Алисья Ванцеж-Глуза: «Мы возьмём учебники и вернёмся в подполье»

Выставка полностью посвящена разнице трактовок событий Второй мировой войны, которая допускается в популярных школьных учебниках России и ряда стран Европы. Целая группа историков и общественных деятелей на протяжении нескольких месяцев исследовала учебники, делала выписки и проводила сравнения, чтобы в итоге сделать небольшую, но насыщенную информацией выдержку. Выставка, которая представляет собой несколько стендов, посвящённых ключевым аспектам войны, наглядно показывает, насколько разным может быть взгляд на привычные нам исторические события. «Звезда» пообщалась с одним из авторов выставки, польским историком Алисьей Ванцеж-Глузой.

Мне не вполне точно представили вас как куратора, хотя на самом деле вы один из авторов выставки. Расскажите, в чём заключалась ваша часть работы над ней?

— Я член рабочей группы «Историческая память и просвещение». Группа состоит из семи человек из семи стран, и у всех нас одинаковые полномочия. Я из Польши, поэтому я собирала материалы преимущественно из польских учебников. Впервые мы встретились рабочей группой в Праге и стали думать — как можно показать Вторую мировую войну в выставочном пространстве. Мы и сами не знали на тот момент, как и в каком формате возможно показать такую обширную тему. Много спорили, были разные идеи и концепции. В итоге по выставке, возможно, не заметен весь объём проделанной работы, ведь выставочное пространство невелико — потому что мы сделали серьёзный отбор. Каждый из нас предлагал свой список тем, наиболее, по его мнению, важный для отображения войны. Например, мы сразу сошлись на том, что важно показать количество жертв. Иначе сложилось с коллаборационизмом. Некоторые коллеги думали, что в каждой стране были проблемы коллаборационизма. Но я сказала, что для Польши такой проблемы не стояло. И эта тема понимания не нашла. Все мы подготовили множество фото, материалов, текстов и цитат. Но далеко не все из них попали в экспозицию. Так что эта выставка — во многом компромисс между тем, что мы хотели сделать, и между тем, что смогли сделать в итоге.

Вы представляли выставку и в России, и в Европе — была ли заметна разница в реакции публики?

— Нужно было ухитриться самые сложные и спорные моменты истории показать так, чтобы их поняли люди из других стран. И чтобы это не было скучным университетским докладом. Иногда я сама не очень довольна объёмом, отведённым тому или иному вопросу, но понимаю, что это компромисс. Например, есть проблема Катыни — для Польши это безумно важно, но коллеги так ужали материал, что осталась лишь одна маленькая фотография. А о Катыни можно сделать огромную самостоятельную выставку. После открытия этой выставки в «Мемориале» в Москве, мы смогли увидеть маленькие недостатки и неточности. Мы смогли посмотреть и на реакцию людей. Реакция была часто неожиданной, даже несмотря на то что мы заранее обговорили и озвучили критерии отбора материала — мы сказали, что будем работать только на учебниках, которые были изданы после 2009 года и имеют самые большие тиражи. Например, когда эту выставку презентовали в Праге, там был историк из Польши, который посмотрел польскую часть выставки и был полон негодования: «Почему вы взяли такой плохой учебник?». Я ему готова была показать всю методологию. Дело ведь не в том, хорошо или плохо показано то или иное событие. Дело в том, какими учебниками учителя реально пользуются.

Реакция российской публики была в чём-то специфической?

— Память в разных странах разная и способ работы с исторической памятью тоже отличается. Когда в Москве было открытие выставки, я смотрела за реакцией и обратила внимание, что россияне смотрят только на ту часть экспозиции, которая касается России. Им было интересно, как мы показали Россию. Им было совершенно всё равно, что происходило в других странах, всю выставку они проглядели мельком.

Что касается экспонирования в других странах, там остро встаёт проблема языка. В России мы показали выставку на русском языке и она была воспринята в целом хорошо, но у нас только два варианта — русский и английский. Ясно, что если ты читаешь аннотации на своём языке — это эмоции, ты не только понимаешь написанное, но и чувствуешь его. А в Польше мы не можем показать выставку на польском — можно читать по-английски и понимать, но важно ещё и чувствовать. То есть в Польше выставку особо некому показывать. Есть специалисты и интересующиеся, но это слишком маленькая группа людей. А ведь для всех народов очень важно, как их история показана в других странах. Понятно, что бывают разочарования.

В России на официальном уровне с большим отторжением относятся к возможности разных трактовок событий Второй мировой войны. Характерна ли такая ситуация для других стран, или это российская специфика текущего момента?

— Конечно, это есть в каждой стране. Может, в России это видно особенно ярко. Но, например, в новых польских учебниках совсем иначе, нежели в старых, показан Холокост. Раньше эта тема преподносилась более объективно. Но новые власти не поощряют акцентов на Холокосте. Сейчас в польских учебниках важнее показывать героизм польского солдата в сентябре 1939 года. Какое-то время можно было показывать, что чистый героизм был не всегда, что были тёмные пятна истории, что со стороны поляков были люди, которые участвовали в Холокосте. В Польше есть деревня, где поляки спалили евреев. Загнали их в амбар, закрыли дверь и подожгли. В Польше 15 лет назад была дискуссия по этому поводу — люди кричали, что это неправда, что немцы хотят снять с себя ответственность за счёт поляков. Потом был период, когда в учебниках стало можно писать об этом. Но, видимо, этот период заканчивается.

Почему?

— Наша новая власть говорит, что поляки должны перестать стыдиться за свою историю и теперь история должна служить гордости народа. Это же как у вас в России, да? В последние годы у нас был откровенный разговор об истории. А теперь политика меняется. Новая власть обращает на историю очень много внимания и пытается обратить её себе на службу.

Из последних случаев. В Гданьске помимо «Музея солидарности» должен был открыться музей Второй мировой войны. Он был уже готов, должен был быть открыт в январе следующего года. Но новая власть, желающая только одной трактовки истории, не согласилась со многими вещами в экспозиции. Так как деньги, которые были выделены на этот музей, государственные, у нас сейчас есть серьёзные опасения за проект.

Наш министр культуры месяц тому назад хотел ликвидировать этот музей и создать новый, посвящённый исключительно польскому героизму 1939 года. Ужас! Конечно, это вызвало большие протесты в Польше — в первую очередь недовольство высказали историки и учителя. Тогда министр сделал шаг назад, да и то только потому, что власти Гданьска напомнили ему, что выделяли землю именно на музей Второй мировой войны, а не на его новую задумку. И это стало чисто юридически невозможно. Но тенденция прослеживается. Один раз властям не повезло, в другой повезёт.

Где-либо ещё, помимо России, обсуждается возможность введения единых утверждённых учебников истории? Как по-вашему, к чему может привести такая инициатива?

— Проблема не в учебниках. Например, в Польше каждый учитель может выбирать, какой учебник использовать, или учить вообще без учебника. Есть интернет, есть другие источники. Самая большая проблема — определение целей образования. В странах Европы нет цели сделать один учебник истории. Это и не нужно. Учителя всё равно не пользуются разнообразными учебниками, потому что программа не даёт возможность смотреть на историю широко.

Я говорю о тех временах, которые были до смены власти в Польше, тогда история не была таким важным предметом. Но сейчас, может, они и дойдут до мысли о едином учебнике. Это будет драма и это будет бунт. И мы возьмём учебники и снова уйдём в подполье. То, что власть хочет управлять историей, — это тенденция. Взять, например, Хорватию — правительство, которое недавно распалось из-за протестов против форматирования системы образования. При этом правительстве недавно с размахом праздновали юбилей первого независимого хорватского государства, а ведь то был, как вы помните, профашистский режим. Это очень интересная и драматичная тенденция.