому зрителю?

— Сложно сказать. Но в этом и весь смысл нашей работы. Взять и телепортировать публику туда, где эти люди, возможно, никогда не будут. Я вот сам никогда не видел изображение дореволюционной России в цвете. А тут получил целую вселенную, тогда ещё ничем не разрушенную. И это я объясняю и студентам, и западной публике. Как красиво, с честью фотохудожник показывает свой народ, страну. Да, мы такие разные. И кино даёт понять и принять чужую ментальность. Самое важное, что дают такие фестивали, как «Флаэртиана»: возможность избавиться от стереотипов. Я стремлюсь видеть ситуации и слушать людей как можно более непредвзято, для меня очень важно избегать предрассудков и клише. Я спрашивал людей: как же они могут жить, если у них лето длится всего полтора месяца? А если спросить меня: «Как вам живётся, когда всего полтора месяца зимы?».

Когда я искала информацию о Лисхауте, натолкнулась на фильм об экспозиции про котов Эрмитажа Эрика ван Лисхаута, а музыку к вашему фильму написал тоже некий Лисхаут.

— Эрик ван Лисхаут родом из деревни на юге Голландии, откуда и мой отец. В Голландии часто спрашивают: «Вы не родственники»? А композитор — это мой сын.

То есть, если рождён Лисхаутом, фамилия обязывает к искусству?

— Очень может быть. У нас была выставка «10-жды Лисхаут». Лисхауты в Голландии — художники, есть писатель, известный фотограф, композитор, актёр.