Почему многие женщины больше не стремятся выйти замуж? Как общество решилось заговорить об «осознанной бездетности»? К чему ведёт агрессивное навязывание традиционных семейных ценностей? Почему меняется представление о жизни «на закате»? Усиливает ли фестиваль «про женщин» ощущение гендерного неравенства? Эти и другие вопросы обсудили с Анной Шадриной (Минск), писательницей, докторанткой Университета Лондона, автором книги «Не замужем. Секс, любовь и семья за пределами брака». 3 сентября она будет в Перми читать две лекции в рамках фестиваля We-fest.
Тема вашей первой лекции «Не замужем: любовь и семья в эпоху риска». Как бы вы обозначили её основную линию?
— Сначала я хотела назвать мою лекцию «Капитализм. Тиндер. Девушка: Парадоксы Современной Любви». Здесь была отсылка к фильму с Ренатой Литвиновой «Небо. Самолет. Девушка», который я считаю важным в разговоре о том, как современная культура формирует идеал романтической любви.
С помощью двух других отсылок — к капитализму и «Тиндеру», популярному мобильному приложению для знакомств — я хотела сформировать направление возможной дискуссии. Меня интригует, почему многие люди по-прежнему хотят в пару, если эта форма организации быта становится всё более хрупкой.
Капитализм — это точка входа в разговор о том, как рынок труда влияет на сферу интимности. Поясню. В прошлом веке женщины получили доступ к оплачиваемой работе, и брак перестал быть единственным способом экономического выживания. При этом глобальный капитализм пестует ценность самореализации. То есть сегодня чтобы нас любили, мы должны быть «кем-то» — «состоявшейся личностью». И здесь возникает парадокс: в культуре романтическая любовь описывается как самый желанный опыт человека, а идеал любви обозначается через подвиг жертвенности, готовность жертвовать собственными интересами во благо партнёра или партнёрши. Проект самореализации, напротив, требует концентрации на себе и исключает возможность жертвования своими интересами.
Что касается «Тиндера», то это приложение в частности и культура онлайн-знакомств в общем наглядно показывают, как индивидуализация укрепляет «панику одиночества» и в то же время делает романтический союз всё более хрупким. Через эти вопросы можно выйти к другим аспектам моего интереса — почему, если больше 50 % населения живет за пределами брака, другие формы связей обозначаются в культуре как менее важные?
Однако мы хотели привлечь к разговору разную аудиторию — не только тех, кто ассоциирует себя с возрастной категорией «девушка» и пользуется «Тиндером». Поэтому в название лекции тема «парадоксов любви» обозначена более широко.
Анна Шадрина Фото: Из личного архива
Для многих мантра «хочу замуж» сегодня перестала быть актуальной. Почему меняется отношение женщин к браку?
— Это интересный вопрос — что может скрываться за желанием именно «выйти замуж»? Мне кажется, брак, прежде всего, ассоциируется с идей возможности гарантий, что любовь будет длиться долго. Помимо этого, в нашей части света брак особенно тесно ассоциируется с разделением гендерных ролей. Есть устойчивые представления, что должна делать жена, а что — муж. Несмотря на то, что в реальности это может быть совсем не так, функция мужа представляется в том, чтобы гарантировать экономическую безопасность. Таким образом, на мой взгляд, в идею брака «зашиты» обещания стабильности и безопасности. Именно того, чего так не хватает в эпоху всевозможных рисков.
Но вместе с тем невозможно игнорировать тот факт, что в действительности брак не может гарантировать никакой безопасности или стабильности. Возможно, понимая это, многие женщины организуют свои безопасность и благополучие любыми доступными способами. Любовь — довольно редкое событие. Невозможно предсказать, когда произойдет встреча, возникнут ли совпадения, смогут ли партнеры организовать баланс индивидуализма и жертвенности в паре. А безопасность — психологическая и экономическая — нужна каждый день. Слишком большой риск — ждать, что «наступит брак и настанет счастье»...
В медийном пространстве ощущается выход в пространство обсуждения тем, которые ранее были предметом умолчания. Здесь и сложная проблема насилия над женщиной, и осознанная бездетность, счастливая самодостаточноть... Что это? Реакция на активное насаждение «традиционных ценностей»?
— Я думаю, что само форма «медийного пространства» имеет здесь ключевое значение. Раньше в медиа могли говорить только в одну сторону — от авторов и спикеров — к аудитории. Сегодня спикерами стали все, у кого есть выход в интернет. Можно обсуждать, что угодно. Более того, если индивид не участвует в обсуждениях в интернете, даже просто «лайкая» чужие посты, он или она выпадают из области социальной видимости, пространства, где формируются нематериальные капиталы. А отсутствие этих капиталов ограничивает доступ к различным благам и ресурсам. Распространение социальных медиа буквально подталкивает нас к тому, чтобы мы участвовали в дискуссиях...
Отвечая на вторую часть вопроса, я с вами соглашусь. Мне тоже видится, что навязывание сверху определенного набора ценностей, ограничивающих жизненное пространство, встречает нарастающий протест. Этот протест был всегда. Просто социальные медиа сделали его видимым.
Всё же, на ваш взгляд, есть ли некая опасность в активной пропаганде так называемых «традиционных ценностей»?
— Опасность есть тогда, когда за образ жизни, который не соответствует чьим-то фантазиям, наказывают. Если смотреть на социальные процессы в большом масштабе, опуская частные судьбы, то, чем больше навязывается идея, что мужчины и женщины «созданы для разного», тем меньше шансов у них договориться в ситуации пары. По сути, идеология «традиционных семейных ценностей» является центральной силой, двигающей институт традиционного брака в сторону де-традиционализации. Конечно, навязывание гетеронормативного стандарта делает жизнь многих людей сложнее. Но в конечном итоге, чем сильнее давление сверху, тем крепче протест и креативнее способы сопротивления.
Очевиден рост социальной активности женщин. Однако условная позиция «Мужчина приносит мамонта, женщина поддерживает огонь» по-прежнему весьма популярна. Многие женщины согласны на роль «украшения» жизни, где за всё платит мужчина. Почему по-прежнему велико число тех, кто с радостью ограничит себя положением, по сути, вещи или функции?
— Разделение на роли «несущего мамонта» и «хозяйки очага» низводит обе стороны к функциям, мне кажется. И в первую очередь, ставит в унизительное положение мужчин, которые не могут организовать свои жизни так, чтобы воплощать стандарт кормильца семьи.
Насчет того, что многие женщины хотели бы оказаться содержанками, я думаю, не всё так просто. Судя по тому, что сейчас пишут экспертки, хорошо знакомые с «миром статусных мужчин», сегодня ожидается, что партнеры будут соответствовать друг другу во всем, обмениваться равными долями различных капиталов. Успешные люди хотят ассоциироваться с успешными людьми. Атлетического тела, навыка готовить еду и знакомства с сексуальными техниками больше не достаточно, чтобы быть «завидной невестой». Нужен ещё и «профессиональный проект», «самореализация». А если у женщины есть свой «проект», её сложнее убедить занять подчиненное положение. Так или иначе, она будет протестовать против неравных отношений.
Что же касается того, что многие женщины у нас «хотят, чтобы за них платили в ресторане», то мне кажется, это попытка установить хоть какой-то баланс: «Если от мужчины не дождаться равного вклада в эмоциональную работу и работу по дому, пусть он хоть по счёту заплатит»...
Новая парадигма любви говорит, в частности, о том, что счастливая пара не может рассчитывать на то, что её или его проблемы будут решены посредством партнёра?
— Проблемы и раньше не могли быть решены посредством партнера. Просто до того, как появилась возможность работать за деньги, самостоятельно зарабатывать на жилье и содержать близких, люди держались друг за друга сильнее — деваться было некуда. Чем больше рисков встречает человек, тем сложнее «подписаться» под чужие риски.
Тема вашей второй лекции в Перми — «Старость вне тела: как общественные институты старят людей?». Как бы вы обозначили её генеральную линию?
— Во время этой лекции я хочу предложить разговор о том, как различаются разные аспекты старения. Мы стареем не только биологически. Помимо тела, которое, кстати, люди эксплуатируют очень по-разному, мы стареем социально и культурно. Мы перенимаем идеи о том, что соответствует тому или иному возрасту и сами накладываем ограничения на свою жизнь — одеваясь и двигаясь по-другому, общаясь с людьми старше и моложе себя определенным образом. В целом, это про то, откуда берутся идеи вроде: «В моем возрасте уже...».
И причём здесь общественные институты?
— Общественные институты — рынок труда, образование, семья, здравоохранение — предлагают определённые социальные роли людям разных возрастов. Например, вы наверняка имеете представление о том, после какого возраста для женщины существует негласное табу на профессиональное продвижение, а после какого возраста «найти квалифицированную работу трудно или невозможно». В нашей части света очень считается, что зрелую специалистку «проще» заменить выпускницей вуза, чем «переучивать». Я пока не встречала в постсоветских странах массового возвращения в образование после 40 или 50 лет. Хотя, казалось бы, в чем проблема расширить возрастные границы в сфере образования?
Эйджизм в этих областях, в свою очередь, продолжается в семье. «Если женщина после 55 больше не нужна рынку труда, пусть она сидит дома и заботится о детях и внуках, ей всё равно больше делать нечего, заодно и нагрузка на социальную сферу меньше». Так, социальные институты формируют ситуацию пенсии, как периода выхода из активных ролей ещё до конкретных судеб, которые могли бы быть разными...
Когда я была подростком, казалось, что в 40 лет жизнь начинает заканчиваться, а в 50 мне придётся надеть платочек, ситцевое платьишко, растоптанные боты и потихоньку готовиться к смерти. Сейчас я смотрю на женщин в 40, 50 и старше, восхищаюсь многими и понимаю, что для них жизнь пока даже не близка к финалу. Чему обязаны эти изменения?
— Растущая продолжительность жизни совпадает с развитием «анти-возрастной» медицины и косметологии. Идея «третьего возраста» или «счастливого старения» приходит с Запада, где нынешнее поколение пенсионеров — многочисленное и довольно обеспеченное в массе. В интересах неолиберальных социальных политик — трансформировать «пациентов» социальных служб в «клиентов» и «потребителей» социальных услуг, чтобы благополучие пожилых людей становилось их частной проблемой. Капитализм культивирует ценность молодого, «независимого», ориентированного на достижения потребителя. Хочешь оставаться на плаву — вот тебе товары и услуги, которые будут маскировать процессы старения.
В этом есть свои минусы и плюсы. С одной стороны, новая мода на «моложавую старость» развенчивает стереотипы о том, как надлежит выглядеть «в возрасте». Но, с другой стороны, культура борьбы со старанием исключает из поля видимости интересы, потребности и проблемы поздних этапов жизни. В результате у старения есть две маски — обезображенная социальным исключением и имитирующая молодость. Интересно, каким могло бы быть лицо старости вне этих двух полюсов?
Как изменения восприятия пожилых повлияют на общество? Например, перестанут ли работодатели ставить столь низкую возрастную планку? Сформируется ли у молодого поколения более уважительное отношение к «старикам», которые больше не выглядят как старики? Станет ли молодым сложней устроиться на работу?
— К сожалению, научный футуризм не является сферой моей экспертизы. Но, судя по дискуссии в поле геронтологии, в какой-то момент необходимость изменений на рынке труда и в образовании станет критической. К середине века, согласно прогнозам демографов, пожилых людей станет больше, чем молодых. Ситуация, при которой, работающее население меньше неработающего из перспективы сегодняшнего дня представляется неблагоприятной, мягко говоря. Очевидно, в целях выживания человечество вынуждено будет изменить представления о старости и о работе. Но как это будет, я не знаю. Надеюсь только, что мы будем двигаться в сторону увеличения различных жизненных возможностей.
На ваш взгляд, нужен ли фестиваль, выносящий на обсуждение вопросы женской повестки? Или такая тематическая концентрация только усиливает ощущение гендерного неравенства?
— Лично у меня идея женского фестиваля протеста не вызывает. Мне комфортно объединяться с другими женщинами, чтобы говорить об общих проблемах. Меня часто спрашивают, почему я пишу о социальных процессах, обращаясь к опыту женщин. Мой ответ такой: потому, что женщины видят проблемы, хотят изменений и умеют для этого объединяться. Если мужчины не чувствуют потребности включаться в обсуждение проблем гендерного (не) равенства, это не значит, что проблемы будут обходить их стороной. Напротив, лавировать в потоке мощных социальных трансформаций, в которые мы включены сегодня, гораздо труднее без навыков солидаризации, без освоения языка уважения и поддержки. Но эту «науку» невозможно навязать. Тут каждый и каждая должны пройти свой уникальный путь к изменениям.
***
Подробнее о фестивале We. Fest вы можете прочитать в интервью с Дарьей Вершининой, а также в сообществах фестиваля в Facebook или ВКонтакте
