Борис Мильграм: Драму на сцене моделировать можно, а жизнь — нет

Борис Леонидович, каково начинать новый сезон после отстранения от должности художественного руководителя и возвращения в театр?

— Я работаю сейчас над двумя постановками одновременно. Репетировать спектакли начал ещё в конце прошлого сезона. Лето для Театра-Театра было бурным, но оно никак не повлияло на работу. Это было как вставной номер, реприза представления — просто меньше отдыхал. В новом сезоне мы с артистами начали работу 19 августа. С тех пор мой рабочий день поделён на две части: полдня занимаюсь постановкой пьесы Тургенева «Месяц в деревне», полдня работаю над спектаклем «Калигула» по Камю. Очень устаю. Поэтому, едва дохожу до дома, сразу засыпаю.

А зачем вам «контрастный душ» одновременной работы над такими разными произведениями?

— В этом есть мой внутренний режиссёрский замысел. Сложно объяснить, но почему-то мне нужно было организовать работу именно так. Любая пьеса — это текст прежде всего. Бывают пьесы сюжетные. А есть такие, в которых сюжетом является сам текст, слова, написанные автором. Так вот, общее в работе над столь разными спектаклями — это работа именно с текстом.

Пьесу Камю «Калигула» мы перевели специально для этой постановки. Мне было важно погрузиться в оригинальный текст, чтобы точно понять, какие именно слова Альбер Камю, писатель, философ и актёр, вложил в уста персонажей этой пьесы.

Тургенева, к счастью, не надо переводить. В этой пьесе поток слов, и они такие прекрасные! Я лишь сконцентрировал словесность этого произведения. Сюжет комедии Тургенева раздвинул и оставил нескольких персонажей, которые непрестанно говорят. Сопоставление французской и русской пьес неслучайно. Французам свойственно много и легко говорить. Мы же разговариваем тяжело, потому что русскоязычному человеку, чтобы сказать «люблю», нужно сначала это почувствовать. А во французском языке слово le amour произносится легче. Ну, ле мур и ле мур... Правда, со времён Пушкина мы учимся говорить легче, отстранять слова от чувств. Благодаря языку становимся ближе к западной цивилизации.

Гений Тургенева, долгое время жившего во Франции, заключался в том, что он слышал русский язык немного иначе и создавал магию говорения героев. Для меня интереснее всего в произведениях Тургенева именно то, как, разговаривая между собой, персонажи обнаруживают любовь. Сюжет этой пьесы прослеживается через речь. Мне интересно наблюдать, как слова высвобождаются из чувственной природы, начинают жить собственной жизнью и формируют чувство. Вот что заметил и выразил Иван Тургенев в пьесе «Месяц в деревне». Я это увидел и был потрясён. Об этой пьесе я думал лет двадцать пять.

Что подтолкнуло вас ставить её на сцене сейчас?

— Наконец-то я понял, как в сегодняшнем времени тургеневский феномен речи может быть инсценирован. Понял, зачем нужна эта пьеса, как увлечь публику словами, чтобы люди чувствовали, переживали за героев, начинали чего-то желать...

Что же касается Камю, в этой постановке всё ровно наоборот. Лёгкий по своей природе французский язык вдруг в этом произведении начинает звучать весомо.

Почему вы решили сделать свой перевод пьесы «Калигула»?

— Потому что общеупотребительные слова французского языка у Камю в данном контексте приобретают философское значение и начинают звучать иначе. Вот и получается контраст. Русские слова Тургенева в пьесе «Месяц в деревне» должны потерять своё значение и превратиться во французское «чириканье», чтобы создать что-то новое. В «Калигуле» наоборот: французские слова должны стать максимально точными.

Почему важно услышать слово?

— Мы очень мало что слышим. Чаще воспринимаем контекст. А я, раздвинув контекст, занялся текстом — в обеих постановках, но диаметрально противоположными способами.

То есть вы взялись за постановку «Калигулы» и «Месяца в деревне» не потому, что обе темы злободневны? Ваш мотив не в этом?

— Обе пьесы злободневны, и они — про нас. И обе меня куражат — каждая по-своему. Тургеневский текст возбуждает мужскую доминанту, а текст Камю заставляет задуматься о природе власти. Обе эти темы, надо сказать, в любые времена и с каждым человеком вступают в опосредованное или непосредственное взаимодействие. Но меня увлекает именно текст, то, как он будет воздействовать на чувства зрителя, какую реакцию вызовет.

«Между нами говоря, недостатка в императорах нет».

Альбер Камю. Калигула

Несмотря на то что Тургенев причислял себя к последователям драматургии Гоголя, как драматург он известен меньше, чем как автор «Отцов и детей». Почему вы ставите на сцене именно комедию Тургенева?

— Кроме пьесы «Месяц в деревне», драматургия Тургенева мало известна. Но это одна из самых репертуарных пьес. Тургенев стеснялся своей драматургии и считал, что это пьесы для чтения. Но их уникальность заключается в речи персонажей. Этот языковой феномен противоположен, например, речи персонажей Достоевского. Они весьма конкретны в выражении своих мыслей и чувств. И я понимаю, почему Достоевский терпеть не мог Тургенева: в его текстах — птичье чириканье! Но дар Тургенева в том, что он уникальным образом достигает этого эффекта. Разговоры таких персонажей, как Ракитин и Наталья Петровна, воспринимаются как музыка. Их диалоги — это просто концертно-музыкальные номера!

Кстати, какая роль в обоих премьерных спектаклях будет отведена музыке?

— Это будут не мюзикл, не опера, не оперетта и не водевиль, если говорить о жанре. Спектакли драматические. Но музыка обязательно будет звучать. В пьесе «Месяц в деревне» особая роль отведена произведениям Баха. Это будут самостоятельные номера, а не аккомпанемент тургеневскому тексту. В моём представлении, Бах и Тургенев конгениально звучат. Совместно с заведующей музыкальной частью театра Татьяной Вячеславовной Виноградовой мы выбрали такое решение для постановки.

Вы хотите показать их созвучие?

— Каждый будет звучать своим голосом. Если сравнивать такие супервеличины, как Бах и Моцарт, то в чём их различие? Моцартом движет эмоция. Он трансформирует её в звук и передаёт невероятно точно. А когда слушаешь музыку Баха, кажется, что он начинает с каких-то нейтральных упражнений, а потом переворачивает все ваши эмоции. Вот Тургенев в этом искусстве очень близок Баху. Эмоция у него тоже не изначальна. Нужно сесть за инструмент и начать играть. Во время исполнения некоего этюда рождается чувство. Следуя ему, персонажи встретили, полюбили друг друга, умерли, а потом воскресли. Особенно ярко этот эффект передаётся, когда мы слушаем музыку Баха в трактовке Гленна Гульда: кажется, ровное течение мелодии, нота за нотой интеллектуальное исследование, а в финале взрываешься от того, что эмоции переполняют.

То, что вы слышите у Тургенева, созвучно современной жизни? Например, «чириканье» — слова ради слов.

— Конечно, я наблюдаю это явление сегодня всюду, слышу массу слов, оторванных от их содержания. Замечаю и тенденцию вернуться к тому, чтобы слово было тяжёлым. Государство, церковь сегодня хотят влиять на всё. Усиливается давление и на слово, в том числе. Но я убеждён, что у языка есть свой путь развития. Он никем не задан, не сочинён, а формируется естественно, по своим законам. Точно так, как и цивилизации развиваются. Поэтому попытка вернуть язык в прошлое состояние мне кажется тщетной и неинтересной. Нынешняя эта стыдливость, ограничения, что можно говорить, а что нельзя, долгое время меня удивляла. Сейчас пугает. Надеюсь, это скоро пройдёт.

Думаете, запретительные меры — это временное явление?

— Уверен. Сталкиваясь с тем, когда кто-то приходит и настаивает запретить выставки, книги, спектакли, фильмы, я говорю: «У вас есть выбор. Не берите эти книги в руки, не смотрите эти фильмы, если они вам не нравятся. Но не лишайте остальных возможности тоже сделать собственный выбор — читать их или нет. Хотите стоять на месте — стойте. Дайте другим людям двигаться». Я считаю, что искусственно насаждаемые запреты ни к чему не приведут.

«Римская империя — это мы. Если мы потеряем лицо, империя потеряет голову».

Альбер Камю. Калигула

Продолжать двигаться — в этом и есть современность для вас?

— Я не знаю, что такое современность. Люди, которые ратуют за закрытие фотовыставок, считают себя современными. Каждый думает, что он современный человек. Множество мнений сегодня звучит о том, что мы не должны видеть, куда не должны ходить, что мы не должны есть и так далее. И всё это происходит в современной России. Обоснованием служит то, что мы поссорились с Западом, небогато живём и народу не следует знать, как можно жить иначе. Вот такая есть концепция современности. У меня другое ощущение мира и времени. Я не отделяю себя от мирового пространства.

В пьесе «Месяц в деревне» отражена глубоко личная для Тургенева тема — роль «друга семьи», который соглашается на эту роль ради любви. Для вас в работе над постановкой автобиографический аспект важен?

— Тургенев написал эту историю, потому что сам пережил что-то подобное с невероятной женщиной Полиной Виардо-Гарсиа. Но Тургенев пишет не для того, чтобы страдать. Он остроумно пользуется историей этих взаимоотношений, передавая собственный опыт персонажам пьесы. Там есть большое количество открытий — не только языковых, но и человеческих. Ведь как человек понимает, что он любит? Так не бывает, чтобы мы сразу осознали это чувство, нашли его в себе. Вот сегодня я зашёл на репетицию спектакля «Анна Каренина» и застал сцену с Левиным и Стивой. Левин говорит: «На самом деле я не люблю... Я не знаю, что это такое». При этом всем нам — читателям, зрителям — понятно: то, что переживает Левин, и есть любовь, пока не осознанная. Тургенев искусно работает с этим состоянием, когда его герои узнают о своём чувстве из разговора с другим персонажем. Да вообще мало кто знает, что такое любовь, трудно уловить это чувство словами, как и состояние счастья. Невозможно раз и навсегда его зафиксировать и приколоть на стеночку. Но любовь откуда-то рождается. У Тургенева — из разговора.

А разговоры эти рождаются от скуки?

— Не совсем. Когда от скуки — это Чехов. Он потрясающе воплощает в пьесах время. Его герои тратят время на разговоры, которые приводят то к драме, то к комедии. В начале текста пьесы «Месяц в деревне» само слово «скука» присутствует. Но на уровне психологическом я бы назвал это пустотой жизни главных героев, которая требует наполнения. Все они тяготятся пустотой, у героев пьесы, образно говоря, «стакан пуст». По мере развития действия пустота наполняется, чувства их захлёстывают, становятся неконтролируемыми, выходят из берегов. Потом... все разъезжаются. А что было?

«Все улепётывают, как куропатки, а всё потому, что честные люди»

Иван Тургенев. Месяц в деревне

Поэтому пьеса — комедия?

— Да, это комедия, потому что все события, все чувства рождаются от пустоты, от неимения. Главная сюжетная линия пьесы — роман Ракитина и Натальи Петровны — ряд сцен, в которых мы наблюдаем только разговоры. Персонажи бездействуют, они невольники сюжета. Но главное не это. Самое интересное — как рождается чувство, как оно начинает заполнять человека, побуждая его совершать поступки, как он теряет контроль над происходящим, и им начинает управлять коллизия. Ведь все переживали такое в жизни, когда чувства — как взрыв на атомной станции! Как происходит эта химическая реакция? И почему она происходит? Вот что мне интересно исследовать.

«Наталья Петровна: Знаете ли что, Ракитин: вы, конечно, очень умны, но... иногда мы с вами разговариваем, точно кружево плетём... А вы видали, как кружево плетут? В душных комнатах, не двигаясь с места... Кружево — прекрасная вещь, но глоток свежей воды в жаркий день гораздо лучше»

Иван Тургенев. Месяц в деревне

А какие могут быть поступки в данном случае, если главный герой находится в роли «друга чужого гнезда»?

— Ой, не знаю... Я, как человек действия, допускаю любое развитие событий. Ракитин мог бы уехать не один, а вместе с Натальей Петровной, например. Для этого нужно быть мужественным, то есть брать на себя ответственность. А этому герою Тургенева мужества как раз не хватает. Другой персонаж, студент Беляев, слишком юн. Да и каждый из них боится брать на себя ответственность за такую мощную личность, как Наталья Петровна. Боятся не оправдать её надежд. Ведь одного поступка мало — мужчине нужно видеть перспективу. Жизнь не всегда радует, поэтому нужно уметь ей управлять.

Трудно бывает заметить момент, когда жизнь начинает управлять тобой. Как его уловить?

— Как в жизни — не знаю. Понимаю это через театр — здесь я больше вижу. Сам я в подобных ситуациях поступаю, как любой человек, наделённый характером, умом и определённым отношением к своей жизни, — не более того. В жизни применить режиссёрские навыки невозможно. Драму на сцене моделировать можно, а жизнь — нет.

Вы не относитесь к жизни как к «сочинению на тему»?

— Я воспринимаю жизнь как подарок. Мне подарили жизнь и какие-то возможности. Часто удивляюсь: почему у меня получается?

А как вы реагируете, когда возникают препятствия, трудности, сомнения?

— Значит, мой личный Художественный Руководитель хочет меня чему-то научить. Усваиваю уроки всегда на уровне приятия, нахожу, за что поблагодарить жизнь.

Мы часто ищем трудностей, чтобы их героически преодолевать. Можно подумать, вот и сейчас усложнил себе задачу, ставя одновременно два спектакля. Но мне показалось, что, если я уткнусь в одну незнакомую для себя тему, то будет сложнее. Оказалось, с каждым днём мои режиссёрские задачи в обеих постановках всё больше отдаляются друг от друга. Им не по пути, и мне это нравится.

Премьеры будут настолько разными, что о каждой лучше говорить в отдельности?

— Да, это два диаметрально противоположных по жанру, темам и стилю спектакля. Я уже сделал достаточно много разных постановок. Хотя кому-то показалось, что я занимаюсь музыкальным театром. Это не совсем так. Вернее, совсем не так. Первый свой музыкальный спектакль, «Живаго», я поставил в 2007 году. Потом был ряд мюзиклов, которые понравились пермской публике. Но вообще-то я работаю с разными жанрами, подходами, смыслами, стилями. Два новых спектакля продемонстрируют ещё большие различия между собой.

С точки зрения зрителей, каждая новая работа известного режиссёра может восприниматься как месседж обществу — убеждение для тех, кого можно убедить. Как вы относитесь к такому восприятию вашей работы? Есть ли в нынешних работах такая идея?

— Наверное, что-то такое есть... Не думаю, что в этом есть повод зрителю задуматься над каким-то важным вопросом. Ведь зрители приходят в театр, чтобы отключиться от житейских забот, развлечься. К тому же, я себя не отделяю от общества. Если и есть в новой работе некий месседж, он в том, чтобы поделиться с публикой тем, что мне интересно. В моём возрасте мне жутко интересно, как рождается чувство, вырастает и уходит. Я исследую этот процесс: может ли чувство долго длиться, почему, за счёт чего так происходит, что может на это повлиять? Это невероятно захватывающая для меня тема. И мне кажется, что это интересно и зрителям. Потому что без любви человеку трудно, неинтересно и довольно скучно жить.

Вокруг каких идей движется ваша работа над постановкой пьесы «Калигула»?

— В этом спектакле я задаю себе вопрос: как человек превращается в монстра? Когда год назад я прочитал эту пьесу Камю, понял, что хочу её ставить. Потому что изначально Калигула — художник. Он такой, как я. Да, в истории он был римским императором. Но до того, как с ним произошло какое-то потрясение, сделавшее его монстром, в его природе были черты художника. Я начинаю понимать с территории XXI века, что все монстры, которые сыграли свою роль в истории XX века и ранее, тоже имели невероятные идеи. Настолько невероятные, что они были сродни художественным. И побуждения этих правителей изначально были светлыми. А превратились их идеи в ужас. Где грань? Пока художник остаётся художником и апеллирует к образам, к зрителю, читателю, слушателю, невероятность его замыслов рождает красоту произведения искусства. Когда же художественное сознание совмещается с неограниченной властью, происходит катастрофа. Я хочу проследить эту метаморфозу в человеке: он хочет осчастливить мир, а вместо этого губит его.

«Он был именно таким, каким надлежит быть императору: неопытным и щепетильным»

Альбер Камю. Калигула

Образ Калигулы, нарисованный Камю, сочетает внутреннюю свободу и желание достичь невозможного...

— Как раз эти качества характеризуют художника. Но Калигула считает, что ему не нужно марать бумагу, превращая свои идеи в стихи, — он их сразу воплощает в реальность. Вот разница! Это невозможно, но главный герой пьесы хочет изменить порядок вещей в мире, чтобы никто не умирал, и все были счастливы. Желание столь же искреннее, сколь неосуществимое. К сожалению, подобные стремления в действительности оборачиваются Северной Кореей. Гитлер тоже хотел возвеличить свою униженную нацию. И Сталин хотел облагодетельствовать весь мир...

Вы нашли ответ на свой вопрос — откуда берутся монстры?

— Ни к какому выводу тут не прийти. Так было и будет всегда, так устроен человек. Приходит сильная личность с высокой идеей. Обществу личность интересна. Наделённая властью, со временем она превращается в тирана. Социум либо ждёт смерти тирана, либо решается его убить. Понимаете, мы наделены свободой проявления творчества в жизни. И в некоторых случаях творчество приобретает такую вот устрашающую форму, когда оно соединяется с абсолютной властью. Страшно, но так будет всегда.

Один из персонажей пьесы, Керея, — воплощённый разум, которого боится Калигула. Художественное творчество — это то, что преодолевает разум. А разум выстраивает границы, чтобы художественная мысль их преодолела. Таким образом происходит постоянное развитие. В первый раз Альбер Камю написал пьесу «Калигула» перед началом Второй мировой войны, а затем, перед окончанием войны, дополнил её. Поскольку Камю — большой мыслитель, мне кажется, он написал больше, чем сам рассчитывал вложить в эту пьесу. Его интересовала не только фигура тирана, но и процессы, происходящие в обществе, реакция общества на действия тирана. Сегодня, спустя более 70 лет, мы уже знаем о себе как обществе много. Человек для меня сейчас значительно интереснее общества. Человек как Вселенная. Он вмещает всё и наделён невероятными творческими возможностями: сочинить себя, мир вокруг себя, а потом всё это разрушить.

«Я люблю безопасность. У меня потребность в безопасности. Большинство людей подобны мне. Они не способны жить во вселенной, где самая причудливая мысль в единый миг может стать реальностью...Безопасность и логика несовместимы»

Альбер Камю. Калигула

Театр для вас по-прежнему лучше жизни?

— Я очень люблю жизнь. Но вдохновение происходит в театре.

Вы говорите, что наблюдаете рождение чувства. Оно — проявление жизни. Но ведь в театре чувства имитируются, играются. Какова их роль в театре?

— Вы берёте палочку, вставляете в кусок древесины и начинаете её крутить. Что получится? Искра! Театр действует приблизительно так же. Сила трения вдруг рождает чувство в душе. Я это знаю не понаслышке. Вижу, как зрители попадают в пространство театра, как оживают их лица, с какой страстью они могут проживать то, что происходит на сцене. В театре невозможно оставаться холодным никому. Спектакль — это не лекция по математике. В театральный зал нужно прийти не для того, чтобы понять, а для того чтобы отдаться. Как и в любви. Что в ней можно понять? Можно только отдаться чувству.

Какие задачи вы ставите для себя в настоящем, после громких конфликтов с властью?

— Я не тот человек, который посвящает жизнь созданию имиджа, но своей репутацией, фамилией я дорожу. В моём представлении я перестал быть публичной фигурой ещё тогда, когда ушёл из Правительства Пермского края.

Знаете, в той летней истории, когда театральное сообщество так активно поднялось на мою защиту, я ощущал жуткую неловкость. Из этого состояния в какой-то момент меня вывел друг и коллега Владимир Гурфинкель, который сказал: «Это театр отстаивают, успокойся!». В той ситуации для города и края главное значение имел театр. Его нельзя просто так списать, нельзя изменить судьбу театра волевым решением. Я не возражаю, если театр будет жить без меня. Но мне важно, чтобы Театром-Театром руководил человек, который гарантирует ему завтрашний день.

Сейчас я по просьбе губернатора Пермского края занимаюсь разработкой нового устава театра. В черновом варианте текст готов. Устав будет замечательный. В нём предусмотрено, чтобы в театре никогда не было конфликтов между разными ветвями власти. А также оговариваются условия конкурса, по которому будет избираться художественный руководитель театра. Оговаривается и то, какого уровня должна быть конкурсная комиссия. Главная идея нового устава — сохранить профессиональный уровень театра для города, края и страны.

Какая ипостась вам ближе — режиссёра или художественного руководителя Театра-Театра?

— До прихода в Театр-Театр в профессии режиссёра меня интересовал сам спектакль. Выражение себя в спектакле и создавало мою репутацию. После того, как я пришёл в этот театр, мои приоритеты изменились. Главным стал театр. То, что я делаю в режиссуре, во многом направлено на строительство театра. Так постепенно я ощутил, в чём моя миссия: в сохранении русского репертуарного театра. Потому что это — уникальная культурная ценность, которой нет во многих других странах. Но чтобы сохранить русский репертуарный театр, он должен быть живым и востребованным. Как это сделать — вот об этом я думаю и над этим работаю.