Дноклассники. История N: «Мне до сих пор тяжело проходить мимо школы»

Первый эпизод нашего проекта — рассказ 26-летней девушки, которая подвергалась травле с первого по девятый класс. Она попросила не называть её имя, потому что до сих пор боится бывших одноклассников. Сейчас она работает продавцом, фотографирует и рисует, любит активный отдых, походы с палатками. Мечтает переехать в Финляндию.

В школе были какие-то тюремные порядки

— Я училась в обычной школе в Лёвшино, она достаточно стрёмная. Лёвшино сам по себе неблагополучный район, там раньше было очень много бараков, в которых жили алкоголики и всякие маргиналы. В школе учились разные дети: и те, кого называют «трудные подростки», для которых комиссия по делам несовершеннолетних как дом родной, и обычные ученики. Я помню девочку, у которой бабушка работала инспектором по делам несовершеннолетних, но она была оторва. Унижала других детей, ставила их на колени, заставляла извиняться, снимала это всё на видео, и оно потом гуляло по всей школе. Было такое ощущение, что я нахожусь в колонии, в школе были какие-то тюремные порядки. Например, была чёткая иерархия. На верхушке находились «крутые» — эти ребята травили других, начали пить и курить за школой ещё классе в шестом. Были середнячки и те, кого чморят. Я была в самом низу этой иерархии.

Меня травили с самого начала. Моя мама работала в нашей школе секретарём и дружила с нашей классной руководительницей. Я не помню точно, но, наверное, я рассказала об этом одноклассникам. Им могло показаться, что я какой-то «привилегированный ребёнок». Может быть, меня из-за этого возненавидели, а может, ещё что-то было, я не поняла. Почему-то они упорно называли меня стукачкой, хотя я ни своей матери, ни классной не рассказывала о том, что происходило в школе. Я была забитым и одиноким ребёнком. На меня косо смотрели, шушукались вслед. У нас был буйный класс, и если что-то происходило и их наказывали, они считали, что это моя вина. В нашем классе были и другие дети, мамы которых работали учителями в этой же школе, но их не травили. Я была не единственным объектом травли, и на всё это было достаточно мерзко смотреть.

Я очень не хотела идти в школу, каждый день был каким-то испытанием. Приходила на уроки абсолютно молча, ни с кем не общалась, на переменах забивалась куда-нибудь и читала, ела в столовой одна, а потом просто уходила домой. Сейчас я практически не могу вспомнить конкретных эпизодов травли, есть только общие горестные воспоминания. Помню, что оскорбляли, издевались. Например, я сидела в кабинете физики, была перемена. Эти дебилы просто стучали по парте, а потом подходили ко мне и говорили, что стучать нехорошо. Грозились «назначить мне стрелку». Это были просто какие-то угрозы. Я никак не реагировала, не знала, что мне делать. Эти ребята просто так развлекались. В нашем классе было около 30 учеников, «агрессоров» было 5-6 человек. Они ходили по школе группами и считали, что им всё позволено. Помню, в их компании был мальчик, над которым они тоже издевались. Думаю, он общался с ними и терпел это всё, потому что боялся стать изгоем.

Директриса лояльно на это смотрела

Девочки-задиры были любимицами нашей классной руководительницы, она всячески их поощряла. Директриса тоже лояльно на это смотрела. Она хорошо общалась с «трудными детьми» и заручилась их поддержкой. Помню, был эпизод, когда в школьном туалете нашли насвай. Она устроила собрание и сказала, что даёт время, чтобы мы избавились от «этой гадости». То есть такие вещи не выходили за пределы школы. Наверное, она не хотела проверок со стороны департамента образования, поэтому договаривалась с ними. Я не знаю, какой был механизм, но я видела полное бездействие со стороны управляющего состава школы. Других детей доводили до слёз, их зажимали, избивали, но ничего не происходило. Приходили разбираться родители, но всё продолжалось.

Учителя делали вид, что ничего не замечают. Некоторых из них тоже травили. Это были настоящие срывы уроков, и опять же за это никого не наказывали. Дети орали, посылали матом учителя, включали музыку, короче, вели себя как в зоопарке. Рылись на учительском столе, подкладывали на стул кнопки. Вроде как это невинные шалости, но учительница в итоге просто отказывалась вести урок. Я помню такие случаи на химии, физике, труде, учителей доводили до слёз. Получается, что учителя просто не могли работать, не заручившись авторитетом «агрессоров».

У нас в школе был психолог, какое-то время даже был предмет «психология». Эти уроки тоже срывали, так что толку особо не было. Я приходила к психологу и говорила, что мне плохо. Пользы от этого не было никакой, это всё были слова в пустоту. Я считаю, что в таких ситуациях психолог вместе с классным руководителем и директором должны как-то повлиять на эту ситуацию, но ничего такого не происходило. Мать мне сказала, чтобы я не вздумала кому-то говорить о том, что ходила к психологу, потому что из-за этого меня будут травить ещё больше.

Мама с папой были в разводе. Папа после развода пропал, я его больше не видела. С мамой у меня не было близких отношений, общение было достаточно холодным. Один раз я рассказала ей, что мне плохо. Она сказала, что я сама виновата в том, что меня травят, потому что я держусь особняком и считаю себя лучше других. Сказала, чтобы я сама разбиралась со своими проблемами. Приводила в пример одноклассницу, у которой мама тоже работала учителем, но её не травили. Я не знала, к кому ещё обратиться, ни о каких телефонах доверия или каких-то программах помощи несовершеннолетним я не слышала. Поэтому я просто стойко переносила все тяготы и ждала, когда это закончится.

У меня вообще не было друзей в школе. Мама мне говорила не обращать внимания на травлю. Это, наверное, такой российский тренд — «не обращай внимания, и всё пройдёт». Я выживала в одиночку, это было достаточно стоически. Изо дня в день я старалась не замечать, наращивать броню, уходить в себя. Травля происходила девять лет, потом большинство этих уродов ушли, и стало легче.

Я сожгла свой выпускной альбом

В девятом классе у нас была фотосессия на выпускной альбом. Я не хотела фотографироваться с одноклассниками, я их ненавидела и думала, что без меня всё будет лучше. Когда всех позвали фотографироваться, я просто осталась в классе. Классная увидела, что меня нет, и заставила меня прийти. Остальным было плевать, но она хотела, чтобы я фотографировалась вместе со всеми. Я плакала, и конечно, на фотографии я получилась отвратительно. Чёрная футболка, крестик и жутко грустное лицо. Мать потом спросила, почему я не оделась нормально. На выпускной я не пошла, альбом с фотографиями и ленточку выпускника сожгла.

Десятый и одиннадцатый класс прошли довольно ровно, меня никто не доставал, и я была почти счастлива. Я начала дружить с некоторыми девочками, но наше общение было очень поверхностным. Я чувствовала тотальное одиночество. Время проводила примерно также — в перемены читала или просто ждала начало урока.

После окончания школы прошло уже восемь лет, но мне до сих пор тяжело приезжать в Лёвшино и даже просто проходить мимо школы. Если я встречаю своих одноклассников на улице, просто сжимаюсь в комок и перехожу на другую сторону, чтобы не дай Бог не заметили и не заговорили. Я не слежу за их судьбой, мне абсолютно без разницы, как у них дела, не хочу их ни видеть, ни знать. Думаю, между нами была какая-то пропасть. Все их интересы были сосредоточены на сексе, алкоголе и курении. Мне это просто было неинтересно, я всегда видела в них только деградантов. Это была какая-то взаимная ненависть и непонимание.

Мою жизнь можно разделить на «до» и «после». Не припомню, чтобы после школы в моей жизни ещё была травля. Всё было достаточно спокойно, и я больше не встречала настолько дерьмовых людей. Сейчас я жутко боюсь людей и не люблю общаться, у меня бывают панические атаки. Возможно, этот опыт сделал меня сильнее, но лучше бы его не было. Думаю, я была бы спокойнее и счастливее. Я хожу к психологу. Думала, что всё это пережила и простила их, но потом поняла, что ничего подобного. Если брать пять фаз принятия, то я метаюсь между гневом и депрессией. Иногда я хочу, чтобы они все страдали и были несчастны. Просто жаль, что мои школьные годы так прошли и весь подростковый период был бесконечной борьбой. Если бы мои одноклассники прочитали эту статью, мне кажется, они бы сказали, что я всё придумала. Не думаю, что у них было бы какое-то раскаяние или сожаление. Не уверена, что в них вообще есть что-то человеческое. Я не хочу открывать своё лицо и имя. Не хочется, чтобы ко мне ломились в личку и говорили, что я сама виновата.

У меня огромная злость на маму и на педагогов. Сейчас, когда я выросла, я не понимаю, почему взрослые с этим ничего не делали. Не понимаю, почему меня нельзя было перевести в другую школу. По-моему, если климат такой отвратительный, надо забирать оттуда ребёнка, а не закрывать на это глаза. В России вообще ни на каком уровне не рассматривают травлю как проблему. Мне кажется, было бы круто создать что-то типа скорой психологической помощи, когда психолог выезжает в школу и работает с классом вместе с директором и учителем.

• Если вам есть что рассказать о травле в школе — поделиться своей историей из прошлого или сообщить о нарушениях прав, которые происходят прямо сейчас — то пишите нам (). Все сообщения будут или опубликованы или, как минимум, переданы в Общественную палату Пермского края.

***

Читайте также:

«Совет „не выделяться“ — это не совет ни фига». Травля в школе: кто виноват?

Картотека: Школьная травля: что делать?