Полина Борисова: Кукольник — создатель миров

Его автор Полина Борисова — французская актриса русского происхождения. Она приехала в Пермь по приглашению бывшего художественного руководителя театра кукол Александра Янушкевича при поддержке «Альянс Франсез».

Уникальность спектакля «Go!» не только в том, что его режиссёр, художник, мастер по костюмам, сценарист и актриса — одно лицо. Возможно, и философская тема жизни и смерти на сцене театра кукол звучит неожиданно. Но самое сильное впечатление производит соединение в одном спектакле предметного, кукольного и драматического театра. Не только главная героиня, «уходящая натура», играет эту историю. Действующими лицами становятся также предметы-символы: лампы, цветные карандаши, корм для кошек, липкая лента, осколок виниловой пластинки. В руках актрисы они наполняются смыслами, понятными каждому зрителю на интуитивном, эмоциональном уровне.

Полина, о вас говорят, что вы кукольница в третьем поколении. Что это значит?

— Мои дедушка и бабушка были актёрами театра кукол в Омске. (Дедушка Полины, Тадеуш Варжало, — Заслуженный артист РСФСР, актёр и режиссёр театра кукол, сыграл более 375 ролей, создал более 400 кукол. Бабушка — Анастасия Варжало, с 1958 по 1976 год работала главным режиссёром Омского театра кукол — Прим. ред.). Родители тоже посвятили себя работе с театральными куклами. Я начала учиться кукольному делу в России, в Санкт-Петербурге, как художник-постановщик театра кукол. Моим педагогом стала Валентина Григорьевна Ховралёва. После окончания СПбГАТИ (Санкт-Петербургская Государственная академия театрального искусства — Прим. ред.) уехала во Францию и поступила в Высшую международную школу кукольных искусств в Шарлевиль-Мезьер. Там обучают совсем иначе, чем в России. Во французском театре нет узкой специализации. Есть гораздо более широкое понятие — кукольник. Вот этому мастерству я и училась.

А что подразумевается под этим понятием — кукольник?

— Ты и актёр, и художник, и режиссёр, и технолог, и драматург. Становишься не просто специалистом в каком-то одном театральном направлении, а создателем миров. Возможно, один человек не может воплотить все умения, которые необходимы в театре. Он может учиться, углублять свои знания, привлекать к своим спектаклям своих коллег, он может создать театральную труппу при желании. Главное же — найти, как выражать себя.

Когда был создан спектакль «Go!»?

— Я сделала эту постановку в 2011 году и гастролирую по миру с этим спектаклем в течение пяти лет. Во Франции нет репертуарного театра кукол, где каждый месяц играют определённый перечень спектаклей. Французский театр организован по системе стаджионе. Мы выступаем на театральных фестивалях, показали спектакль на разных площадках около 250 раз. Я выступила более чем на 50 фестивалях в 16 странах мира.

Пермь — не первый российский город, где зрители увидели «Go!». Где ещё вы побывали?

— Этот спектакль я сыграла в Ярославле, Омске, Воронеже, Санкт-Петербурге и Москве.

Для вас важно, где, на какой сцене выступать?

— Имеют значение только базовые технические моменты, необходимые для спектакля: полная темнота в зале, приподнятые зрительские места, чтобы каждый мог видеть сцену как на ладони. Остальное совершенно не важно. Нам доводилось выступать на таких удивительных площадках! Каждый раз это словно добавляет новый вкус, новый оттенок спектаклю. Однажды я выступала на застеклённой площадке перед старинным замком. Вокруг — арки из камня, в середине — маленькая сцена и много зрителей. В другой раз играли в традиционном японском театре, где зрители сидят на полу. Своеобразный опыт выступления был в польской современной гостинице, где на спектакле присутствовали восемь зрителей. В Испании сцену для выступления соорудили в... пыльном сарае. Такие разные места подхлёстывают моё вдохновение и заставляют импровизировать на сцене.

Вы подстраиваетесь под определённую аудиторию?

— Да, конечно. Например, я знаю, что в России зритель довольно сдержан в проявлении своих эмоций. Если сравнивать со зрителями в других странах. Например, в Германии с первых минут в зале раздаётся смех. Несмотря на то что в образе моего персонажа есть трагические нотки, немецкие зрители в первую очередь обращают внимание на комичность трагедии, которая разыгрывается на сцене. Российские же зрители видят прежде всего трагичность этой комедии. Обычно мне требуется время, чтобы вспомнить, что реакция зрителей вызвана не тем, что им не нравится спектакль, а тем, что они внутренне сочувствуют моей героине. Когда я слышу абсолютную тишину в зале, сначала удивляюсь, а потом припоминаю: ах, я же в России! Стоит мне подумать так, я сразу чувствую, как моя связь со зрителями укрепляется. Я чувствую, что у них слёзы на глазах.

И эта разница восприятия зрителей в разных странах меня вполне устраивает. Потому что она лишь в способе проявления реакции, а не в отношении к содержанию моего спектакля.

Вы сами создаёте весь спектакль. Какая роль вам ближе — актрисы, режиссёра, сценариста?

— Долгое время после окончания учёбы я ощущала себя художником. Это понятие такое же широкое, как и понятие артист. Я могу из любой точки что-либо произвести: рисовать, делать кукол, заниматься сценографией, ставить спектакль. Но обучение в Шарлевиле напитало меня не только новыми знаниями. Во мне открылось желание просто выйти к зрителям, поделиться с ними чем-то, быть на сцене. Хочется делиться своими слабостями или сильными переживаниями — чем угодно, чтобы побыть на равных со зрителями. И тогда я поверила тем, кто мне говорил, что я — актриса. Поэтому, скорее, так оно и есть. Хотя свои спектакли я ставлю сама, режиссёром себя не считаю. Поскольку работаю над постановкой в большей степени как актриса.

«Go!» — пока единственный ваш сольный спектакль?

— У меня было ещё несколько работ, когда я завершала актёрскую школу. После окончания школы «Go!» стал моим первым профессиональным спектаклем. Два года назад я выпустила ещё один моноспектакль, который называется «Сказка». Так что у меня две сольные работы, с которыми я гастролирую.

Над каким спектаклем работать сложнее: сольным, где вы всё делаете сами, или традиционным, где работают и другие актёры и специалисты?

— Опыт показывает, что сольный проект мне делать проще. Организовать проект, вдохновить своей идеей других людей, повести их за собой — мне это мало знакомо. Намного спокойнее самой сомневаться, решать творческие задачи, находить решения для себя. К тому же все актёры делятся на солистов и исполнителей, хорошо работающих в группе.

Индивидуалисты и коллективисты?

— Я обожаю играть с партнёрами по сцене в других спектаклях. А мы сейчас говорим о моей сольной работе. Как фрилансер я занята в других спектаклях — там я играю вместе с другими актёрами. Но когда создаю авторскую работу, мне проще играть в ней одной.

Ваш моноспектакль «Go!» критики называют предметным театром. Это направление, с которым российские зрители начинают знакомиться. В чём особенность такого рода спектакля?

— На Западе предметный театр сегодня очень популярен. Однако я не считаю, что мой спектакль является примером предметного театра в чистом виде. То, что вы увидели в моём спектакле, я называю визуальным театром. И предметный театр — только элемент визуального театра. В нём практически нет текста, он оперирует метафорами, обращаясь напрямую к чувствам зрителя. Визуальный театр объединяет в себе многие жанры и ищет разные средства общения со зрителем, некий универсальный язык, понятный каждому.

Пожалуй, в этом заключается главная особенность моего спектакля. Единственный персонаж этой истории — и актёр, и кукла одновременно. Обитаемая кукла, поскольку я играю в маске, парике, костюме, формирующем фигуру. Всё вместе создаёт образ пожилой женщины, которая вспоминает и заново переживает свою жизнь, последний её день.

Цветные карандаши, малярный скотч, кошачий корм, открытки — всё это нечто большее, чем реквизит?

— Предметный театр как жанр зародился в театре кукол. Но в чём разница? Такой предмет, как чайник, может превратиться в куклу, персонаж по имени Чайник. В предметном театре я даю шанс этой привычной бытовой вещи уколоть зрителя в самое сердце, оставаясь чайником.

Самое интересное, как вы добиваетесь такого эффекта, что каждому человеку в зрительном зале становится ясен конкретный смысл истории? Причём в любой стране, будь то Япония, Германия, Корея или Россия.

— Многозначность образов спектакля в данном случае меня не смущает. Один из эпизодов спектакля посвящён некоему человеку в шляпе, которого героиня рисует на заднике сцены скотчем. Он появляется перед зрителями, мы видим, как героиня вспоминает о нём, а потом он исчезает. Зрители мне рассказывали много историй о том, кто он. Кто-то видит в этом образе погибшего на войне мужа героини. Для других это трагическая судьба погибшего в ГУЛАГе человека. Каждый видит что-то своё. Я рассказываю только эссенцию истории исчезновения человека. Зрителей объединяет одно — переживание этой истории.

Как вы создавали своего персонажа?

— Когда я решила, что буду играть старушку, долго искала способы перевоплощения. Мне интересно наблюдать за пожилыми женщинами. Это для меня аппетитное упражнение. В тот момент я как раз познакомилась с творчеством Русского инженерного театра «АХЕ» в Санкт-Петербурге. Актёры рассказывали, что практикуют не-игру, то есть стремятся не играть персонажа, а быть им. Если нужно на сцене хромать, то актёр не притворяется, что он не может нормально ходить, а надевает какой-нибудь башмак с приподнятой подошвой. Я была впечатлена этими идеями и стала искать способы, чтобы не своим лицом «играть старушку», а создать условия, в которых я смогу искать такое состояние в теле. Тогда я придумала маску и поролоновый горб. Именно контраст застывшего морщинистого лица, как панциря, и молодых живых глаз так поражает в стариках. Это впечатление я постаралась передать в образе своей героини. И теперь могу часами жить в образе старушки.

У истории, рассказанной в спектакле «Go!», есть прототип?

— Эта история в первую очередь связана со мной. Вообще, я заметила, что во Франции, что бы я ни делала — импровизации или роли в спектаклях, — стоит мне достать что-нибудь красное, все сразу видят в этом символ коммунистического прошлого России. Все знают, что я русская, и такого восприятия никак не избежать. Поэтому я решила не избегать говорить о моей семье. Истории моих родителей, бабушек и дедушек связаны с советской эпохой. И когда родные уходят из жизни, их истории передаются по наследству. Я считаю, что это теперь моя забота — помнить и рассказывать эти истории. Некоторые предметы, которые я использую в спектакле, — семейные реликвии. Старинные открытки, фотография моего дедушки с мамой, например. Связи с реальными людьми в спектакле не избежать никак.

Как вы открыли такую находку, как рисование скотчем?

— Случайно, как это часто бывает. У меня был карт-бланш, когда мне предоставили возможность репетировать на сцене целыми днями, я импровизировала с разными предметами, искала то, что мне подходит. Поскольку я рисую, мне хотелось обозначить это в спектакле. И неожиданно оказалось, что малярный скотч — это очень чистый и удобный способ рисования. Следов не оставляет. Я показала этот приём коллегам, и все реагировали с интересом. Тогда я стала развивать идею, искать варианты рисунков и вплетать их в повествование.

А, помимо образов, созданных скотчем, что вы рисуете?

— Одна из моих профессий — художник. Поэтому я рисую театральные афиши, сценографию, разрабатываю визуальный ряд спектаклей для своих коллег, делаю наброски в путешествиях и многое другое.

В спектакле вы не только рисуете, но и поёте.

— О да, но я не профессиональна певица. В актёрской школе у меня был курс игры на музыкальных инструментах. Я выбрала голос. Обучалась вокалу и полюбила петь.

Это был один из самых неожиданных моментов спектакля, потому что французская песня, которую вы исполняете, благодаря маске...

— Звучит как на старой виниловой пластинке. Маска слегка искажает звук. Именно такого эффекта я и стремилась достичь.

Интересно, как вы воспринимаете российский театр теперь, прожив во Франции одиннадцать лет?

— Когда меня спрашивают о русском театре во Франции, я начинаю рассказывать, а потом спохватываюсь, ведь мои представления о нём давно не обновлялись. В любом случае разница в подходах к театру в России и во Франции очень значительна. Начиная от отношения к обучению театральным профессиям и заканчивая самой организацией театра. Но чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что при этом у нас есть ценное и устойчивое общее: момент, когда на сцене случается то самое, ради чего театр существует. В поисках этого момента театр живёт во всех культурах.

Вам приходилось отодвигать в сторону те знания, которым вы научились в Петербурге, чтобы воспринять французскую систему обучения?

— Я была к этому готова. Никому не нравится переучивать взрослых людей. Это весьма трудоёмкий процесс. И мне сказали в Шарлевиле, что меня взяли в школу не за то, чему я уже научилась, а за открытость сознания. К счастью, мне не пришлось забывать то, чему я училась в России. Новая профессия, которую я получила в Шарлевиле, включала многие навыки: актёрские, режиссёрские, сценографические.

В процессе обучения было много моментов, когда догмы, казавшиеся нерушимыми, вдруг становились одним из вариантов решения задачи. В кукольном деле таких догм множество. И приходилось с удивлением открывать, что правил-то не существует.