Даже в феминистской среде по поводу секса за деньги нет консенсуса

Директор благотворительного фонда «Дедморозим» Дмитрий Жебелев написал в «Фейсбуке» пост о мечте организовать бордель для умирающих подростков. Неделю спустя онлайн-издание «Медуза» опубликовало статью журналистки Ирины Кравцовой «Боюсь, что за мои желания меня осудят» об инвалидности и сексе. Масштаб и градус дискуссии, развернувшейся в ответ на эти тексты в интернете, — прекрасная иллюстрация мобилизационного потенциала гендерной проблематики.

На первый взгляд, провокационность этих текстов в том, что они поднимают достаточно табуированную в российском обществе тему сексуальности людей с ограниченными возможностями здоровья. В массовом сознании люди с инвалидностью воспринимаются как взрослые дети, невинные и асексуальные. Показательно, что ни общественная организация инвалидов «Перспектива», ни Всероссийское общество инвалидов не могли внятно ответить на вопрос о сексуальных потребностях своих подопечных. В этом контексте публикации Дмитрия Жебелева и Ирины Кравцовой действительно прогрессивны, так как предлагают дестигматизировать сексуальную жизнь людей с ограниченными возможностями здоровья. Однако, как оказалось, аудитории «Медузы» и «Дедморозим» очень легко приняли тезис о наличии сексуальных потребностей у инвалидов и смертельно больных подростков. Я, конечно, не имела возможность просмотреть все комментарии в соцсетях, но предлагающие оставить умирающих «деток» «с чистой душой и помыслами», не пачкая их «земной похотью», всё-таки были в меньшинстве. Основная дискуссия развернулась вокруг того, кто и как должен удовлетворять сексуальные потребности инвалидов и смертельно больных подростков.

Первое, что бросается в глаза в обоих текстах, это фокус на потребностях мужчин. В посте Жебелева вообще фигурируют только «парни». В статье Кравцевой сексуальным потребностям женщин с ограниченными возможностями здоровья уделяется ровно один абзац. Вторая очевидная проблема текстов — их гетеронормативность. «Парни» хотят «почувствовать женскую нежность», а женщины с инвалидностью обращаются к женщине «суррогатному-партнёру» для того, чтобы «развеять свои страхи», а не ради сексуального контакта. В результате тексты строятся на традиционной формуле «мужчине нужен секс с женщиной», а желания мужчин, ищущих секса с другими мужчинами, и женщин остаются за кадром.

То, что в центре обеих историй оказался гетеросексуальный мужчина, во-многом предопределило то, как развивалась дискуссия, переросшая в битву. Позиция Жебелева, а также (имплицитно) Кравцевой и тех, кто их поддержал, заключалась в том, что потребности таких мужчин должны удовлетворять женщины, а так как мало кто из женщин находит их привлекательными, то женщин нужно нанимать за деньги. Правда, речь шла о разных женщинах. Жебелев откровенно говорил о проститутках, Кравцова же рассказывала о практике суррогатной сексуальной терапии. В развернувшихся дебатах эти нюансы быстро потерялись, потому что обе практики представляют собой секс за деньги — а секс за деньги, как известно, идеальная тема для фейсбук-битвы.

Секс за деньги уже который век остаётся болезненной темой, потому что эта практика максимально обнажает две оси неравенства — экономической и гендерной. Однако, несмотря на бурные споры, проблема до сих пор не решена. У читателей российского «Фейсбука» может сложиться впечатление, что существует два лагеря: выступающие против проституции феминистки и либеральная общественность. Однако это не так. На самом деле даже в феминистской среде по поводу секса за деньги нет консенсуса (тут, конечно, любая из сторон может обвинить другую в том, что их подход на самом деле анти-феминистский, но это не очень продуктивно). Если упростить, то есть две основные линии феминистского анализа секса за деньги. Первая строится на том, что человеческое тело не продаётся, секс за деньги по определению — насилие, так как является вынужденным, даже когда женщина сознательно на него соглашается. В качестве основной меры борьбы с проституцией сторонницы этого подхода предлагают криминализацию клиента. Их оппонентки предлагают рассматривать тело как ресурс, которым женщина имеет право распоряжаться по своему усмотрению. Задача же государства в том, чтобы обеспечить безопасность тем, кто решает оказывать секс-услуги, что возможно через систему государственного регулирования коммерческого секса. Ключевым разногласием между этими двумя позициями является отношение к телу. Для противниц проституции тело неотчуждаемо, а для их оппоненток продажа тела фундаментальным образом не отличается от любой другой транзакции.

Проблема в том, что ни одна из этих позиций не дает однозначного ответа на все вопросы, связанные с сексом за деньги. Можно ли считать решение женщины, не имеющей источника доходов, заняться проституцией свободным выбором? А женщины, бросающей малооплачиваемую, тяжёлую или неинтересную работу, ради того, чтобы стать проституткой? А если женщина решает заняться сексом с не привлекательным для неё инвалидом, потому что подобная жертва приносит ей моральное удовлетворение? А если женщина получает сексуальное удовольствие от секса с мужчинами с нестандартными телами, но при этом хочет на этом подзаработать? А если женщина решает выйти замуж за непривлекательного, но обеспеченного мужчину? А если во всех вышеперечисленных ситуациях заменить женщину на мужчину? Радикальные противницы проституции ответят, что единственным легитимным поводом для секса является сексуальное влечение. Их оппонентки, среди которых, кстати, будет много женщин, продающих секс за деньги, ответят, что радикальным противницам проституции пора спуститься с небес на землю и принять сложность человеческих отношений, а также перестать пытаться контролировать других женщин. Противницы проституции парируют тем, что у их оппоненток, привыкших играть по правилам патриархата, деформирована оптика. И так по кругу. Каждая сторона сможет сослаться на десятки исследований, которые будут утверждать противоположные вещи. Два лагеря не могут договориться, потому что они по-разному задают вопросы: противницы проституции исходят из того, как должно быть (проституция — продукт неравенства, проституции быть не должно), а их оппонентки — из того, как есть, и что с этим делать (неравенство есть, проституция — одна из возможностей для женщин решить свои экономические проблемы).

Так что на самом деле никто толком не знает, что делать с проституцией. Что мы можем предположить, основываясь на исследованиях по истории, социологии и экономике, так это то, что уровень проституции сокращается с увеличением уровня жизни, уменьшением экономического и гендерного неравенства.

А для того, чтобы эти лучшие дни наступили, всем — и журналистам, и благотворителям, и инвалидам, и даже смертельно больным — нужно подумать о том, как можно удовлетворять свои потребности, не претендуя на тела других. Например, разрабатывать специальные секс-игрушки. Бороться с изолированностью и стигматизацией людей с ограниченными возможностями здоровья. А если есть люди, готовые по тем или иным причинам свои тела предоставить для удовлетворения других, то отнестись к этому с уважением.