Селуков на «Звезде»: Миф в колодце

В детстве, которое, как известно, тем лучше, чем вы старше, мама читала мне книжку «Остров Сокровищ», где, если вы забыли, главные герои ищут клад капитана Флинта. Помню, я лежал под одеялом, натянув его до подбородка, и представлял себя кладоискателем, благородным таким эсквайром в парике, склонившимся над картой. В такие минуты одеяло пахло иначе — бодряще, загадочно, суля головокружительную жизнь. Прошло...

Ну сколько прошло? Двадцать три года. И я действительно стал кладоискателем, вот только искал я не золото, а наркотики, и не при помощи старой карты, а при помощи Maps, где были отмечены координаты закладок. Я вижу в этом, с одной стороны, злую иронию, с другой — Бога и дьявола. Я думаю, старик Бердяев прав, и наш мир действительно дуален, если смотреть на него из черепушки человека. Есть клад и клад. Два одинаковых слова. Однако первый клад — это клад романтический, символ приключений и путешествий, а второй клад — это наркотики, зарытые в придорожном лесу. Инь и Янь. Белое и чёрное.

То же самое происходит со словом «марафон». Есть марафон, как дистанция, которую бегут люди, чтобы стать лучше и сильнее, а есть марафон, как долговременное беспрерывное употребление наркотиков, когда ты кайфуешь неделю, две, три или даже месяц. К этому же дуализму можно отнести слова «булочная» и «шпага». Большинство людей понимают булочную, как пекарню, где можно купить свежую выпечку. Для наркоманов булочная — это аптека, где они покупают «шпаги», то есть шприцы. Слово «шпага», кстати, также отмечено печатью романтизма. Если предложить нормальному человеку продолжить ассоциативный ряд, начав со шпаги, он, наверное, скажет: мушкетеры, гардемарины, честь, достоинство, храбрость, Бородино. В каком-то смысле, наркоман совершает череду харакири, прокалывая себя «шпагой» в разных местах. Даже вершина наркоманской жизни — попадание вещества в кровь, называется двойственно — приход. С одной стороны, это люди, которые регулярно ходят в храм за новой жизнью, с другой — изменение сознания и, отчасти, его обновление, только в самую удручающую сторону. Сюда же можно отнести слово «колодец». Источник воды и жизни для всех людей многие века, и безобразная ямка в центральной локтевой вене от большого количества инъекций.

Обо всей этой ерунде я думал по дороге в Закамский лес, где мы должны были найти свой клад — весовой грамм мефедрона или «мифа», как лаконично называют его в народе. «Мы» — это я, Юра Гуров и Стёпа Сито. Был конец ноября из тех ноябрей, когда не вдруг выпал снег, а потом вдруг растаял. Шёл третий день марафона. Мы не спали уже больше двух суток. Я залез в долги, но прямо сейчас не находил в себе сил переживать по этому поводу. Прямо сейчас я изучал фотографию трёх сосен и сломанной ветки, под которой лежал клад, и заглядывал в Maps, стараясь рассчитать оптимальный маршрут. Ситуацию усугубляли надвигающиеся сумерки. Все нервничали. Искать клад в темноте почти бесполезно, но отступать некуда — слишком уж нам было хреново.

В такие минуты я обычно думаю — как я докатился до такой жизни? Раньше я находил красящие меня ответы — депрессия, творческий кризис, «я передумал менять линолеум, ибо мир обречён», нонконформизм, вселенская скорбь, скука и т. д. Теперь я стал честнее и знаю правильный ответ — мне это нравится. Я наркоман и алкоголик не потому, что меня дядя Ваня за попку в детстве трогал, а потому что я сам этого хочу. А когда перестану хотеть, начну не хотеть ломок и круг замкнётся. Всё просто.

Таксист высадил нас у гаражей неподалеку от улицы Богдана Хмельницкого. Местные называют её Богдашкой. Хотел бы я посмотреть на прославленного атамана, услыхавшего такое сокращение.

— Олег?

— Юран-друган-Джеки Чан-руку жал-почти сестра.

— Куда идем-то?

Я махнул рукой.

— Туда.

Сито молчал. Если высшее состояние наркоманской жизни — приход, то низшее — отлёты. Почему не уход, я не знаю. На отлётах не охота говорить. Внутри головы слова звучат хорошо, снаружи — чуждо и коряво. В каком-то смысле, отлёты — это наисильнейшее отчуждение себя самого от самого себя.

Мы шли по лесу минут двадцать, когда почти подобрались к нашему кладу. Сито разлепил рот:

— Темнеет.

Юра отреагировал:

— Быстро как-то. Далеко ещё?

Я пригляделся к Maps.

— Двадцать метров. Ближе не даёт.

Самое сложное — приблизиться вплотную, когда осталось совсем ничего. Я пошел медленно-медленно.

— Вот здесь.

Юра ожил:

— Покажи фотки.

Я показал. Юра и Сито склонились над телефоном, въелись глазами, оглядели лес. Сито тыкнул пальцем:

— Вот эти три сосны!

Мы подошли к соснам. Нашли сломанную ветку. Юра достал детские пластмассовые гребельки из внутреннего кармана. Присел. Заскрёб подстывшую землю. Сито помогал руками. Сумерки сгущались. Я светил телефоном. Клада не было. Мы рыли и рыли, но его не было.

«Такого не может быть! — сказал Сито, — наверное, оно под тем деревом!» И Сито побежал к соседнему дереву и стал рыть под ним. А Юра сказал: «Это какая-то чушь! Наверняка клад там!» И побежал к другому дереву и стал рыть там. А я подумал, что клад вон под той большой сосной, потому что это вполне логично — быть кладу под такой большой сосной. Я побежал к ней и впился в землю пальцами. Сумерки сменила ночь. Не знаю, сколько прошло времени — может, час, может, два, может, больше. Мы перебегали от одного дерева к другому и рыли, как заведённые. От холода у меня сел телефон. Юра ходил с кнопочным и не мог воспользоваться картой. У Сито телефона вообще не было.

Мы заплутали. «Оттуда же пришли. Нет, оттуда вроде. Точно? Нет. А если... Заткнись! Это ты виноват! Почему? У тебя же телефон сел! А у тебя его нету». В темноте Сито попытался ударить меня палкой. Я поставил блок и попал ему правым прямым в подбородок. Сито упал и заныл: «Как так-то, ыыыы». Я пригляделся. Вдалеке маячили два тусклых огонька. Юра тоже их заметил. Не сговариваясь, мы пошли на огоньки. Лес обрастал холодом на глазах. Стволы облепил голубоватый иней. Под ногами похрустывал мох. Огоньки оказались окнами домика. Мы остановились метрах в двадцати. Колодец-журавль, забора нет, в чистом поле, то есть, в чистом лесу. На карте я никакого домика не видел. Ну, или не запомнил, хотя, наверное, его не было.

Сито: Надо дорогу спросить. Айда?

Юра: Не айда. Втроем нельзя идти, напугаем.

Я: Иди ты.

Юра: Почему я?

Сито: Давайте я?

Я: Точно не ты.

Юра: Ладно. Пойду.

Я: Ты — потому что у тебя язык подвешен. А не ты (я посмотрел на Сито), потому что видок у тебя ещё тот.

Сито: Тот-компот.

Юра: И поэтому тоже.

Сито: Тоже на коже.

Я: Вот-вот.

Юра: Ну, так я пошёл?

Я: Иди-иди.

Юра отправился к домику. Мы с Сито сели на корточки и закурили. Через минуту к нам прибежал Юра, низко пригибаясь к земле.

Я: Ты чего?

Юра (шепотом): В окно заглянул.

Сито: И чё?

Юра: Там мужик бабу связанную трахает.

Я: Маньячелло?

Юра: У неё кляп. Он её по жопе ремнем *** (бьёт).

Сито: Вот пидр!

Я: Чё делать-то будем?

Юра: Не знаю. А если он её завалит?

Я: А потом прикопает под сосной и ищи-свищи.

Сито: По-любому это он наш клад *** (украл).

Юра: Точняк. Больше некому.

Я: Клад *** (украл) и бабу насилует. Хорошо устроился.

Сито: Надо три дубины наблындить, вломиться и *** (избить) эту жабу.

Так мы и поступили. Быстренько отыскали три дубины и с разбега вынесли дверь. Внутри было тепло и пахло смолой. На бревенчатой стене висела шкура волка. Мужик лежал на бабе и душил её двумя руками. Он успел перевернуться и вскочить, когда Сито шандарахнул его по башке. Обливаясь кровью, маньячелло повалился на пол. Я подбежал к бабе, развязал ей руки и вытащил кляп. Баба оказалась женщиной с потрясающей фигурой. Едва я достал кляп, она заверещала и кинулась к мужику:

— Саша, Саша! Кто вы? Что вам надо?! Не убивайте меня!

Мужик застонал и заворочался. Мы опустили дубины и попали в замешательство. Первым нашёлся Юра:

— Мы в окно увидели, как он вас насилует, вот и зашли.

Женщина стянула с кровати простынь и завернулась в неё одной рукой. Другой она похлопывала мужика по щеке. Тот снова застонал и открыл глаза. Женщина ответила Юре:

— Он меня не насиловал. Мы так любим. Оба.

Сито был непреклонен:

— Сначала наш клад стырили, а теперь извращениями занимаетесь.

Мужчина при помощи женщины сел и хрипло спросил:

— Какой клад?

Юра отреагировал лаконично:

— Миф.

Мужчина переспросил:

— Миф?

Сито не выдержал.

— Миф. На марафоне мы. Колодец ноет. Булочная через час закроется. И где тогда шпаги брать? Лучше по-хорошему клад отдай, а не то...

Сито угрожающе покачал дубиной. Всё это время я молчал и вертел головой. Что-то тут было не то. Не мог понять. Мужик неожиданно согласился:

— Хорошо. Он у меня здесь. Я сейчас.

Поддерживаемый женщиной, он встал с пола, подошёл к комоду, выдвинул ящик, повернулся к нам с пистолетом в руке и выстрелил три раза. Сито и Юра упали, а я убежал. Удрал в лес. А потом отдышался и думаю — колодец ведь, дуальность, всё легко и просто! Миф в колодце. И булочные круглосуточные есть, где много шпаг. Вернулся, прокрался. Полез в колодец по канату, к которому ведро привязано. Мой клад. А Сито и Юра не догадались. А вода, наверное, застыла, и миф, наверное, на льду лежит.