Блогер-путешественник varandej: Делай то, что действительно нравится, что интересно самому, и читатели найдутся

Андрей Кудрин: Привет, Илья.

Илья Буяновский: Привет, Андрей.

А.К.: В рунете ты более всего известен как блогер-путешественник. Как давно ты начал совершать свои поездки?

И.Б.: Буквально со старшей школы. То есть я этим занимаюсь больше половины жизни. Начинал я здесь, в Пермском крае. Сначала были автобусные экскурсии в Кунгурскую пещеру и в Чердынь, Соликамск, Усолье. Потом была идея проехать из Перми в Москву, но не прямым поездом, а с остановкой на три дня в Казани. И постепенно втянулся, однако прошло, наверное, лет пять, прежде чем я осознал это своим основным занятием.

А.К.: Известно, что ты родился в Перми. Что сейчас связывает тебя с Пермью? Сколько раз ты бывал в нашем крае после того, как уехал из него? И вообще, что для тебя Пермь?

И.Б.: Да, я действительно родился в Перми. Раннее детство я, правда, провёл на Камчатке. Отец у меня москвич, поэтому в детстве я жил, скорее, на два города, между Пермью и столицей. Здесь, преимущественно, проводил лето. Но поскольку в школьные годы основная жизнь — это именно летняя жизнь, в памяти отпечаталось как 50/50. Пермская область, тогда ещё область, а не край, в первую очередь, даже не сама Пермь, а деревенька Сосновка в Нытвенском районе, где у меня была дача, — это, в общем-то, то место, где многое начиналось для меня.

Первыми моими попытками путешествий были плавания на вёсельной лодке по Каме. Мысль о том, что скрывается за следующим поворотом, восторг, когда заглянул за этот поворот и увидел там какой-нибудь обрыв с елями на вершине, желание увидеть привычные вещи с непривычных точек — все эти ощущения, они пришли ещё оттуда. Оттуда же выдержка при преодолении трудностей. Было дело, когда я довольно далеко на лодке уплыл, и меня там хватил солнечный удар, стоило больших усилий суметь вернуться. Применительно к истории меня как путешественника, Пермь — это место, где всё начиналось.

Сейчас Пермь для меня — это малая родина, здесь всё кажется более знакомым, понятным, привычным, чем ещё где-либо, кроме Москвы. Здесь я чувствую какую-то гармонию, когда сюда приезжаю. И в то же время, я не могу писать про Пермский край так же, как про многие другие регионы, потому что как-то смещён угол обзора, даже карту его я представляю себе в какой-то другой проекции. Получается взгляд не извне, когда видишь целостную картину, а изнутри, когда эта картина распадается на какие-то небольшие детали. Даже Пермь для меня — это не единый большой город. Есть Судозавод, Водники, где я родился и провёл детство. Есть Мотовилиха, где у меня двоюродная бабушка жила и я регулярно бывал у неё в гостях.

А.К.: Она и сейчас живёт?

И.Б.: Да, живёт. Ещё живёт, к счастью. Есть центр, есть микрорайоны, о которых я вообще не знал, когда здесь жил.

А.К.: Какие места ты посетил и ещё планируешь посетить в Перми и Пермском крае в эту поездку?

И.Б.: В эту поездку я уже вряд ли что-то новое посетить успею. Вот в Перми и крае ещё кое-какие штрихи к портрету. Например, в Березниках я посетил Лёнву, где находится одно из старейших на Урале каменных зданий — церковь. В окрестностях Чердыни я подробно ознакомился со старинными сёлами, через которые ранее неоднократно проезжал, такими как Вильгорт и Покча. Съездил в Пянтег — старейший населённый пункт Пермского края. Новыми для меня стали, во-первых, Красновишерск, во-вторых, Коми-Пермяцкий округ. От Березников туда ведёт дорога, скажем так, отличная по меркам Монголии. От Березников я доехал до Пожвы, осмотрел её, Кудымкар и деревни между ними. В прошлые приезды я посещал Березники, Соликамск, Усолье, Чердынь, Кунгур, Нытву, Краснокамск, через который у меня с детства пролегал путь на дачу, Хохловку, Пермь-36, Белогорье.

Но в принципе в Пермском крае ещё много осталось мест, которые я не видел, но хотел бы увидеть. Хотел бы поподробнее узнать Чусовой, возможно, проехать по промышленным городкам вдоль Уральского хребта.

А.К.: Ты ещё не сплавлялся ни по одной реке?

И.Б.: Сплавы — это вообще не моё, я очень не люблю быть мокрым.

А.К.: Чем тебя привлёк Красновишерск? Историей ГУЛага или природными какими-то объектами?

И.Б.: В большей степени природой.

А.К.: Ветлан? Полюд?

И.Б.: Да, Ветлан, в первую очередь. На Полюд идти довольно далеко, я решил туда не ходить, т. к. подумал, что не увижу там ничего принципиально нового в сравнении с тем, что я увидел с вертолёта во время полёта на Маньпупунёр.

А.К.: А на Маньпупунёр ты летал из Ныроба?

И.Б.: Из Ныроба.

А.К.: А что тебе понравилось в Коми-Пермяцком автономном округе?

И.Б.: Ну, здесь можно несколько вещей отметить. Там оказалось довольно много достопримечательностей, конечно, не первого ряда, но для любителя интересных. С одной стороны, это остатки Пожевского завода, сделавшего довольно большой вклад в историю русской техники, или деревянная церковь в Купросе, с другой стороны, меня поразило то, насколько Коми-Пермяцкий округ национален в самых разных аспектах.

Отдельным открытием для меня стала коми-пермяцкая кухня. Во-первых, я не ожидал, что она будет достаточно самобытной, а во-вторых, что она будет хорошо представлена. В итоге в одном только Кудымкаре я нашёл как минимум два национальных заведения, где можно попробовать крем-суп из пистиков или пирожки с пиканом.

А.К.: Ну а главный пермский кулинарный хит — посикунчики — ты попробовал?

И.Б.: А вот посикунчиков я там не обнаружил, как ни странно. Мне кажется, что они более характерны для русской части Пермского края, главным образом для самой Перми.

А.К.: Пожалуй, ты прав. Давай перейдём к немного другой тематике. Ты часто цитируешь в своих постах тексты песен известных российских рок-музыкантов, бываешь на встречах туристов. Принадлежишь ли ты к какой-нибудь субкультуре?

И.Б.: Не сказал бы. Есть субкультуры, которые я уважаю, есть субкультуры, с представителями которых мне комфортно, но сам я в полной мере не принадлежу ни к одной из них. Сейчас значительная часть моего круга общения это автостопщики. Но очень многое в их образе жизни и способах путешествия мне не близко. Я пытаюсь комбинировать разные способы перемещения, если нет автобуса — поеду автостопом, если есть автобус — поеду автобусом. Если считать субкультурой блогеров, то я тоже не могу сказать, что я полностью в неё вписываюсь. Я бы сказал, что я вообще нахожусь на периферии блогерской активности. Я везде, в общем-то, остаюсь в разной степени неформатом.

А.К.: В 2007 году твой юношеский роман «Возвращение в Сорокскую крепость» был включён в короткий список престижной литературной премии «Дебют», позже он был издан. Сейчас ты не слишком любишь об этом вспоминать. Входит ли в твои планы вернуться к занятиям литературой? Пишешь ли ты что-нибудь сейчас?

И.Б.: Начнём с того, что премию эту престижной можно назвать с очень большой натяжкой.

А.К.: Но для молодых литераторов...

И.Б.: С оговоркой, что для молодых, потому что до недавнего времени там возрастное ограничение было до 25 лет. Если с этой оговоркой, то её, наверное, можно назвать престижной.

А.К.: Шолохов закончил первый том «Тихого Дона» в 23 года. Лермонтов в 26 уже погиб.

И.Б.: Из любого правила есть исключения. По моим ощущениям, крупная проза всё-таки требует большого жизненного опыта. Если смотреть на классиков, прозаики ко времени написания своих главных произведений, как правило, были существенно старше поэтов.

А.К.: А ты себя всё-таки к прозаикам относишь?

И.Б.: Да. Поэзия мне никогда не давалась. Вернуться к занятиям литературным творчеством, к писательству я, конечно, собираюсь. Но пока я считаю, что нахожусь на стадии накопления опыта, материала. Хочу сказать, что хотя мои дорожные впечатления, безусловно, найдут в моих будущих текстах своё место, но я не думаю, что моя проза будет иметь ярко выраженный географический уклон.

А.К.: В настоящее время ты приближаешься к завершению своего проекта о космосе. Расскажи о нём. Что удалось, что не удалось, какие были неожиданности и открытия.

И.Б.: Что сказать? Это действительно была маленькая космическая программа, которая по силам одному человеку, с полным набором. Ещё Циолковский заметил, что если бы энтузиасты знали, что их ждёт, их энтузиазм бы поугас, и они отшатнулись бы в ужасе. Масштабы работы, которую я проделал, оказались многократно больше, чем я предполагал, нюансов обнаружилось огромное количество. Получился огромный расход не денег, а именно времени и сил. Программа имела очень сжатые сроки, она была привязана к одному из запусков с Байконура, 6 июня, здесь нашлось место и элементам штурмовщины, и переносу времени публикации о Байконуре. Изначально целью этой программы было именно наработать материал, чтобы под него получить какую-то аккредитацию и попасть на космодром не туристом, а в качестве представителя прессы. В итоге материала набралось столько, что мне стало не до его продвижения, успеть бы самому опубликовать, осмыслить, понять, разработать. Поэтому на Байконур я в итоге поехал от турфирмы, хотя и не за полную стоимость. Но самое главное, я очень много узнал и об истории, и о современном положении дел в космонавтике, поскольку тема эта сейчас снова вошла в моду, о ней много говорят, просто приятно чувствовать свою компетентность в вопросе. Собственно и в Перми, помимо Маньпупунёра, у меня одной из целей была Пермь космическая.

А.К.: Но получается, что ты в этот заезд её не сможешь осветить, потому что «Протон-ПМ» у тебя окажется неохваченным.

И.Б.: Если ты по поводу музея, то, думаю, что я бы ничего принципиально нового там для себя не увидел. Потому что деятельность центра им. Хруничева представлена и во многих других музеях (в итоге Илья посетил другой музей — Музей истории Пермского моторостроения, расположенный на территории Пермского моторного завода, где было уделено некоторое место космической и военно-космической тематике в деятельности всего Пермского моторостроительного комплекса — прим. А.К.).

Да, одним из ключевых элементов этой программы были именно ведомственные музеи предприятий. Как оказалось, за этими закрытыми дверями, за проходными хранится множество совершенно уникальных реликвий освоения космоса. Таких как настоящий спускаемый аппарат «Востока-1», на котором Юрий Гагарин вернулся на Землю после того, как совершил свой полёт, как два аппарата «Зонд», которые совершали первые облёты Луны.

А.К.: Это всё хранится не в общедоступных, а именно в ведомственных музеях?

И.Б.: Да. Именно в ведомственных музеях. Как, например, лунники, т. е. спускаемые лунные модули для посадки на Луну. Я считаю, что это очень нездоровая ситуация, что такие реликвии находятся за закрытыми дверями. Взять тот же лунник. Фактически у Советского Союза к высадке на Луну было готово всё, кроме ракеты-носителя. Но макет ракеты-носителя и её печальная история есть в любом общедоступном музее, а вот за лунником или скафандром лунного космонавта «Кречет» пожалуйте туда, куда ещё не факт, что вас пустят.

А.К.: Как и многие люди твоего поколения, ты долгое время выглядел аполитичным. Мне показалось, что во время пятидневной войны 2008 года случился некоторый перелом. Может быть, это моё заблуждение. К событиям 2011-12 годов, к Евромайдану и гражданской войне на Украине ты уже относился более внимательно. Особняком в твоих путешествиях стоит отдых в Крыму в 2014-м и исключительная двойная поездка по Украине в 2016 году, когда ты посетил обе стороны фронта гражданской войны. Какие впечатления ты вынес оттуда? Сравнимо ли то, что там происходит по твоим впечатлениям с тем, что ты видел в Молдавии и Приднестровье?

И.Б.: Не соглашусь, что я был аполитичен. В принципе я интересовался происходящим в мире с тех пор, как у меня появился интернет, чем дальше, тем плотнее. Что касается пятидневной войны 2008 года, то для меня, как и для многих других, просто было уж очень большой неожиданностью, что Россия, оказывается, может в принципе с кем-то воевать.

Что касается 2014 года, то сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мне тогда, наверное, было бы лучше промолчать. Потому что самые разные точки зрения представлены, и эффекта от них никакого, кроме дальнейшего приумножения ненависти. И молчание было бы самой честной реакцией тогда. Масштаб кризиса, конечно, таков, что, что ни говори, будет не то, недостаточно. Я считаю, что это кризис такого масштаба, который будут осмыслять и осмыслять ещё спустя много лет.

С Украиной меня многое связывало на личном уровне, у меня там были друзья, в Киеве меня всегда ждали, в других городах, как правило, тоже находилось кому меня встретить. Мне очень нравилось там бывать. Когда всё это началось, те, кого я знал — а я точно знал, что это живые люди из плоти и крови, а не какие-нибудь боты в интернете, с которыми у меня было много разговоров, доверие — вдруг заговорили лозунгами, причём не на публике, а со мной в приватных беседах. Я пытался что-то сделать, но это было равносильно попытке рукой остановить товарный поезд на полном ходу. В общем, у меня не получилось остаться в стороне от происходящего. Естественно, я следил за всеми новостями оттуда и, хотя изначально не планировал ехать в Крым в 2014 году, всё-таки поездка туда оказалась оправданной, потому что во всей этой войне ботов, войне троллей, я оказался обладателем информации из первых рук. Знанием того, что видел своими глазами.

Идея путешествия в 2016 году по обе стороны фронта — у меня цикл назывался «Две стороны одной войны» — зародилась благодаря тому, что я обладал информацией, что некоторые люди бывали в ДНР, ЛНР не с оружием в руках, а с целью узнать, что же там происходит на самом деле. И у меня созрела эта идея съездить туда, чтобы увидеть всё же, что это. Увидеть, что такое война, узнать, на чьей стороне там симпатии у людей, что там всё-таки происходит, действительно ли там чеченцы по улицам ходят и все у них под сапогом, или же это народное восстание.

На Украину я изначально ехать не планировал, т. к. мне казалось, что правда Украины и так достаточно хорошо представлена во всех мировых СМИ. Но я подумал, что после путешествия на Донбасс, скорее всего, въезд на Украину мне будет закрыт, я стану невъездным. Значит, ещё до публикации донбасских материалов мне нужно побывать на Украине и посетить места, о непосещении которых я буду жалеть, например, Полтаву или Нежин. Так практически спонтанно получилось это двойное путешествие. Конечно, впечатление от него осталось очень сложное. Это действительно что-то такое, что нельзя забыть и не хочется повторять.

Я был уверен, что правда Украины представлена во всех мировых СМИ, но всё оказалось совершенно не так. В этом смысле российская и украинская пропаганда работают совершенно рука об руку, рисуя Украину как страну неистовых фанатиков, семимильными шагами следующих в Европу. На деле на бытовом уровне там изменилось не так уж и много, и большинство людей там просто ждут, когда это всё закончится, но их голос никак не представлен в СМИ — ни в наших, ни в западных. В этом смысле картина Донбасса оказалась ближе к той, которая рисуется в нашей прессе, чем картина Украины.

А.К.: Значит, там действительно много идейных людей, сторонников ДНР и ЛНР?

И.Б.: Они не столько идейные, сколько озлобленные.

А.К.: На Украину?

И.Б.: Да. Типичное «враги сожгли родную хату».

А.К.: То есть уже война их поставила по другую сторону баррикад?

И.Б.: Да. Многие вступили в ополчение после 2-го мая в Одессе. Масса таких, как в песне: «Спаса со стены под рубаху снял, хату подпалил, да обрез достал». В общем-то, весь этот сарказм про то, что отпор украинской армии дали таксисты и шахтёры, совершенно не уместен. Я действительно в том же ополчении видел тех, кто на шахте отработал много лет, а когда по их городам начали стрелять, они решили, что надо стрелять в ответ, и пошли в ополчение.

Но самое страшное — это общаться с идейными и озлобленными людьми с обеих сторон, испытывать ощущение расколотого мира. Это совершенная несовместимость не просто целей, а даже представлений о том, что происходит и как это всё устроено.

А.К.: Абсолютно разные миры?

И.Б.: Да. В Днепропетровске разговаривал я с украинским солдатом, который пришёл помянуть товарищей к памятнику, поставленному в честь погибших. А Днепропетровск — это тот город, куда не вернулось с войны более четырёхсот человек, т. е. чуть ли не больше всего погибших с той стороны было именно среди днепрян. При этом я бы не сказал, что весь Днепропетровск стоит за постмайданную Украину. Там и прокоммунистические настроения сильные, и много на стороне ДНР и ЛНР днепрян воюет. Но сейчас не в этом дело. Так вот, я с ним разговаривал, слушал, что он мне рассказывал о том, как он видит своих противников, и мне хотелось плакать, потому что я вспоминал, что мне рассказывали люди на той стороне о том, как они видят его, этого солдата. Ещё запомнился момент, когда я разговаривал с одним луганчанином проукраинских взглядов.

А.К.: А там есть такие, и их не репрессируют?

И.Б.: Они, конечно, помалкивать стараются, но в принципе есть. Мне кажется, что проукраинские жители Донбасса — это те, кому пришлось хуже всего на этой войне, они оказались между молотом и наковальней. Запомнилась его фраза о том, что никто из его знакомых за время этих событий не изменил своей позиции. То есть люди замкнулись в кругу своих взглядов.

А.К.: Значит, этот раздел очень глубокий, раз они так принципиальны?

И.Б.: Да. И, самое главное, нет никакого стремления из этого круга выйти. Ситуация дошла до такого состояния, что все, абсолютно все участники должны пойти на какие-то уступки друг другу, но никто к этому не готов.

А.К.: Я потому и спросил, ты же был в Молдавии и Приднестровье, сравнимо ли это?

И.Б.: Мне кажется, совершенно несравнимо. К этим конфликтам применима фраза Толстого о том, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастные несчастны по-разному. То есть ситуации Молдавия — Приднестровье, Украина — Донбасс, Грузия — Абхазия, Азербайджан и Армения с Карабахом — они все совершенно разные. Молдавский случай как раз наиболее конструктивный.

А.К.: Там ты видишь какие-то шансы?

И.Б.: Там нет закрытых границ, тираспольцы ездят в Кишинёв работать и отдыхать, кишинёвцы ездят в Тирасполь за коньяком для босса. Если въехать в Молдавию через Приднестровье, это не будет считаться нарушением границы, нужно будет только по приезду прийти и зарегистрироваться. В принципе, если бы политики на это пошли, я бы не исключил того, что Приднестровье, в общем-то, согласилось бы воссоединиться с Молдавией на правах очень широкой автономии с сохранением русского языка, с правом выхода из страны в случае её объединения с Румынией.

А.К.: А на Украине и Донбассе ты ничего подобного пока не увидел?

И.Б.: Украине это не нужно.

А.К.: Именно Украине?

И.Б.: Да. Это называется «война всё спишет». На любое недовольство народа можно сказать, что у нас же война, а если сейчас не сплотиться, то Путин нападёт. Поэтому я считаю, что так нужно Украине. Россия в этой ситуации тоже не может уступить эти территории откровенно враждебному режиму. В самих ДНР, ЛНР сформировались такие удельные княжества, элита которых своей властью уже тоже не поступится. Практически все, кроме простого человека, в этом конфликте заинтересованы, все элиты. Там мог бы получиться Приднестровский сценарий, но фактически ситуацию тянут к состоянию Карабахского сценария, но я бы не сказал, что успешно. Грубо говоря, Донбасс — это Приднестровье, которое борется за то, чтобы не стать Карабахом (Нагорный Карабах сейчас является непризнанной никем республикой, практически сросшейся с Арменией — прим. А.К.).

А.К.: Это надо как-то пояснить.

И.Б.: Карабах — это полное отчуждение двух сторон. Приднестровье — это другой пример.

А.К.: Есть некоторое взаимодействие.

И.Б.: Да.

А.К.: На Донбассе фронт частично прозрачен.

И.Б.: Через него можно переходить со множеством препон.

А.К.: Но со стороны элитных групп нет никакого движения навстречу.

И.Б.: Поэтому я думаю, что сравнивать этот случай нельзя ни с Принднестровским, ни с Карабахским, ни с Абхазским.

А.К.: Главное, что это никак не купируется, не затихает, другие конфликты в какой-то момент были заморожены. Была попытка с помощью Минских соглашений провести заморозку, но она не удалась.

И.Б.: Не удалась. Я не знаю, какой тут может быть выход, стоило ли вообще всё это начинать. Я поехал для того, чтобы разобраться, но в итоге запутался ещё больше.

А.К.: Насколько можно понять, целью твоих поездок является посещение всех мест, которые когда-либо, пусть даже временно, входили в состав Российской империи или СССР. В настоящий момент ты полностью или частично объездил 11 республик Советского Союза и Финляндию. Кроме того, ты побывал в Чехии, Египте, Турции, Монголии. Что входит в твои ближайшие планы?

И.Б.: Ну, Чехию, Египет и Турцию я не считаю, потому что это ещё в школьные годы произошло. Это были пакетные туры. В Турцию я рано или поздно вернусь — в Стамбул и Карс, Ардаган, в первую очередь туда, что было какое-то время в составе Российской империи. Самостоятельные путешествия, которые всерьёз — это пока что исключительно постсоветское пространство, немного Финляндии, немного Монголии. Последние две — скорее, первое знакомство. А в целом мой программный максимум тобой изложен верно.

Как бы не было сильно дискредитировано это словосочетание, меня интересует Русский мир во всех его проявлениях. В перспективе это не только страны и территории, но и, например, эмигрантские общины.

А.К.: То есть Харбин, например, тебя будет интересовать?

И.Б.: Да, Харбин, даже Нью-Йорк, Париж, Сан-Франциско. Я как-то вырабатывал себе критерии, поскольку многое оказывалось в составе России ненадолго.

А.К.: Например, Илийский край, т. е. и Синцзян ты будешь посещать? Мальту?

И.Б.: Да. Но я выработал для себя некий ценз. Это то, что было в составе России хотя бы пять лет в мирное время. Всё-таки посещать все места, куда ступал сапог русского солдата, никакого времени не хватит.

А.К.: Ну, Илийский край два или даже три раза (второй и третий уже во времена СССР — прим. А.К.), и первый раз десять лет.

И.Б.: Ну да. Всё-таки десять лет.

А.К.: Порт-Артур, конечно, с Дальним?

И.Б.: Безусловно.

А.К.: Но в ближайшие планы твои что входит?

И.Б.: Сейчас я закончил большой цикл путешествий, посвящённых Средней Азии. Я объехал практически все регионы всех стран Средней Азии, кроме Туркменистана. Что, как я считаю, неправильно, поскольку Туркменистан — это страна с обширным культурным наследием, одним из самых древних в Средней Азии (речь идёт, прежде всего, об археологических памятниках земледельческих культур в Мервском оазисе, а также столице Парфии Нисе — прим. А.К.), довольно интересной природой. С дальнейшими планами я ещё не совсем определился. С одной стороны, меня интересует сейчас восточная часть России: Енисей, Якутия, Прибайкалье, Забайкалье, Дальний Восток, с другой стороны, я стараюсь работать по двум разным направлениям. Что сделать объектом следующего цикла на юге, на западе, я пока не решил. Может быть, это будет Кавказ, может быть, Польша и Финляндия. Кроме того, есть определённые интересы в Китае, поскольку осталось совсем немного времени, когда там ещё можно увидеть последние остатки русских общин. Всё это доживающие свой век старики, они пока ещё есть, но с каждым годом их всё меньше. Таким образом, на восточном направлении мне всё ясно, а в том, что касается остальных, я на некоем перепутье.

А.К.: Твои планы посетить Сахалин и Курилы в ближайшее время к какому направлению относятся?

И.Б.: Скорее, к Сибирскому циклу, хотя Дальний Восток — он как-то сам по себе. На самом деле, это было вынужденное решение, потому что изначально этим летом я планировал отправиться в путешествие по Енисею. Но тут появилась интересная идея слетать в вертолётный тур на Маньпупунёр, знаменитые столбы выветривания, именно поэтому я сейчас и оказался в Перми проездом.

Получилось, что они просто по времени перекрываются, потому что на Енисей я хочу отправиться не позже середины июня, когда он наиболее полноводен, а на Маньпупунёре раньше начала июля есть риск застать снег до колена. Поэтому я отложил енисейский проект на следующий год, а этот сезон решил посвятить Дальнему Востоку, там осенью хорошо.

А.К.: Какие из твоих путешествий произвели на тебя наибольшее впечатление?

И.Б.: Их было уже слишком много, чтобы выделить что-то одно, но самым сложным и необычным было, конечно, путешествие на остров Вайгач. Это между материком и Новой Землёй. Это был «Олимп» ненецких языческих богов. Интересна была сама идея побывать на полярных островах, потому что континентальное побережье севера Евразии — это, по сути, край земли. А эти острова они фактически уже за краем земли. Вайгач из полярных островов самый доступный. Что значит самый доступный? Туда в принципе есть общественный транспорт — один вертолёт раз в две недели. Там в принципе есть население — деревня в шестьдесят человек. Из пропусков нужно только разрешение на посещение погранзоны. Это было, конечно, самое сложное путешествие и самое сильное по впечатлениям.

Трудно забыть путешествие на Донбасс. Оттуда впечатления очень тяжёлые, это был важный опыт, это стоило, конечно, узнать, но повторять такой опыт я не хочу. Очень ярким получилось путешествие в Среднюю Азию в том же 2016 году, оно было уже не первым, но самым долгим и насыщенным, особенно его кульминация — Памир. Путешествие на Алтай в 2017 году, когда я объехал «золотые горы» в трёх странах — России, Казахстане и Монголии.

А.К.: И у тебя остался незатронутым только китайский Алтай?

И.Б.: Да, но он самый простенький, как я понимаю. Одним из самых сильных впечатлений была короткая, два дня всего, довольно давняя поездка в Республику Марий Эл на молебен в священной роще. Такое прикосновение к традиционной религии, слово «язычество» там считается оскорбительным. Если начать вспоминать, можно вспомнить довольно многое.

А.К.: Чем является для тебя твой блог?

И.Б.: Сейчас можно сказать, что это мой основной проект. Это и моё главное хобби, и одновременно моя работа, потому что в последнее время он приносит мне вполне приемлемый доход через добровольные пожертвования читателей. Это то, что в настоящее время является основной моей деятельностью. И хотя порой одолевают сомнения, порой чувствую большую усталость от того, чем занимаюсь, порой начинает казаться, что действительно из ЖЖ жизнь уходит, но пока что процесс идёт, и останавливаться на достигнутом я не планирую.

А.К.: Под конец более прикладной вопрос. Чтобы ты посоветовал пермякам, которые собираются завести свой блог? Что нужно делать, чтобы развивать его, стоит ли акцентироваться на коммерческой составляющей этого? Твой опыт.

И.Б.: Мой опыт довольно простой. Я занимался тем, что мне нравится, занимался этим долгое время без какой-либо отдачи, кроме чисто моральной. В какой-то момент количество перешло в качество и коммерческая основа появилась сама. Конечно, формально добровольные пожертвования читателей — это не коммерческая составляющая.

А.К.: Это то, что сегодня называется краудфандингом?

И.Б.: Да, да. В любом случае, когда я всё это начинал, у меня не было цели сделать это источником денег. Тем более, что основная цель краудфандинга — это не столько заработок, сколько финансирование самих путешествий. В плане того, как создать мегакрутой блог, его раскрутить, превратить в источник пассивного дохода, мне особенно сказать нечего — это не моё. Здесь я не советчик. Кроме того, я всё-таки сохраняю верность платформе Живого Журнала, где всё ещё остались очень мощные блоги, но новичкам, наверное, там начинать уже ничего не стоит. Потому что лучшие времена Живого Журнала позади. Я бы советовал делать то, что действительно нравится, что интересно самому и читатели найдутся.

А.К.: Спасибо!

***

• Читайте также: Обзор пермских видеоблогов.
• «В каждую фотографию я вкладываю частичку себя»: рассказываем о концептуальных мужских аккаунтах в Instagram, которые ведут пермяки.
• Рассказываем о пермском промблогере номер один — Игоре Ягубкове.