Медея Ясониди: Голоса я узнаю по смеху

Обладательница древнегреческого имени создала профессиональную биографию, не менее богатую превращениями, чем миф о колхидской царевне. О своей редкой профессии, творческой смелости, владении иностранными языками и своём особенном взгляде на режиссуру «Травиаты» Медея говорит прямо, вдохновенно и эмоционально. Её рассказ живо расцвечивается потоком вокальных пассажей. Через пять минут нашей беседы становится ясно, что у меня в руках неправильное записывающее устройство. Чтобы передать всю многогранность личности Медеи Ясониди, больше бы пригодилась видеокамера, а не диктофон.

Обнять профессию со всех сторон

— Мою профессию на Западе называют коуч по вокалу (как тренер в футбольной команде) — это комбинация множества навыков музыканта. В моём случае счастливо совпало, что я не только пианист, я и певица. Поэтому у меня есть комплекс знаний и видения того, что происходит во время исполнения оперы. В процессе работы я думаю не только о том, как отобразить звук правильно, но и как настроить вокальный аппарат исполнителя, чтобы передать голосом характер персонажа, его переживания.

Хотя, само слово «коуч» мне не нравится. В таком подходе заложена кратковременность: откоучил своё и ушёл. Я остаюсь. И то, что передаю вокалистам, тоже с ними остаётся. Поэтому предпочитаю называть себя педагогом по вокалу. В моём деле не работает обычная схема образования: учился на вокальном отделении — стал певцом, а если на скрипичном — скрипачом. Нигде не учат быть коучем по вокалу. Это редкий выбор, который музыкант делает сам, и процесс освоения профессии не прекращается никогда.

Я начинала в Киевском оперном театре, имея мало представлений о работе вокального коуча, я была просто концертмейстером. Как отличница, которая окончила с красным дипломом Киевскую консерваторию, знала только то, чему меня учили. Мало того! Я не бывала в театре, находила искусственным звучание оперных голосов, поэтому предпочитала филармонический зал с симфонической и инструментальной музыкой. Но чем больше погружалась в профессию осознанно, тем больше расширялось поле возможностей.

Когда я пришла к своему первому педагогу по вокалу Наталье Вениаминовне Татариновой, сказала ей, что занимаюсь «просто так, для себя», и что у меня нет голоса. Помню, как она серьёзно мне ответила: «Голос есть у всех».

И объяснила, что, если я буду знать вокал, то лучше смогу помочь певцам, которым аккомпанирую. Для этого я сама должна научиться петь. Я очень удивилась этому совету. До тридцати лет я пела только джаз и поп-музыку. «Moon River, wider than a mile...» Я была душа студенческих компаний! И не представляла, что могу петь оперные арии. Но начала заниматься вокалом, и прорвался голос. Позже я получила ещё один диплом вокального отделения консерватории в Афинах. Так я вошла в эту профессию, со всех сторон её обняла.

Выбрать себе педагога — часть таланта певца

— Мне повезло с учителями. Как раз во время учёбы в Афинской консерватории я встретила своего итальянского педагога Фьореллу Кармен-Форти. Так получилось, что она жила напротив здания консерватории. Диплом я получила в консерватории, а вот уроки вокала я получала в доме напротив. Я работала с Фьореллой в течение четырнадцати лет. Она умерла год назад в возрасте 90 лет. Благодаря общению с Фьореллой Кармен-Форти я владею знаниями и навыками итальянской школы вокала.

Между прочим, выбрать себе педагога — это тоже часть таланта. Бывают от природы одарённые люди. Но певцов, которые сразу бы вышли на сцену и стали петь, не бывает. Нужна школа. Чудо случается только тогда, когда ты находишь человека, который понимает твой голос и может включить в нём правильные «кнопки».

Теперь я с нетерпением жду следующего года, когда проведу свой мастер-класс по вокалу в Италии. Недавно я получила такое приглашение. Фьорелла часто говорила, что хороших педагогов в Италии сейчас нет. И мне хочется вернуть этой стране хотя бы немного из того, чему меня научила Кармен-Форти.

Петь никогда не поздно

— Мой дебют в качестве солистки состоялся, когда мне было сорок пять лет. Первая партия, которую я пела, — Микаэла в опере Бизе «Кармен». Приехала в театр чешского города Брно, спела прослушивание, и мне сразу предложили роль. Там никто не спросил меня о возрасте. К сожалению, в российских театрах есть возрастная дискриминация. В Европе она выражена меньше. Мне доводилось в качестве помощника дирижёра проводить прослушивания артистов. И часто слышала, как тридцатилетним людям говорили: «Как вы поздно начали учёбу!». Никогда не поздно, я считаю. Хотя, психологически совсем непросто обнаружить у себя голос в пятьдесят лет и начать всерьёз заниматься вокалом. Мой первый педагог Наталья Вениаминовна Татаринова так же, как и я, начала петь в середине своей жизни, получив вокальный диплом в 50 лет! Но она занималась у знаменитого Н. Злобина, последователя школы К. Эверарди. Это очень дорогого стоит, когда человек приходит в профессию зрелой личностью.

Право на голос

— Я даже больше скажу. Мой отец был инженером-металлургом по цветным металлам. Меня, кстати, коллеги тайно называют «Металлоискателем», потому что я ищу в человеке голос, «металл», тембр. С детства я никогда не слышала, чтобы мой отец пел, хотя вся семья у нас музыкальная. Мама могла извлекать ритм даже из кастрюли, играя, как на бубне. Старшая сестра Елена — бард. Младшая Лариса — оперная певица, лауреат конкурса Руджеро Леонкавалло в Италии, одна из моих первых учениц по вокалу.

Но однажды я занималась с греческим басом Димитрисом Кавракосом, который готовился к выступлению в Ла-Скала. Он пел, я его поправляла, а отец сидел в соседней комнате и ждал, когда я освобожусь. И вот, когда певец ушёл, папа, идя мне навстречу, вдруг запел. Я услышала необыкновенно красивый голос! Это был настоящий оперный голос драматического тенора. Когда я рассказываю эту историю своим сёстрам, они не верят. Это случилось всего один раз в жизни, и больше отец не пытался запеть. Видимо, он был очень вдохновлён в тот момент. Та история убедила меня, что у каждого человека есть голос. Поэтому я говорю другим людям уверенно: никогда не сдавайтесь! Если вы что-то любите, если интуиция вас толкает начать неизведанное дело, то возраст не имеет значения. Если ты понял, что у тебя есть голос, пусть даже в сорок лет, развивай свой талант. Никто не обязывает тебя становиться профессиональным оперным певцом. Но ты имеешь право открыть рот и петь. И можно только радоваться этому.

Четыре разговорных и десяток письменных

— Языки — большая часть профессии музыканта. И одна из главных компетенций педагога по вокалу — слышать языки и уметь произносить текст в любой опере. Итальянский — один из базовых языков в жанре оперы. Шестьдесят процентов оперного репертуара написано на итальянском языке. Я свободно владею им, также как русским, греческим и английским. Читать умею на любом языке, кроме иврита и арабской вязи. У нас, музыкантов, особенность работы связана с чтением партитур в оригинале. Поэтому «Русалку» Дворжака я читаю на чешском, оперу «Самсон и Далила» Сен-Санса — по-французски. Недавно я работала в Словении, освоила словенский для общения, но не считаю, что знаю его достаточно хорошо.

Дыхание теноров, пилатес для сопрано

— Ещё в Киевском театре меня называли теноровым концертмейстером. Я чувствовала энергетику, дыхание теноров, знала характерный тенорам репертуар. Со временем я приобрела навык определять физиогномически, какой у человека тембр голоса. Проявляет его и смех. Не каждый вокалист сразу находит свой подлинный тембр. Вот случай. Работая в Словении, я получила письмо от молодого человека и запись неаполитанской песни в его исполнении. Удивилась и спросила, как он меня нашёл. Он пояснил: «Помните, меня вам представили однажды как баса? А вы взглянули на меня и сказали: „Странно, глаза тенора“». Он долго искал себя и вспоминал эти слова. И прошлым летом, когда я была дома, в Афинах, приехал, чтобы у меня поучиться. Такой подход к профессии вызывает моё уважение.

Постоянное совершенствование своего инструментария и вокальных навыков — это тоже творческая часть профессии певца. В современных оперных постановках солисты зачастую играют, как драматические актёры. Им приходится петь в странных, причудливых позах. Идеального владения голосом можно достичь упражнениями. Всё зависит от степени владения своим телом. Представьте себе пилатес, совмещённый с уроком вокала. В опере это возможно. Ведь основа вокала — это дыхание. Я часто советую певцам приёмы, которые помогают им настраивать голосовой аппарат с помощью разных способов дыхания. Звук может быть статичным или динамичным, спокойным или напористым. Вокальное дыхание подобно ауфтакту дирижёра. А они бывают разными, в зависимости от характера последующей фразы. Звук должен литься, протекать. Вообразите, например, что дуете на замёрзшее стекло, вот на таком дуновении получите живой звук.

Меня как коуча беспокоит и такой, например, вопрос, соответствует ли звук образу персонажа, содержанию сцены спектакля. Умирающая от туберкулёза Виолетта не должна петь поверхностным звуком. Надо петь на преодолении, как больной человек, который прилагает усилия, чтобы выразить свою мысль. Солистке нужно найти в своём голосе глубину, упругость, воздух. Я называю это вертикалью. По-научному это называется звуковой эмиссией. Я не люблю улыбчатое пение. Оно не только поверхностное, но и, простите, слегка дураковатое. Нужна мера во всём — и в пении тоже. Все эти подробности труда вокалистов — это моя парафия (приход — Прим. ред.). Мне нравится лепить голос, придавать ему оттенки, пластичность, объёмность, проточность.

Сотрудничество с Теодором Курентзисом

— Мы давно знакомы с Теодором Курентзисом, вместе работали в Афинах, а потом в Перми. Это он пригласил меня в Пермскую оперу. Принимать участие в проектах, которые он инициирует, мне, безусловно, интересно. Мы хорошо знаем друг друга с профессиональной стороны, имеем схожие критерии в восприятии музыки. Оба учились у одного педагога по вокалу, известного греческого баритона Костаса Пасхалиса. Мало кто знает, что у Теодора красивый бас-баритон. Это важно, поскольку не каждый дирижёр может работать с вокалистами настолько глубоко, как он. Обычно дирижёры — это власть. А певца надо понять! Поэтому мы уделяем много внимания психологии, амбициям, характеру, житейскому опыту человека, с которым работаем. Это непросто — проложить путь к уху, сердцу, сознанию вокалиста. С людьми нужно не просто работать, нужно открывать в них закрытые пока «дверцы», расширять возможности их таланта.

Считаю, что, благодаря нашей совместной работе с Теодором, в Перми появился питомник голосов: Надежда Кучер, Надежда Павлова, Зарина Абаева, Александр Погудин. С каждым из солистов я много работаю как вокальный педагог. Иногда и в режиме онлайн! И очень хочу, чтобы они пели не только на пермской сцене, чтобы их приглашали в другие российские и зарубежные театры. Я мечтаю отправлять наших певцов месяца на два в Италию, в Тоскану, чтобы они погружались в языковую среду, начинали говорить по-итальянски, выступали на больших сценах повсюду. Тогда это и на качестве исполнения оперы отразится. Такого опыта российским певцам не хватает.

Вокальные нюансы «Травиаты»

— Постановка «Травиаты» в феврале привлекла к себе ещё больше внимания, чем во время премьеры. Могу сказать, что за полгода спектакль созрел в той форме, в какой его задумали Роберт Уилсон и Теодор Курентзис. По-моему, спектакль, который увидели зрители 4 февраля на открытии фестиваля «Золотая маска», был самым лучшим и с музыкальной, и с постановочной точки зрения. Пожалуй, из всех проектов Теодора Курентзиса, которые у меня на глазах ставились в Пермском театре оперы и балета, самая скрупулёзная работа с полной отдачей, мне кажется, была проведена в постановке «Травиаты». Режиссура Уилсона позволила солистам быть в полном контакте с дирижёром.

Всё же эта версия «Травиаты» оказалась очень сложным проектом. Особенно для вокалистов. Я работала и с солистами, и с хором. Наши занятия вокалом шли параллельно с основными репетициями спектакля. И я хочу сказать о важном аспекте этой постановки, о котором многие не знают. Когда артист стоит под светом прожекторов в синтетическом костюме и гриме, его организм обезвоживается — для голосовых связок хуже ситуации не бывает. Это значит, голос может срываться. Хотелось бы, чтобы режиссёры учитывали этот момент. Для солистов постановка оказалась экстремальной ещё и потому, что они проводят на сцене больше времени, чем другие артисты. Из трёх часов, в течение которых длится опера, Виолетта остаётся на сцене почти полтора часа. Конечно, с перерывами, но солистка исполняет объёмный сложнейший материал. По моему мнению, статические позы сковывают голосовую эмиссию, ведь голос — это проекция тела. И процесс самовыражения был повернут вовнутрь. В этой постановке тело артиста было поставлено служить идее режиссёра. Не знаю, что на это бы сказал Дж. Верди.

Ещё один нюанс связан с исполнением оперы несколько вечеров подряд. По советам врачей фониатров, пение каждый день даёт чрезмерную нагрузку на связки. Перерыв в двадцать четыре часа вокалисту не помешает. Особенно в случае такого трудного спектакля, как «Травиата».

Сегодня искусство воспринимается по-другому. Сегодня постановка оперы — это режиссёрский проект. И всё же у артиста должна быть возможность для естественного выражения эмоций. Все знают, что оперным певцам свойственно утрировать в этом на сцене. Вот Уилсон в своей постановке взял и отсёк всё излишнее, как Микеланджело. Это мне импонировало.

Топ голосов всех времён

— Мне часто задают вопрос, кто из знаменитых голосов для меня является образцом. Вокалистам важно это знать, чтобы понять педагога — куда он приведёт их в результате совместной работы, где его горизонт. И первым именем я всегда называю Марию Каллас. Не потому, что она гречанка, как и я. А потому что никто, кроме неё, не достиг такого высокого интерпретационного уровня. Мне очень нравятся в её исполнении такие оперы, как «Травиата», «Норма», «Медея». Отмечу также голос Ренаты Тебальди, хотя, считаю, она немного холодна как интерпретатор. Из русских певиц мне нравилась меццо-сопрано Елена Образцова. Из мужских голосов мои ориентиры — это Марио Дель Монако, Франко Корелли, Джузеппе Ди Стефано. Мой педагог пела с этими солистами. У них была настоящая вокальная школа.

О ближайшем будущем и мечтах

— Следующий проект, над которым я сейчас работаю в Перми, — это опера «Богема» Джакомо Пуччини в постановке Филиппа Химмельмана. Это совместный проект Пермского театра оперы и балета и Фестшпильхауса Баден-Бадена. Премьера состоится в мае этого года, предваряя открытие Дягилевского фестиваля. Репетирую с певцами, вижу, как они раскрываются в совместной работе с дирижёром Теодором Курентзисом. Ведь дирижёр — не тот, кто отмеривает такт руками, а тот, кто даёт музыкантам импульс. Они отвечают ему, и так рождается музыка. Опера — это постоянная циркуляция энергии между дирижёром, оркестром и вокалистами. Энергия поднимается из оркестра вверх, в зал — публика получает тепло этой волны. Затем она возвращается на сцену и обратно к дирижёру. Именно поэтому мы можем слушать одну и ту же оперу неоднократно, словно впервые. Мы греемся её теплом.

Мечтая, чем мне интересно заниматься в будущем, где применить свой опыт и знания итальянской вокальной школы, я представляю себя во главе оперной студии для молодых певцов. Неважно, в какой стране, лишь бы был богатый материал для работы.