«Русский Трэш — он единственный такой» — основатель группы ДК Сергей Жариков о культуре, политике и времени

Ваша грядущая лекция — первая на моей памяти в этом цикле, в которой нет, собственно, анонса, а только информация о вас как о герое. То есть человек заходит на страницу в попытке узнать, что значит «рекурсивное величие постсоветского ампира» и о чём пойдёт речь, но не находит этого. Так что, думаю, будет нелишне объяснить.

— Вообще-то, это весьма точное название, если читать, как грицца, по слогам. Это ровно то, о чём мне хотелось поговорить именно в интерактивном режиме, чтобы от аудитории тоже получить для себя какие-то комментарии. В самом названии обозначено время, место и место во времени — вот это последнее самое важное, по крайней мере, для меня. Просто эстетический подход к реальности — наиболее описательный и наименее оценочный, а думать конструктивно — это, в первую очередь, не нарушать принцип Юма. То есть не связывать описание и оценку в одно высказывание. А оценки — они как кости, у каждого свои. Оценки — это уже в рабочем порядке.

Как бы там ни было, ваши рассуждения об отечественной культуре всегда интригуют. Например, в одном из интервью вы сказали, что Россия — родина трэш-арта, хотя традиционно многие привыкли думать, что трэш-культура — это больше западная история. Что такое русский трэш-арт, как он появился и как продолжается?

— Подробно этот концепт у меня изложен в трёхтомнике. В двух словах: понятие России™ я рассматриваю не как культуру, империю или федерацию, а как дистрибутив. Отсюда и оригинальная вторичность местной культуры, я бы так это сказал. Такой весьма самобытный экпириенс на основе всегда чужих атрибутов. Вы же знаете, что такое вещь second hand — её можно носить, и она вам, скорее всего, отлично подойдёт. Можно вообще наврать и сказать, что мама подарила, а та получила от бабушки. Карго-культ, он самый, о котором много писал наш замечательный философ Николай Фёдоров. Но вот когда эту якобы бабушкину вещь носить уже невозможно, вы её можете использовать в качестве материала для собственной инсталляции, скажем так. Мусор, как известно — это то, из чего появляются шедевры. По сути, алхимическая максима, кто в курсе. Она же Утренняя Роса Утренняя РосаВ алхимии роса считается важным компонентом Великого Делания — процесса получения Философского камня. И вот прибавьте сюда колоссальнейший для России опыт работы с чужими дистрибутивами и хорошо развитое карго-сознание, позволяющее, фигурально выражаясь, российским соломенным самолётам реально летать. Чайковский, например.

То есть, верно ли я понял, что вы вообще большую часть русской культуры вплоть до того же Чайковского маркируете как «трэш»? Или есть нюансы?

— Вот слово «русский», в данном случае, я не стал употреблять, потому как оно не имеет референта. Это чистый воды десигнат, и словосочетание «русская культура» здесь звучит ровно так же, как и «русская водка». Обратный перевод с английского. Я вообще сторонник американских гуманитарных технологий и, если будут вопросы, могу рассказать про RAND Corporation — это консалтинговая компания, которая прославилась как раз своими «антинаучными» методами. Я по образованию математик-прикладник, и мне это близко. Это строго инженерный подход к объекту, и семиотика Ч. Морриса мне намного ближе, чем европейский «традиционализм». «Русское» в его оптике — пустой денотат. Слово «русский» может существовать лишь в единственном числе.

Вот Чайковский — русский, а российскую культуру можно назвать «русской», если её только строго привязать к русскому языку и конституировать на его основе. Однако культура — это ещё и определённый уклад, а вот здесь у нас в применении к России имеется несвязное множество. Поэтому в СССР и придумали словосочетание «советская культура» — мухи и котлеты отдельно. Это было попыткой конституировать свою «советскую» культуру на основе собственных атрибутов, но оказалось, что в результате получилось «как всегда». Гуссерлевское словечко «конституирование» здесь очень удобно. Аутентичная культура конституируется на основе аутентичных атрибутов, а особенностью той, что вы назвали «русской», является именно то, что в ней эти атрибуты как раз отсутствуют. Что-то очень похожее на традиционный карго-культ, но с летающими соломенными самолётами. Русский_Трэш™ — вот он единственный такой.

Одна из составляющих культуры, к которой вы относитесь непосредственно — это музыка, конечно. Помню ещё одну вашу фразу — «понимание музыки в качестве социального протеста провинциально». Она относилась к песне «Перемен» и советскому року вообще, а ваше понимание сегодняшней музыки такое же? Сегодняшние герои, которые выступают перед толпами на митингах и которых запрещают, имеют значение в политической и культурной ситуации?

— Музыка — как, впрочем, и всё остальные замкнутые на себе языки — развивается по своим внутренним законам. Вся эта спекулятивная эссеистика интересна и даже развивает, но к самому предмету не имеет ни малейшего отношения. Но есть и маркетинг, безусловно. То есть что-то можно использовать в качестве инструмента для каких-то протестных коннотаций. Только дело в том, что для подобных вещей вообще можно использовать абсолютно всё, была бы фантазия. Это как деньги, только наоборот, — смысл денег только в том, что это средство оплаты. Так и музыка: её смысл в ней самой и только. А вот конкретный язык — другое дело. Им можно описать время или нельзя — не хватает ресурсов. Вот когда-то таким языком и была музыка.

А за чем вообще вам сегодня интересно наблюдать? Как-то принято считать, что все действительно значимые деятели культуры и контркультуры вроде Летова и Курёхина остались в прошлом, одни умерли, другие приспособились — что в современной российской культуре вызывает у вас живой интерес?

— Единственное, что стоит наблюдений — это время. И всегда жить во времени — это и есть полноценная жизнь, как мне кажется. Но время надо уметь «временить» и всегда учиться моменту, ценить его — тот самый бесконечно малый контент, что и есть, собссна, «содержание»: со_держание. То есть время надо уметь поддерживать. Что такое время? Способ описания энтропии. Вот это описание и есть то, что мы называем творчеством, а художником мы называем того, чей продукт уникален. Одни художники уходят, другие появляется. Кого-то перецениваем, кого-то недооцениваем, но это жизнь. Тем не менее, время всегда само формирует запрос как раз на тот формат, что становится актуальным.

А в политике сегодня как-то сформирован запрос на актуальное? Жириновский в своё время был вашим политическим арт-проектом, у которого (для вас) не было конечной цели. Как по-вашему, в современной России подобное соединение политического и художественного было бы возможно? Если нет, то почему, если да — как сегодня может выглядеть политико-художественный проект?

— Да, так получилось, что правительству Гайдара и стране в целом срочно был нужен предохранитель, и мы — несколько человек — получили полный карт-бланш. Просто опыт подобной работы был тогда только у меня. Так что была и конечная цель, безусловно. Просто ревнивые и завистливые кагэбэшники меня в конце концов прокинули, хотя надо было быть к этому готовым, конечно, а я не позаботился. Впрочем, жалеть там особо нечего. Жириновский — трикстер, он функционален, когда «политическое» имеет место, когда важен, что называется, «ответ системы». Сегодня же политическое напрочь отсутствует. Сегодня вообще никого не волнует чьё-то мнение и уж тем более наплевать тем, кто у власти. Это естественно для постмодерна и в перспективе даже очень хорошо, поскольку производчиком событий сегодня может выступить каждый из нас.

«Просто ревнивые и завистливые кагэбэшники меня в конце концов прокинули» — вы, вероятно, уже много раз рассказывали эту историю, но тут она не прозвучала и зависла в воздухе. Можете рассказать, что именно произошло?

— Обычная нестыковка интересов кураторов различных подразделений спецуры. И, в первую очередь, личных. Либерально-демократическую партию придумал отец моего институтского товарища, который в начале 90-х заведовал аппаратом правительства Гайдара. По зубатовским лекалам, безусловно, и курировало эту «партию» 5-е управление 5-е управление КГБ СССРСтруктурное подразделение КГБ, ответственное за контрразведывательную работу по линии борьбы с идеологическими диверсиями, где ко мне относились не очень хорошо ещё по группе ДК. Но терпели. Однако кандидатуру Жирика им рекомендовали пэгэушники или кто-то от контрразведки, что на тот момент было почти одно и то же. И эти люди уже понимали, в какую сторону пойдет страна, и всю эту тухлую «идеологию» (на чём, собссна, и базировалось «величие» Пятёрки) откровенно презирали, считая меня своим соратником. Дык, и я их тоже! А ведь наш Лукич дружил одно время с Муссолини (их познакомил Римский-Корсаков), — вот прямо в русле этой вашей «русской культуры» я и использовал атрибуты итальянского фашизма, чтобы на их основе конституировать местного Вождя™.

Точнее, создать Образ, вы же понимаете. Ну и тут пошло-поехало, — а мой куратор был тоже из Пятёрки и ничего с этой косной средой не смог сделать. Потом я в думке организовал дискуссионный клуб «Ультрафиолет» (при комитете геополитики), — но я потерял, в конце концов, и к нему интерес. Потому что надо было ещё и на что-то жить, а там ничего не платили. Как, впрочем, и у Жириновского.

Вообще, как сегодня ваши политические взгляды можно очертить? Если в девяностые всё было понятно (в смысле, вы много об этом говорили в интервью), то на актуальный момент как вы оцениваете всю эту действительность?

— Боюсь повториться, но у меня нет никаких политических взглядов. По моему скромному мнению, политический взгляд, как впрочем, и подверженность/приверженность какой-то конкретной идеологии — симптом опасной паранойи. Это всего лишь инструмент, которым надо уметь пользоваться. То есть надо взгляды эти уметь разделять все сразу и на их основе строить последовательный персональный гипертекст, когерентный времени. Слово «персональный» я бы здесь подчеркнул.

Возвращаясь к анонсу лекции — вас там называют «идеологом консервативной революции», до сих пор я термин «консервативная революция» встречал только у Дугина, а с вами он у меня не очень вяжется — объясните, пожалуйста, в чём тут суть.

— И правильно, что не вяжется. Да и сам этот термин — бессмысленная игра слов, оксюморон. Кстати, когда я здесь организовывал ячейку Европейских Синергий Европейская СинергияАссоциация, зарегистрированная во Франции 8 июня 1993 года. В настоящее время имеет филиалы в Бельгии, Италии, Германии, Швейцарии и Австрии, а также представителей в Испании, Португалии, Хорватии, Литве и Латвии. Первоначальной основой, на которой выросла «Европейская Синергия», была группа изучения и исследования европейской цивилизации (ГРЕСЕ), возникшая во Франции в 1969 году. Это был своего рода мозговой центр т. н. «новых правых», идеологами которых были французы Ален де Бенуа, Доминик Веннер, Пьер Виаль, Жан Мабир, Гийом Фэй, итальянцы Джорджо Локки, Пино Раути, Марко Тарки, швейцарец Армин Молер., повторилась та же ситуация, что и с Жириком. Только теперь ГРУшники, фанатевшие от, действительно, весьма эффектной писанины Дугина, проталкивали на руководящий пост Московского отделения сына какого-то своего офицера. Французская же сторона Дугина всерьёз не воспринимала («левачные» итальянцы наоборот, ценили), и в Хартию попал только мой журнал АТАКА. Кстати, я им предлагал и его кандидатуру, но они почему-то считали, что у издателя «Элементов» «каша в голове». Однако, когда исполнительная власть в Синергиях перешла от французов к итальянцам, что на основе будущего Европейского Союза предлагали построить копию СССР, я тоже отошёл в сторону, а через полгода и здесь всё предсказуемо развалилось.

Подъём контркультуры на рубеже восьмидесятых и девяностых, подъём вообще всего, скажем так, интересного, закончился уже к нулевым, наступила стабильность. Как вы думаете, что может породить следующий культурный всплеск, что это будут за обстоятельства?

— Это очень интересная тема, упирающаяся в особенности российского уклада жизни. Где очень много находится off side. То есть Россия — страна с богатейшим out side, и здесь — вы будете, наверное, смеяться — проблема самой российской культурной идентичности стоит куда острее, чем наличие контркультуры. Да, куда чаще здесь используют слово «андеграунд», но парадокс в том, что российский андеграунд находится НАД российской культурой, а не наоборот. И в России стабильности не будет никогда по той простой причине, что её «конституционный строй», скажем так, представляет собой перманентный госпереворот. И где же тут эта самая точка сборки российской идентичности? Так что ничего не закончилось. Но вот российская контркультурно-применительная практика «отцов и детей», скажем так, увы, не привыкла замечать того, что не вписывается в былую контркультуру «отцов». 90-е, например, отметились всплеском разнообразнейшего политического аутсайда — газеты, журналы, листовки, брошюры и тд. А контркультурные генералы 80-х ничего этого решили не замечать и тупо опубликовали список из «100 альбомов советского рока», к нулевым уже изрядно протухший.

Вот эта коллизия, которую вы описали на примере генералов восьмидесятых и политического аутсайда девяностых — она характерна для тех времён или в принципе для российского уклада? Иначе говоря, тридцать лет же прошло с тех пор, а ситуация принципиально не поменялась, сегодня поиск «точки сборки» идентичности по-прежнему не нужен и обречён?

— Причина в местном укладе, безусловно. Причём, как я уже сказал, это множество несвязно, и речь идёт конкретно о том (по преимуществу городском) местном укладе, что копирует атрибуты западной цивилизации. В России ещё много других типов hаbitus, как мы знаем, и они не связаны друг с другом почти никак. Тем не менее, глобальный мир всё больше смахивает на сеть, — можно даже сказать, что всё живое представляет собой сеть, — и здесь у России явное преимущество. Потому что в сети нет ничего ни «над», ни «под», да и то, что мы привыкли называть out side, — никто не мешает им слиться в те или иные узлы сети. Интересно, что сетевой характер культуры был описан в рамках концепта cultural studies ещё до того, как информация перестала быть прерогативой власти, то есть до того, что мы сегодня называем «постмодерн». Просто коммунисты, что продолжают сегодня править Россией, — они не могут просто так взять и выйти за рамки архаичного и давно уже не способного описать современные реалии языка Адорно. Они что-то там запрещают, что-то разгоняют, что-то там пытаются частично «разрешить», однако время создаёт иной запрос, и они своими действиями только увеличивают хаос, в котором, в конце концов, сами и растворятся.

«Какой вы придерживаетесь математической теоремы?» — ровно то же, что спросить о приверженности конкретной идеологии. Увы, в открытых системах, чем дальше от точки состояния равновесия, тем меньше энтропия, а не наоборот. И весь мир это знает, кроме нынешнего российского руководства. И следующий, но уже риторический вопрос: можно ли запретить время?

Так что всё у нас ещё впереди. Вместе со временем.