«Космос без утопии невозможен»: Денис Сивков и крафтовая космонавтика

У вас очень разнообразная сфера научных интересов — это бросается в глаза, даже если посмотреть страницу на Постнауке. С чего началось ваше изучение такой нетривиальной и, в общем, неочевидной сферы, как крафтовая космонавтика?

— У людей, которых я исследую, очень часто есть некоторая мифологическая история о первом столкновении с космосом. Например, кто-то, не помню кто, рассказывал мне, как отец подарил ему на день рождения телескоп, сделанный из военного бинокля, который позволял разглядеть некоторые объекты на луне. И для человека это стало триггером, отправной точкой. Лично у меня такой истории не было, я не хотел в детстве быть космонавтом, меня тогда индейцы больше интересовали. Но несколько лет назад я пытался выиграть стипендию в Школе актуальных гуманитарных исследований (ШАГИ). Я подавался туда трижды, два раза проекты были отвергнуты по формальным причинам. Третий раз подался по инерции и выиграл: как раз тогда там появилось направление, связанное с космосом — исследование космической повестки в медиа США и России. Сама тема медиа мне была не слишком понятна, и я сказал, что буду заниматься популяризацией. И в ходе исследований столкнулся с несколькими примерами, связанными с «крафтовой космонавтикой», которые меня заинтриговали и удивили. В первую очередь тем, что не вписывались ни в какие рамки — не наследовали в полной мере ни буму коммерческих проектов, который был связан с именем Илона Маска, ни советским любителям космонавтики. И я стал думать, в какую рамку я смогу поместить такие исследования. В процессе я выяснил, что в мире существуют антропологи, которые на земле занимаются исследованиями космоса — хотя их и очень немного. Я стал читать об этом и обнаружил, что есть даже несколько человек, которые работают по контракту с NASA.

Вы исследовали мировой опыт, не только российский?

— Да, отсылки к мировому опыту так или иначе необходимы, чтобы я мог пояснить, в какую исследовательскую традицию пытаюсь уложиться — она ведь не только с космосом связана. Антрополог в данном случае ведь не просто берёт интервью или наблюдает, его задача поместить предмет в некую рамку. В этом смысле антрополог участвует в сотворении определённого мира, он часто впервые выходит из-под его пера. Вот, например, в этом случае: мы описываем ситуацию, в которой, вполне возможно, без помощи государства будет работать какая-то технологическая сфера, и при этом она будет некоммерческой. Это же здорово! Что-то может работать в космосе, и государство тут ни при чём. Я не являюсь поклонником анархистской политической позиции, но тут всё же появляется некая особая утопическая романтика. А космос без утопии невозможен. Нам нужна утопия — раньше это была утопия космической гонки, когда одно государство мочит другое и первым высаживается на Луну. Да и в принципе, какой бы эта утопия ни была, она всегда оставалась вопросом всего человечества. Гагарин ведь полетел в космос не от себя, не от государства даже, а от человечества. Но ведь в наших силах превратить это в дело простых людей, которые у себя дома или в лаборатории могут заниматься исследованиями и проектами.

Интересно, что из всех социальных и гуманитарных наук к космонавтам подпускают лишь психологов, и то в прагматичном контексте биомедицины. Но появляется всё больше других источников, из которых мы можем почерпнуть знания о культурной и социальной стороне космонавтики. Недавно вышла книга американца Скота Келли, он написал историю о том, как он год был на МКС. Вся его книга, по сути, описывает столкновения культурных кодов и бэкграундов. Я открыл её и уже на третьей странице прочёл любопытную вещь. Келли начинает рассказ с того, как они летели на Байконур на старом ТУ, и как русские пили. Для него это было экзотикой. Он рассказывает, например, как пытается пройти через салон в туалет, а русские его заставляют выпить самогона. И это очень важная вещь. Потому что я понимаю, что это ритуал. И я знаю, что ритуалы очень важны для космонавтов. Вы же слышали, что космонавты перед запуском всегда смотрят «Белое солнце пустыни». Это тоже ритуал. Почему это никто не исследует? Почему никому не важно, как люди к этому относятся и как они в этом живут? Вот ещё один пример: я читал несколько биографических очерков советских космонавтов. Как вы думаете, какую вещь космонавт больше всего ждёт с земли, находясь в космосе?

Может быть, личное что-то, письмо или фотографию?

— Чеснок. Космонавты ждали чеснок. Или что-то, что могло придать безвкусной космической пище хоть какой-то вкус. Я один раз в больнице долго пробыл, там была плохая еда, и лежали головки чеснока, чтобы хоть как-то эту пищу подсветить. В дневниках много таких вещей, но исследователи пока не обращают на них внимания. А ведь это может стать прагматическим вопросом, поскольку это вещи, связанные с обществом и культурой. Вот ещё важный пример. Когда где-либо строится новый космодром или расширяется существующий, нужно исследовать жизнь людей вокруг него, как они живут, что у них меняется. Ведь это касается их напрямую. Вот я ехал по Шоссе космонавтов у вас, увидел из автомобиля стелу и надпись «Космос начинается на земле». Совершенно верно. Он не просто начинается: он всё время на земле. Даже когда вы сами в космосе, он на земле. Очень характерную книгу об управлении марсоходом написала Джанет Вертези. Она антрополог и входит в команду людей, которые им управляют. Представьте: 30 человек в разных краях земли каждый день созваниваются и решают, куда дальше пойти марсоходу. Они говорят на разных языках, живут в разных местах, но связываются в одно и то же время по марсианскому времени. И Вертези говорит: то, как эти люди выстроят свои отношения, будут ли они ссориться, какие правила они установят, напрямую скажется на том, куда пойдёт марсоход — а значит, на том, каким человечество увидит Марс, простите меня за этот сознательный пафос. Потому что, например, в этой команде есть конфликт между инженерами и учёными. Учёные хотят делать красивые открытки, хотят, чтобы ровер сфоткал марсианский закат, а снимки потом были опубликованы в крутых журналах. А инженеры говорят: мы не поедем туда, там песок, колесо завязнет. Поэтому получается, что мы исследуем социальные отношения, чтобы понять, каким Марс предстанет перед нами.

Не только социальное отношения, но и сами личности, задействованные в этом процессе. Есть ли у тех российских энтузиастов, которых вы исследовали, что-либо общее, каковы их мотивы и примерный социальный портрет?

— У меня в фокусе три российских проекта. В первом случае группа инженеров-любителей, которые никогда не работали с космонавтикой, собрали килограммовый спутник «Маяк» и запустили его на орбиту. Я разговаривал с ними, разговаривал с членом команды, который отвечал за электропитание, и я спросил, зачем ему это. Он сказал: «Это же космос, когда я ещё приму участие в освоении космоса?» Второй случай — Никита Попов, владелец собственного кружка космонавтики. Они вместе с членами клуба запустили в стратосферу мышенавта — лабораторную мышь в специальной капсуле. У Никиты была специфическая задача: было важно, чтобы мышь не погибла, ведь это всё происходило на глазах у детей. Ему пришлось полностью контролировать процесс — рассчитать силу столкновения с землёй, делать скидку на стресс, который испытывает мышь, позаботиться о её состоянии и естественных нуждах, обеспечить герметичность капсулы. И мышь вернулась живой.

Просто чудесно: а то я, когда публиковал в «Фейсбуке» анонс вашего выступления, судьба мышенавта вызвала у всех самое большое беспокойство.

— Да, всё хорошо кончилось. И есть ещё третья история, самая, пожалуй, экзотическая. Бывший космонавт Олег Блинов, который ушёл из отряда и теперь работает в нём инструктором, а по вечерам, на досуге, делает дома скафандры. Просто для понимания: во всём мире скафандры делает НПП «Звезда» и пара корпораций в Америке, плюс есть одна частная фирма в Нью-Йорке, но там скафандр стоит 200 тысяч долларов и годится только для высотных испытаний.

Но здесь-то это в чистом виде ремесло или для человека это хобби, он работает ради утопической идеи?

— На самом деле, во всех трёх случаях есть разные оговорки, всё это не чисто романические истории. Но главное, что все эти ребята говорят: мы хотим показать всем, что вы можете делать подобные вещи самостоятельно. В случае с «Маяком» спутник ведь должен был открыться, у него был специальный парус, и его в течение нескольких недель должно было быть видно невооружённым взглядом. То есть, люди на Земле должны были видеть и знать (или иметь возможность узнать), что это спутник, что он светится в небе, и что его сделали любители.

А всё это вообще законно? В смысле, в описываемых случаях создатели этих проектов не встречали какого-то «земного» сопротивления? С чем предстоит столкнуться людям (россиянам, если конкретнее), которые решатся на любительский проект такого рода?

— Государство, может, когда-то и возьмётся за это, но, возможно, что и нет, потому что коммерческая сфера развивается очень бурно, в ней появляется всё больше игроков. Это движение уже не остановить. Конечно, тут есть и специфические ограничения, с которыми энтузиасты сталкиваются на всех уровнях. Например, вы же не можете достать материал, который выдержит радиацию — скорее всего, окажется, что это материал двойного назначения, что он используется в военной сфере, и тогда вами как минимум заинтересуются. И тут мы сталкиваемся с другой интересной темой: с тем, как люди обходят эти технические ограничения, что они выдумывают, какими подручным средствами пользуются. Олег Блинов рассказывает, что он с детьми часто делает скафандры. Не настоящие, конечно, из картона, скотча и подручных материалов. В космос в таких скафандрах не выйти, но там всё равно соблюдаются определённые принципы их устройства: в них можно войти, они держат определённую нагрузку, у них сгибаются руки. И Олег сказал, что любит работать с детьми, поскольку дети придумывают такие вещи, которые не придумывают взрослые: у взрослых уже стандартизировано инженерное мышление. А здесь есть свобода: «Давай сделаем так! — Так не будет работать. — Ого, работает!» И эта тема открывает необыкновенные возможности, даёт возможность пересмотреть нормы в инженерном искусстве, осмыслить возможность существовать без государства или без бизнеса. Это ведь некоммерческие проекты: спутник стоит денег, но он только светит, и больше ничего.

Вы действительно возлагаете на крафтовую космонавтику такие надежды? По-вашему, она может, перестав быть просто маргинальным хобби, внести вклад в науку, подобно тому, как случилось с любительской астрономией?

— Характерно, что в любительской астрономии огромное количество энтузиастов работает на человечество в целом, создавая изображения, пополняя фотобанки и так далее. Я плохой прогнозёр, но что интересно: сейчас всё устроено так, что может радикально измениться. До времён Титаника (условно, конечно) вам, чтобы отправиться в кругосветное путешествие, нужна была поддержка государства — это было государственным делом и технически, и ресурсно. Но затем это стало делом туриста — мы можем заработать на кругосветное путешествие и совершить его сами. Я думаю, что эта история показывает нам наши актуальные возможности. Она высвечивает некую иную сборку людей, идей и вещей, и в этой сборке космонавтика будет вашим личным делом или моим личным делом. Нил Армстронг говорит фразу «Маленький шажок человека — огромный скачок для человечества», а мы эту фразу теперь можем перевернуть, потому что речь идёт про большие скачки маленьких людей. Сами люди могут совершать эти скачки, не думая об утопии в масштабах всего человечества. Когда вы едете за город, вы же не ради человечества это делаете. Вот и с космонавтикой всё рано или поздно может измениться подобным образом.