Творческая лаборатория «ПТАХ»: Правило нашей игры — это вера

В арсенале «ПТАХа» — пёстрый набор самых различных жанров, не характерных для других любительских театров: здесь и весёлые уличные перформансы на крупных городских мероприятиях вроде «Пермского калейдоскопа», и мокьюментари-сериал «Под знаком П», и, конечно же, разнообразные спектакли, уровень которых давно перерос студенческую самодеятельность. Например, в 2015 году спектакль «ПТАХа» «Что-то с памятью моей стало» по книге Светланы Алексиевич на VIII Международном фестивале любительских театров «Театр начинается...» получил очень тёплые отзывы критики и гран-при фестиваля. Одна из последних премьер творческой лаборатории — это спектакль по пьесе Василя Сигарева «Любовь у сливного бачка». После одного из показов этой постановки, о том, что такое «ПТАХ», что ведёт его участников и почему им сейчас очень нужен директор, рассказали «Звезде» артисты Елена Антонова, Илья Богданов и художественный руководитель «ПТАХа» Евгения Пашиева.

В вашей группе «Вконтакте» в разделе «информация» большими буквами написано, что «ПТАХ» — это «лаборатория творческого порыва». А что это за порыв?

Елена Антонова: Порыв, потому что мы всегда делаем только то, что хотим делать. Порыв, потому что мы не репертуарный театр, мы делаем, как чувствуем, то, что сейчас важно. Делаем спектакль и играем его тогда, когда мы действительно готовы, а не тогда, когда обязывает график. Поэтому порыв. Это абсолютная стихия. Наверное, есть свои минусы, в том плане, что мы не регулярны. Но в этом есть и свои плюсы, которые перевешивают все минусы, потому что мы честны, прежде всего, перед самими собой.

Когда этот порыв начался, как он возник?

Евгения Пашиева: Восемь лет назад возник этот порыв. Когда-то мы вместе с Леной начинали в Студенческом дворце культуры, каждый на своём факультете: я на мехмате, она филолог. Физики и лирики — это про нас. Участвовали в студенческих вёснах, и в какой-то момент мы поняли, что переросли этот формат, что нам неинтересно, что всё, что мы делаем здесь, мы это уже умеем и хотим идти дальше. И восемь лет назад мы в первый раз назвались творческой лабораторией «ПТАХ», собрали шестьдесят человек, из которых сейчас осталось, из первого набора, человека четыре, и пошло-поехало.

Значит «ПТАХ» был шагом вперёд, по сравнению с обычной студенческой самодеятельностью?

Евгения Пашиева: Да, потому что вся студенческая самодеятельность всё равно настроена на конкурс, чтобы похвалили. А самое главное, что это одноразовые спектакли. Университет нас научил делать одноразовые спектакли на показ для жюри: что скажут, как оценят. Но не для зрителя. И мы пошли дальше, в первую очередь для себя. Мы стали это делать не для оценки жюри, а как раз для людей — делиться тем, что нам больно, что нам интересно, о чём мы хотим говорить.

И эта стилистика сразу сформировалась — свобода творчества, порыв, это всё было изначально заявлено?

Евгения Пашиева: У нас история в том, в чём этот порыв выражается. Мы можем целый год заниматься только видео. У нас был проект, который длился ровно год — «Под грифом П». Мы его снимали, снимали, снимали, потом нас отпустило. Увидели текст Светланы Алексиевич, девять месяцев делали спектакль про войну. Делали, делали этот спектакль, прокатились с ним по России, поняли, что больше не можем болеть войной, надо выдохнуть. Поняли, что у нас проблема в любви, и стали играть «Любовь у сливного бачка».

Это у вас такие переходы от проблемы к проблеме?

Елена Антонова: Как живём, как чувствуем, мне кажется, так всё и происходит. Ты можешь говорить со зрителем только о том, что тебя волнует. Тогда это не конвейер, тогда это жизнь.

Какие люди составляли «ПТАХ» и входят в него сейчас? К вам ведь не только из госуниверситета приходят.

Илья Богданов: Я врач-кардиолог и играю в «ПТАХе», так что да, тут не только госуниверситет, но в основном. Здесь есть пришлые ребята, есть девочка из института культуры, ну и я, из медицинской академии.

Елена Антонова: Многие уже выпустились, мы с Женей уже не студентки. Но многие из нас остаются тут.

Лаборатория держит людей?

Елена Антонова: Ну да, конечно.

Илья Богданов: А невозможно уже уйти. Понимаете, это как наркотик. Когда ты вступил на сцену один раз, потом уже невозможно сойти. Я пробовал заканчивать — не получилось.

Евгения Пашиева: Как клуб анонимных алкоголиков звучит — я пробовал заканчивать! Когда ты осознаешь всю силу сцены, не КВН, а то, что сцена может дать, в первую очередь даже не тебе, а то, что ты через неё можешь транслировать, и то, что ты можешь дать людям... Когда сегодня после спектакля подходили люди и говорили такие фразы: «В следующий раз только с мужем», «Спасибо, в самое сердце» или «Я поняла, что мне надо делать» — вот это самое ценное. Или, например, когда мы делали военный спектакль, к нам привели мальчика-восьмиклассника, который отрицал войну вообще, а после спектакля он в три часа ночи писал своей учительнице истории «Зачем вы это сделали, мне очень больно». И он начал на каждый её урок приносить какие-то исторические факты о войне: «А вы знали, что так было, а вы знали, что так?». И ты понимаешь, зачем всё это вообще, и как всё правильно, по-хорошему правильно, происходит. И как я всегда говорю ребятам: «Если вы пришли в студклуб, значит, вам чего-то не хватает в жизни, значит, вы поступили не туда, и ваша душа нашла выход здесь, и вы можете реализоваться с помощью творчества». Мы идём дальше, потому что большинство людей, заканчивая студклуб, считают, что всё, я наигрался, и теперь я скучный программист... У меня диплом, я системный программист, но как-то мне это не очень в жизни пригодилось... Но это не важно. Мы пошли дальше, мы не испугались, мы поняли, что можем с этим связать свою жизнь и быть счастливы, и сегодня в очередной раз на спектакле я поймала этот момент, и думала «Спасибо, ребята, я абсолютно счастлива. Я занимаюсь тем, чем надо, и это правильно».

Значит, вам важно что-то зацепить в каждом человеке своё, особенное?

Евгения Пашиева: Как правильно в этом спектакле сказано — важно уметь донести. В спектакле ни один из них не смог донести свою боль, но зритель, как наблюдатель, увидел боль каждого. И здесь точно также, можно прийти и в лоб начать говорить: «Ребята! Женщин надо уважать, мужчин надо принимать». Это не придёт, это никто не съест, никто это не проглотит. Очень важно понять, как правильно говорить с человеком, со зрителем. Мы ищем эти языки.

Как раз насчёт языков, у «ПТАХа» их довольно много. Это разные жанры, форматы. Есть спектакль по Алексиевич о войне, очень сложной теме, но у вас есть и детский спектакль «ЦокотуХа-Ха» и какие-то развесёлые уличные перформансы. Что вам даёт эта многожанровость?

Евгения Пашиева: Как раз понимание.

Елена Антонова: Порыв как раз нас прёт. Мы всегда стараемся поддерживать в себе такую двойственную природу трагического и комического. Мне кажется, что мы и в жизни такие же люди — очень глубоко всё переживаем внутри, и при этом можем подняться над проблемой и посмеяться над ней. Поэтому такие качели в творчестве, как и в жизни.

Получается, театр как отражение вашей жизни?

Евгения Пашиева: Только так и можно относиться. Театр — это жизнь. Только под определённым углом, под увеличительным стеклом или уменьшительным, но это жизнь и никак иначе. Только за счёт того, что ты даёшь жизнь на сцене, на это и реагирует зритель. На мёртвое он не будет реагировать.

А может быть в контексте «ПТАХа» понятие театра принять немного, шире, как игру? Те же видео, это уже не театр, перформансы тоже не совсем, но сама эта игра для вас важный элемент?

Евгения Пашиева: Я сейчас читаю интересную книгу, о том, как люди думают, и там сказано про игру вообще — что игра это всегда ограничения, это всегда правила. Если вам скажут идти пинать мячик по полю, вам станет скучно. А если вам поставят ворота и назовут какие-то ограничения, как в футболе, вам сразу станет интересно играть, соблюдая эти ограничения. Вы сможете играть бесконечно. И точно так же любая игра. Например, шахматы — это всегда ограничения, держась за которые вы живёте. Здесь точно так же, если принимаете ограничения не как проблему, а как правила, которые позволяют тебе жить, тем самым принимать правила, у тебя сразу появляются новые выходы. Как там же в книге было написано — придумайте любой рассказ. Но вы сядете озадаченные, как его придумать. А если у вас будет ряд ограничений: главный герой должен быть зелёного цвета, его главный друг — это поросёнок, а всё должно закончиться ядерным взрывом, — у вас сразу в голове родится тысяча вариантов сценария. У каждой игры должны быть неотъемлемые правила. И точно так же на сцене. Наше главное правило, мне кажется, это быть честными, и проживать то, что происходит. Нас немного обижает, когда мы выходим с уличными перформансами, и нас называют аниматорами. Ведь каждый из нас проживает своего героя, будь то врач, или чувак с пылесосом Николаем, который с ним разговаривает. То есть мы берём героя, присваиваем его себе, верим в него. Вот правило нашей игры — это вера.

А как у вас возникают все эти проблемные вещи, грубо говоря, откуда появляются идеи спектаклей и перформансов?

Евгения Пашиева: Из космоса...

Елена Антонова: Они приходят из разных мест. Бывает, что люди, которые нас покинули, давно уже не в Перми, заняты какими-то другими делами, вдруг могут дать ссылку на статью в интернете и сказать, вот, есть книга Алексиевич. Мы ищем первоисточник, нас это глубоко трогает, и мы ставим спектакль.

Евгения Пашиева: Да, космос приносит. Я этим летом отдыхала на даче своих родителей, и там есть магазинчик, где стоит полка с книгами. И вот я смотрю, там книга, на которой написано «Давыдычев». Я беру почитать, и думаю, что это какая-то детская проза, потому что все знают только про Ивана Семёнова, но, оказывается, у него есть взрослые рассказы, целый цикл, причём очень сильных. И ты понимаешь, что это должно быть на сцене и, что самое удивительное, сейчас это очень актуально. Потому что мы в своём виртуальном мире просто забыли, что такое живое общение. А эти рассказы, они именно про живое, про настоящее общение, как вот мы с вами говорим. Или идёт конец света 2012 года, как нам на это не отреагировать? Мы, конечно же, делаем «Финиш 2012», перформанс, в котором мы пытаемся людей засунуть в криокамеру в виде холодильника или переселить их на Марс.

Опять же насчёт спектакля по Алексиевич, в блоге «Петербургского театрального журнала» о нём очень хорошо писали о том какой это замечательный спектакль, и я где-то даже встречал фразу «эти девочки заставили меня плакать». Это ведь уже какая-то степень профессионализма. Не ощущаете себя уже профессионалами в этом деле?

Елена Антонова: Я нет. Ни у кого из нас нет специальных дипломов, если о такой формальной стороне говорить.

Евгения Пашиева: И мы этому очень рады.

Елена Антонова: Я тоже этому радуюсь, потому что у меня нет таких амбиций, для меня это не работа. Нет, для меня это работа, но совсем другого порядка. Деньги я зарабатываю в другом месте, но я нахожу среди очень многих дел время на другую работу, на работу души. Для меня это важно. А по поводу профессионализма, что-то я сомневаюсь. Вы даже не подозреваете, какие у нас идут горячие дискуссии между собой, когда только ставится, готовится спектакль, и как мы можем друг друга ставить на место, обсуждать, спорить, критиковать. Если профессионализм — это значит сесть на пьедестал, то этого вообще нет. Потому что каждая новая работа ставит новую планку, и ты должен её взять. Мне кажется, мы никогда не ходим по одному и тому же кругу. Мы стараемся брать такие повороты и темы, которых ещё не брали, которых мы ещё не пробовали, в которых не знаем, как, и ищем в процессе. Так что если говорить о профессионализме как о короне, то этого нет. Нас признали и слава Богу, но это одна работа, и надо двигаться дальше. Вот так его восприняли, его увидели в нужное время в нужном месте нужные люди, и мы постарались сделать так, чтобы это произвело впечатление.

Евгения Пашиева: В чём определяется профессионализм? Просто самое главное, что мы не останавливаемся внутри себя. Когда-то я считала, что спектакль по Алексиевич — это моя внутренняя планка как режиссёра, и дальше, больше я не смогу. Круче, тяжелее и сложнее уже быть не может. Я не знаю, что может быть важнее, чем сделать так, чтобы девочки полтора часа, сидя на табуреточках, не вставая, удерживали внимание зрителей, и делали так, чтобы люди ревели, умирали, а самое главное, осознавали, что для нас сделали эти люди, благодаря которым мы не знаем, что такое война. Точно также актёрски. Лена ставит себе одну какую-то грань, её проживает. А дальше ты идешь, и ставишь себе планку выше, говоришь: «Хорошо, я смогла сделать это в этом спектакле, обнажить свою душу, показать себя полностью, то, как мне больно, я могу. Давай дальше, посмотрим, сможешь ли ты, например, сыграть три героини одновременно?». Это посмотрим в Давыдычеве, которого мы будем делать.

Илья Богданов: Я думал, что одного героя играю.

Евгения Пашиева: Нет, каждый из вас понесёт по три-четыре жизни.

Получается для вас важно постоянно поднимать эту планку?

Елена Антонова: Да, это внутренний профессионализм, свой собственный. Когда ты чувствуешь, что ты на эту высоту запрыгнул, и ты там не сидишь подолгу. Много найдётся факторов, людей, обстоятельств, которые сразу тебя оттуда сбросят, и снова, снова, снова забираешься. Но это и хорошо, когда нет предела.

Сколько сейчас в «ПТАХе» участвует человек, и в скольких спектаклях они заняты?

Илья Богданов: Много.

Евгения Пашиева: Мы сами себя не можем пересчитать, сколько у нас спектаклей. У нас сейчас такой период в «ПТАХе», что мы ничего не понимаем ни про себя, ни про то, кто есть «ПТАХ», что есть «ПТАХ»...

Елена Антонова: У нас есть так называемый основной костяк, и ещё много людей около нас, активно сочувствующих. Но они появляются эпизодически в зависимости от своего личного выбора. Ну, а в костяке... чёрт его знает, сколько людей... Мы вообще не считали ни разу. Вот бы всем вместе хоть раз собраться. Вот такие мы странные ребята.

Но это странность заложена в коде «ПТАХа»? Как раз такая творческая свобода, вольница.

Евгения Пашиева: Да, непонятно... Вы пришли брать интервью в самый странный момент нашей жизни.

Елена Антонова: Так в этом и смысл, смысл в порыве. Порыв не предполагает системы и регулярности.

Евгения Пашиева: Сейчас у нас такой порыв — попробовать всё-таки войти в систему. Сейчас надо что-то осознать и понять. Когда-то восемь лет назад мы поняли, что выросли из дворца культуры, из студенческого творчества. Сейчас, пройдя восемь лет, я поняла, что я выросла из состояния хобби, и я хочу этим зарабатывать деньги, и я знаю, что могу это делать. Так же по поводу профессионализма. Я знаю уровень того, что дают ребята (показывает на артистов), особенно вот эти два любимых мной кристалла, то, что они делают, и то, как они существуют на сцене — по-честному, наотмашь, отдавая всё. При этом я работала в Театре-Театре, я знаю, как работают профессиональные актёры. И в кукольном театре я работала с профессиональными актёрами, и, поработав в театрах, я понимаю, что это ничуть не хуже, а где-то даже лучше, выше и честнее. Вот сейчас идёт период осознания себя, и, самое главное, веры в то, что мы это можем.

Получается, сейчас у «ПТАХа» потребность войти в систему?

Евгения Пашиева: Вот сегодня был бесплатный зал, и мы заметили, что бесплатный зал смеётся намного лучше, чем платный. Потому что им не надо отрабатывать свои рубли. Потому что люди в платном зале приходят и думают: «Удивите меня на мои 150 рублей». Это чувствуется. Но посмотрим, поживём, попробуем. Мы знаем, что мы можем существовать в таком формате, и это нам приносит удовольствие. Не получится, вернёмся к бесплатным, счастливым залам, которые будут оставлять нам пожертвования... Сколько сегодня было собрано? Тысяча триста рублей. Вообще идёт какое-то переосознание, потому что нас самых штырит, и весь «ПТАХ» штырит.

А что должно стать плодом этого переосознания?

Евгения Пашиева: Театр. Полноценный театр, который не уступает ни одному театру Перми.

Елена Антонова: Мы концептуально к этому уже готовы.

Евгения Пашиева: Можно, пожалуйста, я через вас сделаю объявление? Если есть люди, которые хотят стать директором «ПТАХа», пожалуйста, свяжитесь с нами! Нам очень нужен директор! Потому что все у нас любят только творчеством заниматься, а так, чтобы деньги зарабатывать, никто не хочет. Кто хочет стать директором, пожалуйста, приходите, звоните, пишите, мы с радостью пойдём за вами! На всёх собраниях звучит вопрос «Ребята, кто станет директором „ПТАХа“?» и все молчат, глаза в пол. Ждём, когда придёт директор и как Рюрик поведёт нас за собой, а мы с удовольствием пойдём.