Тюрьма безопасности. Как в Камбодже сохраняют память о страшной истории

Сегодня Туол-Сленг — это большой музей, который состоит из четырёх отдельных корпусов и нескольких десятков экспозиций самого разного толка. Его интересно изучать не только туристам (большинство из тех, кто попадает на территорию в рамках тура, всё равно не успевают ознакомиться со всей экспозицией и текстами), но и специалистам — именно с точки зрения того, как устроен современный мемориальный музей. Камбоджийский геноцид в нём рассмотрен с самых разных сторон и с использованием всех возможных современных техник.

Здесь есть несколько этажей, на которых в первозданном виде сохранились тюремные камеры — как просторные камеры с кроватями для «особых» заключённых, так и тесные ряды кирпичных и деревянных одиночек. Есть музейный зал с самыми разными экспонатами — проломленными черепами заключённых, примитивными орудиями пыток, ящиками с одеждой убитых, картинами художника Ван Ната (одного из 12 выживших в Туол-Сленге) и многим другим. Есть постоянно действующий кинозал, несколько залов для сменных выставок, множество экспозиций с документами и справочной информацией и даже молельная комната. Кроме того, в рабочее время тут можно пообщаться с другим выжившим заключённым, который подписывает для туристов книги собственных воспоминаний.

Здесь же работают книжные развалы, заполненные литературой о «красных кхмерах». Точнее говоря, большая часть книг посвящена конкретно Пол Поту. Оно и понятно — личность, как ни крути, завораживающая. Неприметный сельский учитель, который получил образование во Франции, любил поэзию Рембо и Верлена (хочется пошутить, что в ней-то всё и дело, но какие уж тут шутки), установил один из самых жестоких и параноидальных режимов в истории, уничтожил почти половину населения (три с лишним миллиона, пусть и по одной из самых радикальных оценок), после свержения в 1979 году ещё 20 лет руководил партизанами (уже в восьмидесятых, пользуясь политической поддержкой Китая и США) и умер при не вполне ясных обстоятельствах (причём одним из последних его приказов было уничтожение ближайшего соратника и 13 членов его семьи, включая маленьких детей). Да, тут есть, о чём писать книги.

На русском языке подобной литературы, конечно, поменьше. Лично я очень советую книгу «Брат номер один» историка Дэвида Чэндлера (работы его авторства продаются и в самом Туол-Сленге) — в своё время она выходила в издательстве «Ультракультура» и сегодня является библиографической редкостью (но зато есть торрент-файл, не благодарите). И очень не советую вышедшую в издательстве Corpus книгу «Улыбка Пол Пота» Петера Идлинга — водянистую беллетристику о переживаниях автора, который бродит по Пномпеню не в силах осмыслить преступления режима и даже один раз садится на тротуар и плачет. Читать это особо незачем, но, справедливости ради, по Пномпеню ходить действительно непросто — исторический контекст довлеет. Сложно не поражаться тому, что 40 лет назад этот яркий и дружелюбный город был почти полностью опустошён, а значительная часть его жителей погибла ещё на дороге в места ссылки. Именно тогда многие освободившиеся здания были использованы красными кхмерами для нужд государства, и лицей Туол-Сленг стал самым знаменитым из них.

Вход на территорию бывшего лицея сегодня стоит три доллара, во столько же обойдётся использование аудиогида. Впрочем, это, скорее всего, не последние деньги, которые вам придётся потратить в Туол-Сленге. Здесь активно идёт торговля (чего только не продают — от исторической литературы до футболок, картин местных художников и комиксов про красных кхмеров), а также стоят ящики для пожертвований — туристов просят скинуться по паре долларов на образовательные программы. Правительство Камбоджи не особенно обращает внимание на музей — большая часть средств поступает от туристов, от родственников жертв (которые даже экскурсии нередко проводят самостоятельно) и от правозащитных организаций.

В принципе, ничего удивительного. Премьер-министр Хун Сен, портретами которого увешаны все центральные улицы, сам был красным кхмером — уже при диктатуре Пол Пота он был назначен комбригом в военной зоне, граничащей с Вьетнамом (куда впоследствии и бежал в 1977 году). Король Нородом Сианук, любимый подданными и умерший только четыре года назад, не только не поддержал вьетнамцев, свергнувших Пол Пота, но и стал главой коалиционного правительства в изгнании, в которое вошли и красные кхмеры. Короче говоря, внутри самой Камбоджи политические дискуссии вокруг периода правления Пол Пота стараются особо не разводить. Это не нужно ни политикам (иначе к персоналиям в правящей партии и в королевской семье возникает много вопросов), ни обычным гражданам.

Далеко не все камбоджийцы считают приход вьетнамской армии в 1979 году «освобождением» — слишком сильна историческая взаимная неприязнь двух стран, да и поведение короля Сианука в тот период не способствует героизации вьетнамцев. На эту роль они не подходили и по многим другим причинам, куда более объективным с точки зрения мирового сообщества. Вероятно, именно поэтому вьетнамское правительство сочло создание музея ПолПотовских зверств первоочередной задачей — музей был открыт уже в 80-м году, менее чем через год после того, как перестал быть пыточной тюрьмой.

Однако музею, во всяком случае, дают спокойно жить и развиваться. Власти не вставляют ему палки в колёса, понимая его международное значение и возможные политические риски. Ну а радикальные группировки типа молодых российских сталинистов если и есть, то где-то в сугубо маргинальной зоне. Честно говоря, я даже специально пытался найти статьи, написанные апологетами Пол Пота, чтобы понять их психологию и мотивацию. На русском языке нашлось немного — самой цитируемой оказалась статья одиозного антисемитского публициста Исраэля Шамира. Несколько лет назад Шамир был в Камбодже и даже съездил на «Поля смерти» Чоенг Эк, где раньше были массовые захоронения, а теперь разбит парк и построена пагода с несколькими тысячами черепов внутри. Шамир критически отметил, что на мемориале нет фотографий заключённых. Видимо, именно поэтому он начисто обошёл вниманием Туол-Сленг (который, к слову, находится в городской черте и добраться до него куда проще, чем проехать 17 километров до «Полей смерти») — в лагере этих фотографий полно. И именно они составляют самую знаменитую и самую сильную часть всей экспозиции.

В Туол-Сленге заключённых фотографировали — эти снимки есть в интернете, их можно очень долго разглядывать. Странно, но у красных кхмеров, которые, очевидно, не были избалованы техническими новинками, получались просто великолепные фотографии — трудно избавиться от иррациональной мысли, что они были сделаны не для документов (тем более что как раз с документацией в период Пол Пота всё было очень плохо, поэтому до сих пор и ведутся споры о количестве жертв), а то ли для будущего, то ли из какого-то изощрённого садизма.

На многих фотографиях — совсем маленькие дети. Их тоже убили, причём убийцы вряд ли были намного старше своих жертв. Основными кадрами в Туол-Сленге, как и в армии красных кхмеров, были подростки и юноши из сельской местности, многие из них не достигли и 18 лет.

Со времён падения диктатуры Пол Пота прошло меньше 40 лет, а это значит, что многие участники тех событий ещё живы. Жив Канг Кек Иеу, «товарищ Дуть», возглавлявший S-21 и семь лет назад приговорённый к 35 годам заключения. Живы и многие из его подчинённых, юных надзирателей и солдат, непосредственных исполнителей террора — им в Туол-Сленге посвящена отдельная экспозиция. Фотографии снабжены обширными текстами — это интервью и монологи тех немногих, кто дал своё согласие на участие в проекте. Все участники — пожилые люди, которые сегодня живут в камбоджийской глубинке и занимаются нехитрым сельским трудом типа выращивания тростника. Любые исторические аналогии и тем более сопоставления событий, происходивших в разных странах и культурах — почти всегда зло, которое порождает неверные выводы. Так и пермский контекст, в котором существует сегодня музей «Пермь-36», откликнулся во мне набором определённых ожиданий: можно было предположить, что бывшие «красные кхмеры» попытаются реабилитировать себя в глазах интервьюеров или даже рассуждать о необходимости тех или иных своих действий, но они этого не делают. Они доживают свой век в раскаянии, а некоторые из них сожалеют, что не были расстреляны.