Выставка «Папины письма»: выход из наива

Казалось бы, для музея, имеющего дело в первую очередь с творчеством, этот историко-публицистический проект не очень логичен. Каждый, кто услышал, что в Музее советского наива открывается выставка ГУЛАГовских писем, мысленно недоумевал: а как это можно художественно представить?

Но, если вдуматься, в том, что выставка «Папины письма» разместилась именно в этом пространстве, есть железная логика. Музей советского наива не в первый раз обращается к советскому прошлому: здесь прошли выставка «Октябрь всегда был красным», выставка советского любительского кино, выставка, посвящённая образу Ленина в искусстве... Осмысление советского опыта, которым занимается музей, было бы неполным без темы ГУЛАГа.

Но всё же новая выставка отличается по тональности от всего, что было здесь раньше: до сих пор восприятие советских реалий было скрашено тем самым наивом, который обозначен в названии музея. Это были «розовые очки» из пейзажей с лебедями, танцев под патефон, первомайских демонстраций, тазиков новогоднего оливье... Разумеется, подача «советского наива» всегда была в музее постмодернистски ироничной. Но сейчас речь идёт о вещах, которые несовместимы с розовыми очками, да и иронию придётся отбросить.

Выставка с удивительным вкусом и тщанием создана Обществом «Мемориал», специалисты которого выбрали из архивов персональные дела, в которых содержались письма отцов, заключённых в лагерях ГУЛАГа, к детям. И какие письма! При взгляде на стенды, где размещены материалы выставки, сами собой отпадают вопросы о художественной подаче материала: эти письма в специальной подаче не нуждаются. Они и есть искусство.

Иван Суханов — идеалистический сын Серебряного века российской культуры. Инженер, художник и блистательный музыкант, делом своей жизни он избрал архитектуру. Суханов безумно любил свою семью — жену Софью и сына Мишу. Когда его арестовали, Мише было почти 17 лет. Каждое письмо из лагеря, которое Суханов отправил семье в подмосковную Малаховку, полно вопросами о сыне, о его успехах в учёбе и наставлениями о том, как жить правильно. Документы эти удивительны... Заключённый, содержащийся в страшных условиях, жизнь которого висит на волоске, не жалуется, не проклинает судьбу, а просит сына непременно разыскать новую книгу об архитекторе Палладио с репродукциями: это очень хорошая книга о великом архитекторе, Мише будет полезно её прочитать!

И, конечно, в этих письмах — рисунки. Суханов был профессиональным художником и мастерским рисовальщиком. Таёжные пейзажи с лагерными бараками, портреты зэков — бытовые зарисовки — великолепные свидетельства эпохи, живые, сочувственные, без малейшей озлобленности.

Виктор Лунёв — один из немногих героев выставки, которому удалось пережить заключение и дожить до реабилитации. Он был блестящим инженером, руководителем социалистических строек, образцовым героем индустриализации. И лишь трагедия — несправедливый арест и ГУЛАГ — позволили раскрыться его истинному таланту великолепного детского поэта и художника. Дочке Алёне он отправлял из заключения не письма, а целые книжки — стихи с собственными иллюстрациями.

Стихи написаны изящными печатными буквами:

От отца — письмо Алёне
Об отважном почтальоне
С полуострова Таймыр
(Не ленись, читай до дыр!)

В шутливых строчках — описание северной природы: белые медведи, песцы, лютый холод и северное сияние. Ни слова жалобы, ни малейшего намёка на негатив! Судя по стихам, Алёнкин отец — не заключённый, а кто-то вроде полярника: сидит в освещённой электричеством тёплой комнате, пьёт чай... Но очень о дочке скучает.

После реабилитации Лунёв стал профессиональным детским писателем. Жаль, немного книг успел издать: вскоре умер от болезни лёгких, заработанной в лагере.

Письмам Алексея Вангенгейма дочери Элеоноре отведены целых четыре стенда. А между тем письма эти шли не десятки лет, а всего три года с небольшим: их автор был арестован в 1934 году, а в 1937 году — расстрелян. Когда Алексея забрали от семьи, его дочери было всего три года. Отцовские письма стали её первой и главной школой.

Вангенгейм был учёным-энциклопедистом. Окончил университет по физике и математике, увлекался биологией, работал метеорологом — создавал сеть метеорологических станций на Крайнем Севере и страшно гордился этой работой. Уже из лагеря он пишет, как его работа помогла советским лётчикам совершать легендарные трансполярные перелёты. На Соловках он читал заключённым лекции о реактивных двигателях, о завоевании Арктики, о возможности полётов на Луну и, разумеется, о том, есть ли жизнь на Марсе...

Дочь Элю он воспитывал по-отцовски внимательно, пусть и дистанционно. Гербарии и натуралистические зарисовки, коллекции минералов, схема солнечного затмения, строение цветка, руководство, как нарисовать спираль... Познавательные загадки: «На поле родился, на заводе варился, на столе растворился», подсказка — рисунок: вазочка с сахаром. Из этих писем и чудесных рисунков можно было бы составить целую серию детских познавательных книжек!

Кроме любопытства, выставка вызывает острейшее чувство, которое трудно описать. Горчайшая жалость, жесточайшая утрата — переживаешь расставание этих прекрасных любящих семей как собственную трагедию и трагедию страны, которая теряла лучших своих сыновей.

Одно утешает: дети, которым отцы писали эти письма, выросли чудесными людьми. Алексей Вангенгейм мог бы гордиться Элей: как он и мечтал, она стала блестящим учёным-палеонтологом. Дочь Виктора Лунёва Елена — филолог. Михаил Суханов продолжил дело отца, стал архитектором и живёт всё в том же доме в Малаховке, куда шли папины письма.

Выставка, подготовленная «Мемориалом», — всероссийская, передвижная. Но Музей советского наива не был бы собой, если бы не дополнил экспозицию собственными работами. Прежде всего, это несколько стендов с письмами пермских репрессированных их детям. Здесь есть не менее, а то и более выразительные экспонаты, чем в московской экспозиции, — например, письмо заключённого Василия Лаищева, вышитое на носовом платочке. Василий мечтал передать его на волю, но человек, который взялся вынести его и переправить семье, оказался провокатором, и письмо осело в архивах НКВД. Там оно и находится: подлинник отказались отдать на выставку, выставлена лишь фотография.

Центром экспозиции стала инсталляция молодой художницы Марии Полуэктовой «Линия жизни». Это 16 рулонов старых советских обоев, на которые нанесены репродукции фотографий ближайших предков Марии — получился коллективный портрет семьи, которая много страдала из-за репрессий. Старые обои со знакомыми всем геометрическими узорами уже давно не выпускают, но Мария собрала образцы, хранившиеся на чьих-то чердаках, по объявлению. Освещение инсталляции устроено так, что лица с фотографий будто выглядывают из глубины стен старого дома, навсегда оставшегося в ХХ веке.

В этой выставке историческая тема подана очень лично, очень тепло — через человеческие истории, которые могли бы стать сюжетами романов или фильмов. Они трогают душу и проясняют сознание. После этой выставки возвращение в «советский наив» уже невозможно.