«Я всё вижу хаотично»: Иван Лукиных и его «Удел»

Об Иване Лукиных, действительно, чаще говорят другие проекты и другие люди. Нередко это делает его друг, куратор Михаил Сурков в рамках выставочного пространства PermOne или кураторы музея PERMM, включающие работы Ивана в те или иные проекты. Что до самого художника, то он к прямой коммуникации и интервью, по собственному признанию, не очень расположен — благо, детали его биографии можно найти и в открытых источниках.

Из них, в частности, можно узнать, что Иван не чужд профессиональному художественному образованию, хотя в целом с этим у него не очень задалось.

«Мне надо было в армию идти, вот и пришлось пристраиваться, — рассказывает он, — Поступил в Академию ваяния и зодчества, потусовался там немного, но что-то не очень сложилось. С тех пор только сам учусь. Да я и не люблю особо никого слушать».

Сейчас Иван живёт в микрорайоне Парковый. Он переехал туда, когда ему было девять лет — в 1987 году. А несколькими годами позже он впервые нарисовал пейзаж, который видел за окном. А потом ещё раз и ещё. А потом десятками. Сначала просто делал наброски «на глазок», позже стал использовать прибор, которым пользовались и Дюрер, и другие художники эпохи Возрождения — перспектограф. С помощью него Лукиных делил пространство на квадраты и переносил его на бумагу буквально по клеточкам, добиваясь сходства с реальностью. Собственно, никакие другие жанры, кроме фотореализма, его как художника никогда особо и не интересовали. «Мне всегда нравилась дотошная техника — у меня, конечно, не супер-дотошные рисунки, но всё же», — скромно рассказывает он о своих предпочтениях.

В конце концов, множество карандашных набросков пейзажей — унылых гаражей, старых двухэтажек, панелек и вершин деревьев Балатовского парка, которые Лукиных видел из окон дома — стали одной нескончаемой серией.

— Это просто линия жизни такая. Я рисовал, потому что рисовал, и всё, — говорит Иван, намекая на то, что всё это время серию не объединял какой-то единый замысел. На выставке музея PERMM «Пермь Третья» серия была показана в виде коллажа, и именно тогда целое стало чем-то большим, чем сумма составляющих его частей.

А потом случился Пётр Белый, художник и куратор и Санкт-Петербурга. Пётр относительно часто приезжает в Пермь и за последние несколько лет успел оказать большое влияние на местные сообщество молодых художников, но про Ивана Лукиных он до последнего времени ничего не знал. Сейчас уже трудно понять, почему Иван не попал ни на одну из выставок, которые Белый курировал в Перми — может быть, просто в силу возраста не сошёл за «молодое поколение». К счастью, во время последнего приезда Петра художник Илья Гришаев, руководствуясь, видимо, какой-то особой чуткостью и интуицией, решил, что им нужно познакомиться, и привёл Белого к Лукиных. Тот глубоко впечатлился этим знакомством, и уже через несколько недель в «Борее» — одной из старейших независимых галерей Петербурга — открылась персональная выставка Ивана, куратором которой стал Пётр.

На самом деле, «Удел» — конечно же, далеко не первая персональная выставка Лукиных. В последние девять лет он активно участвовал в разных выставочных проектах, которых — в Перми и за её пределами — за это время набралось более полутора десятков. Персональные выставки Лукиных по большей части проходили в небольшой независимой галерее PermOne, основанной Михаилом Сурковым, а к участию в коллективных выставках его чаще других приглашал музей PERMM, в коллекции которого в итоге оказалось значительное количество работ художника — собственно, без музея PERMM выставки «Удел» и не случилось бы. Короче говоря, Иван Лукиных — художник, достаточно известный в Перми. Более того, если вы хотя бы изредка посещаете пермские выставки и арт-салоны, то его фотореалистические пейзажи наверняка покажутся вам знакомыми. И всё же именно выставка «Удел» стала, возможно, одним из самых важных этапов в его творческой биографии.

Пафос выставки «Удел» — в том, что Пётр Белый и музей PERMM как будто бы заново открывают Ивана Лукиных для города. Белый, окинув его работы свежим взглядом, разглядел в них единую драматургию, которая, как выяснилось, довольно чётко прослеживалось в кажущемся хаосе. «Я ведь вижу всё хаотично, а Пётр разложил это по полочкам», — говорит сам Лукиных по этому поводу.

Иван не акцентируется на слове «хаос» и его производных, но даже в коротком разговоре о своих работах упоминает его настолько часто, что кажется, будто хаотическое восприятие действительности лежит в основе и его творчества, и мироощущения вообще. Достаточно взглянуть на несколько его больших полотен, на которых Иван скрупулёзно запечатлел сцены городской жизни. Пейзажи эти кажутся настолько случайными, а их подбор — настолько алогичным, что, если прибегать к фотографическим аналогиям, в большей степени вызывают ассоциации с ломографией, а не с традиционной фотосъёмкой. Содержание этих картин словно бы отрицает любую эмоциональную включённость — вот фрагмент фасада торгового центра, вот участок Компроса, сплошь завешенный рекламными баннерами — всё то, что жители этого города выносят куда-то на периферию сознания, отчуждаясь от эмоционально выхолощенных пространств, которые никому их нас не важны и абсолютно ничем не интересны. Лукиных и сам говорит об этом: в свои фотореалистичные полотна он не пускает эмоцию, сосредотачиваясь на машинной фиксации момента. Впрочем, есть и исключения — на одной из картин он запечатлел двор на Парковом неподалёку от своего дома, и она явно выбивается из общего ряда, хотя о степени эмоциональной включённости можно спорить и здесь.

«Художник Иван Лукиных — это очень русское явление, — сказал о нём Пётр Белый, — В определённой степени, это встреча Запада и Востока: реализм и даже гиперреализм столкнулся в нем с медитативностью и поэтикой. Этакий русский мужичок, всё метко подмечающий, с тихим, почти постмодернистским юморком, рассказывающий об окружающей тоске. Это такой глобальный, ироничный и очень честный рассказ, где модернистские стеклянные уроды пришли в Пермь, смешавшись с советскими монстрами, а Россия терпит и терпит это. И даже не то что терпит, а смотрит на диковинный мир, время от времени осознавая, что это она сама. Обитатели этих территорий, что тоже верно подмечено художником, живут как бы вне времени и почти вне пространства, в своей очень древней вселенной. Они ведут свою короткую жизнь между Макдональдсом и пельменной, дерутся, пьют пиво, делают селфи — герои повседневности и главные герои работ Ивана Лукиных».

Белый подчёркивает и ещё один важный момент: сам художник «неотделим от своих персонажей: живет так же, смотрит на то же. Герметичный мир с огромным телевизором в каждой комнате, банками маринованных помидоров в квартире художника, как пост-кабаковская инсталляция (мир, который Кабакову и не снился) — абсолютно органична творчеству, которое прорастает из этой удобренной вечной печалью почвы».

Впрочем, всё сказанное не означает, что Лукиных — бесстрастный наблюдатель, а его творчество в целом, подобно ряду конкретных полотен, избавлено от необходимости быть эмоциональным. Напротив, его взгляд на пространство зачастую крайне воодушевлённый — неслучайно на открытии «Удела» Наиля Аллахвердиева упомянула слово «маниакальность». Отдельный зал выставки посвящён рисункам женских фигур и обнажённой натуры — похоже, это сделано именно для того, чтобы показать удивительную схожесть оптики, с которой Лукиных смотрит на одушевлённые объекты и на пространства, кажущиеся лишёнными содержания. И в конечном итоге этот взгляд на мир трудно назвать отстранённым.