Кошмарный сон Веры Павловны: что происходит внутри ветхого дома из проекта Ханнеса Мейера

Конец утопии

Речь идёт о здании общежития Механического техникума (сегодня — колледжа имени Славянова) по адресу Уральская, 110. Недавно мы писали об этой истории: чуть меньше месяца назад дальняя часть левого крыла здания частично обрушилась, и в этот же день стало известно, что после признания дома аварийным (это решение с почти стопроцентной вероятностью будет вынесено 22 февраля) его окончательно расселят и, видимо, снесут.

Это не будет нарушением закона: к сожалению, за всё это время ни у кого не дошли руки поставить дом на учёт как объект культурного наследия. Но это точно будет огромным репутационным провалом для властей города, который активно готовится справить трёхсотлетие. В Перми, в конец концов, не так много зданий, к которым приложили руку архитекторы с мировым именем — а второй директор Баухауса Ханнес Мейер именно из таких. В начале тридцатых он вместе с учениками приехал в Россию и оставил свой след во многих городах — в том числе он разработал проект Закамска, который тогда замышлялся как город-спутник Перми. Мейер также приложил руку к проектированию Соцгородка на Городских горках.

Явных свидетельств, которые позволили бы назвать Ханнеса Мейера автором проекта этого конкретного здания, похоже, не сохранилось. По этому поводу на днях даже развернулась дискуссия в «Фейсбуке». Общепринятое мнение таково, что здание на Уральской — одно из двух, построенных «по проекту Мейера» (второе — «Дом специалистов» на той же улице), но что значит эта формулировка? Рискнём предположить, что имеется в виду не конкретный архитектурный проект, а планировочный проект целого района — которым Мейер, собственно, и занимался. Впрочем, если это и меняет дело, то только усиливает драматизм ситуации: теперь речь идёт не столько о потере конкретного здания, сколько об утрате важного звена, которое связывает нас с последней пермской архитектурной утопией. Чтобы понять, насколько масштабной она была и какие виды советская власть имела на Городские горки вплоть до начала ВОВ, достаточно взглянуть на архивные эскизы, опубликованные нашими коллегами. Это и правда поражает воображение.

Иными словами, через образ здания на Уральской с нами говорит огромный и уникальный пласт нашей несвершившейся истории, в которой не было и, вероятно, не будет ничего подобного. И таких связующих звеньев осталось всего два.

Два государства

Сегодня у здания на Уральской, 110 нет собственного образа — точнее, он размыт. Его невозможно однозначно отнести ни к конструктивизму, ни к иному архитектурному стилю, хотя дискуссии по этому поводу периодически возникали. Его даже невозможно адекватно сфотографировать, поскольку фасад частично перекрыт уродливым коммерческим павильоном и заслонён ветками деревьев. Нет ничего удивительного в том, что при таком раскладе здание оказалось вытеснено за границы восприятия горожан, которые, когда его снесут, вряд ли заметят потерю. И логично, что главными хранителями исторической памяти о доме оказались его жители. Например, Ольга Анисимова: она живёт в этом доме уже четырнадцать лет, пять из которых — в статусе старшей по дому. Точнее, по его левому, «общажному» крылу, в котором и произошло обрушение. Правым крылом заведует её тёзка, Ольга Викторовна. Это разделение куда более существенно, чем может показаться со стороны:

«У нас тут фактически два государства, — рассказывает Анисимова. — В левом крыле — общежитие, в правом — отдельные квартиры. Там всегда жили преподаватели техникума. И у нас почему-то всегда было такое противостояние двух миров, разные конфликты. В своё время они даже хотели отделиться от нас, но не получилось, потому что бойлер общий, и он в нашей части. Нас сейчас связывают в основном общие коммуникации».

При этом с коммуникациями тут беда — аварии случаются регулярно. Несколько дней назад затопило бойлерную — по словам Ольги, представители УК «Мастер комфорта» приезжали, посмотрели на ситуацию, но ничего не сделали:

— Управляющая компания бездействует, — говорит она. — И она повинна в нынешнем состоянии дома. В жилищной инспекции нам сказали, что могут только взимать штрафы, но не могут заставить компанию работать. С первого сентября прошлого года инспекция исключила наш дом из их реестра, но сейчас нас никто другой не берёт и, видимо, уже не возьмёт. Поэтому сейчас нас обслуживает та же УК, но только в аварийном режиме.

Понятно, что при таком положении дел большая часть жильцов (а всего было расселено 24 квартиры и почти полсотни человек) поспешила покинуть дом, перебравшись или в предложенный властями маневренный фонд, или к родственникам. Но не все.

«Пойду жить в палатке»

Вера Павловна Мазунина — ветеран труда, больше 15 лет отработавшая на заводе «Промсвязь» — оказалась единственным жильцом аварийного крыла, который не покинул дом, а просто перебрался в более безопасную его часть. В этом доме она живёт уже 45 лет. Вместе с мужем, сотрудником Механического техникума, они получили здесь квартиру в конце семидесятых. Точнее, не квартиру, а небольшую комнату в общежитии на первом этаже. В ней молодая семья прожила около пяти лет, а потом, в восьмидесятые годы, произошло первое обрушение.

Тут надо сделать отступление и заметить, что, по словам Ольги Анисимовой, которая тщательно следит за публикациями в прессе, большинство СМИ сейчас пишут о двух обрушениях, но на деле в истории здания их было в два раза больше. В восьмидесятые разрушилось несколько стен на первом этаже, в дальней части левого крыла. Затем, в 2016 году «схлопнулось» целых четыре этажа помещений общего пользования (сейчас двери в них наглухо заколочены), годом позже в одной из комнат обвалился потолок, и, наконец, месяц назад случилось последнее обрушение на сегодня. То есть этот многострадальный дом никогда не был особо крепким. К сожалению, такая ветхость вообще типична для советской архитектуры времён конструктивизма: прекрасные проекты за неимением средств воплощались в дешёвом и недолговечном материале.

Ну так вот, уже после первого обрушения семью Веры Павловны переселили с первого этажа на четвёртый, а в крыле поставили подпорки. К тому времени у неё было уже двое детей, они с мужем встали в очередь на квартиру, но так ничего и не получили:

— Он был инвалид, — вспоминает женщина, — с ампутированной ногой. Но мы были из деревни, денег у нас не было, и нас поставили в конец очереди, а квартиры получили все, кто побогаче.

И они остались тут, на Уральской, 110. В 1986 году супруг Веры Павловны умер, дети со временем разъехались, а она всё жила в своей комнате на четвёртом этаже — вплоть до конца января этого года. Когда произошёл обвал, представители администрации экстренно выселили всех — Веру Павловну тоже хотели отправить в одну из квартир манёвренного фонда на улицу Народовольческую, но она отказалась наотрез: пришлось вскрывать одну из «манёвренных» комнат в этом же здании и поселять её туда:

«Я не смогу ехать на Народовольческую, — чуть не плача, говорит она. — Я стала терять память, очень ухудшилось зрение. Там квартира далеко от транспорта, я там заблужусь, кто будет меня искать? А тут я всё знаю наизусть, меня тут все знают, в случае чего сориентируют, куда мне идти. Если выселят отсюда — я не знаю, я в палатке у цирка пойду жить, другого выхода у меня нет».

Память подводит её всё чаще, но она хорошо помнит старые времена — до первого обрушения, когда в доме кипела жизнь. В огромном холле в то время стоял бюст Ленина (а ещё раньше — и Сталина), студенты техникума поддерживали чистоту и порядок, работала столовая и буфет. Всего этого больше нет, а жизненное пространство Веры Павловны ограничивается комнатой, разделённой на две половины — обжить она пока успела только одну из них.

«Хотелось бы жить спокойно»

Ольга Анисимова проводит небольшую экскурсию по левому крылу здания. Первым делом мы направляемся в эпицентр разрухи — в те самые комнаты, которые обвалились ещё в восьмидесятые и продолжают разрушаться сейчас.

Идти приходится по коридору, который мало похож на часть жилого помещения: под ногами колышутся доски, а вдоль стены проходит траншея, в которую уложены трубы — пару лет назад здесь начались работы по замене системы отопления, но из-за угрозы дальнейшего разрушения дома так толком и не закончились. Тем не менее, именно в этом коридоре всё как-то оживлённо: из комнат выходят покурить студенты, слоняются по своим делам жильцы, лает маленькая собака. Дверь в аварийную часть закрыта на тяжёлый ржавый засов. Внутри всё... В общем, внутри всё как-то вот так:

Трудно поверить, что когда-то это кирпичное месиво было комнатой, в которой Вера Павловна жила с мужем. Тем временем Ольга открывает дверь на улицу и демонстрирует наружную стену, которая прогнулась под давлением верхних этажей.

Находиться тут сразу становится не по себе, мы уходим и идём дальше, по коридорам второго и третьего этажа — большинство дверей тут или заколочены, или распахнуты настежь. На четвёртом этаже становится прохладно: из-за открытых окон и из-за сквозных дыр в потолке, через которые просматривается чердак. Формально некоторые из этих квартир до сих пор числятся в манёвренном фонде.

— Мы тут сами лазали, — рассказывает Ольга, — я кое-где баннеры натягивала, чтобы закрыть дыру в крыше, когда особенно сильно начинало течь. А в одной из этих комнат жила бабушка, которая однажды сама залезла на крышу и стала снег убирать — потому что больше никто на аварийную крышу лезть не стал.

Несмотря на плесень, влажные потёки, отслоившуюся штукатурку и общую запущенность, это крыло всё же выглядит обжитым — люди стараются поддерживать его хоть в каком-то порядке.

«Ну вот я сегодня пошла и подмела всё, — говорит Ольга. — Хотя хотелось бы жить спокойно. Я раньше работала в „Новомет-Пермь“, но с работы пришлось уволиться, тут же постоянно дёргают, постоянно аварийные ситуации. Последний месяц я тут вообще живу и работаю с утра до вечера».

Кажется, что дом приносит Ольге сплошные неприятности, но при этом она не хочет с ним расставаться и мечтает, что вместо сноса в нём всё же проведут капитальный ремонт:

— Мы же тут все друг друга знаем. Часто общаемся, чай пьём. Я бы, может, тоже плюнула и уехала бы, не будь у меня тут столько друзей и знакомых.

Мы заканчиваем разговор прямо посреди огромного холла — такие пространства предусмотрены на каждом этаже дома, и очевидно, что архитекторы прошлого задумывали их как площади для совместного времяпрепровождения, в которых должна была кипеть коммунальная жизнь. Но сегодня тут ничего и никого нет — только нелепая пустующая вахтёрская будка с разбитыми стёклами и скабрезные надписи на стенах, частично замазанные бежевой краской.

— Тут же вандализм страшный, — объясняет Ольга, — вроде бы и дверь на замке, но кому надо, те проникают. Недавно вот у одной девушки день рождения был, её друзья понаоставляли всякого на стенах. Я вычислила, заставила привести в порядок.

Правда, ликвидировать удалось только часть надписей — за несколько оставшихся, авторство которых соседка не признаёт, у Ольги с ней разгорелась принципиальная борьба, которая не утихает и сегодня. В обстановке дома, который уже завтра может оказаться обречённым на снос, эта борьба выглядит особенно драматично.

***

Читайте также: В Перми могут снести знаковое здание, которое спроектировал Ханнес Мейер.