Вадим Королёв, лидер OQJAV: Все песни я пишу только для себя, иначе невозможно

Андрей Кудрин: Привет, Вадик.

Вадим Королёв: Привет, Андрей.

А.К.: Когда мы с тобой виделись осенью 2012 года — помнишь, я зашёл к вам с Катей в гости в квартиру на Кутузовском проспекте — я обнаружил, что «Пилар» больше не существует, а ты работаешь кладовщиком. Скажи, ты всё ещё работаешь на складе?

В.К.: Нет. Но «Пилар» всё ещё не существует (смеётся).

А.К.: Ты родился и вырос в Перми, тут у тебя родственники живут, друзья. Скажи, Пермь для тебя ещё что-нибудь значит, или она для тебя уже далеко в прошлом?

В.К.: Конечно, значит. Недавно приезжал мой хор «Млада» в Москву на фестиваль. Было хорошо, я со всеми увиделся. Послушал выступление — это было прекрасно. А так у меня здесь бабушка, у меня здесь дедушка, у меня здесь папа живёт. Но большинство друзей, в том числе и пермских, сейчас в Москве. Из родни тоже мама в Москве, сёстры тоже, точнее, были в Москве, сейчас одна в Париже, одна в Питере. Ну, кого как несёт, жизнь быстрая. А в Перми остался один школьный друг, один университетский. Обычно я приезжаю только на концерты и сразу еду к бабушке, потому что понимаю, что не надо распыляться.

Я заметил, что когда раньше ехал с вокзала или из аэропорта в центр Перми, у меня сердце трепетало, я что-то узнавал. А сейчас оно не трепещет, потому что по ощущениям это уже не мой город. Я помню, как я вернулся из Америки, когда ездил туда ещё студентом. Я отсутствовал три месяца. Когда приехал, у меня было ощущение, что Пермь — это максимально мой город, что наконец-то я дома и т. д. Но, наверное, если бы я тогда отсутствовал десять лет, это было бы по-другому. Для меня сейчас дом — Москва.

А.К.: Да, я тебя понимаю. Я как раз хотел спросить, чувствуешь ли ты себя москвичом.

В.К.: Я не знаю, чувствую ли я себя москвичом, но я знаю, что мой дом — Москва.

А.К.: У меня в Москве был момент, когда я почувствовал, что теперь я москвич. Это было летом 2010 года. Помнишь, когда мы с тобой часто ездили купаться в Серебряном бору?

В.К.: Да!

А.К.: И тогда был дым (летом 2010 года в Москве стояла аномально жаркая погода, город начало заволакивать дымом от горящих вокруг него торфяников и в начале августа многие были вынуждены ходить в респираторах и противодымных масках, — прим. Автора), он был для меня определённым знаком. Я его пережил и у меня появился опыт, который роднит меня с этим городом. Но давай пойдём дальше.

В одном из интервью ты сказал, что в «Пилар», особенно на последнем этапе её существования, когда вы работали с Бурлаковым, всё было через силу. Сейчас твоё творчество свободно? Ему ничего не мешает, не ограничивает? Как ты это ощущаешь в данный момент? Что вообще для тебя свобода творчества?

В.К.: Конечно, сейчас у нас нет продюсера. Мы с ребятами втроём всё, что касается творчества, решаем коллегиально, куда идти, какую песню делать, какую не делать. Сами песни по-прежнему приношу я, но в плане рабочего режима у нас демократия. И у нас есть директор — прекрасная Алёна, которая помогает нам всё это организовывать. Она ни в коем случае не давит, но иногда в том, что касается бизнеса, говорит, на что стоит соглашаться, на что не стоит. Это, по крайней мере, никак не связано с творчеством.

А.К.: То есть в песни, в аранжировки никто не вмешивается, а при Бурлакове что-то такое было.

В.К.: Конечно. Я сейчас не пытаюсь и тогда, наверное, не пытался никого обвинить. У меня тогда у самого не было понимания, как эти песни должны звучать, а сейчас есть. Я веду трек от его задумки до самого конца — до сведения и мастеринга. Сначала мы с ребятами вместе делаем свою работу, потом я сижу со звукорежиссёром. То есть я веду эту линию, понимаю, как это должно звучать в итоге. Естественно, не один, мы группой всё это делаем.

А.К.: Помнишь, когда-то давно в Москве мы гуляли и разговаривали о Набокове. Ты говорил, что тебе нравятся «Машенька» и «Пнин», а я сказал, что мне нравится «Дар». С тех пор много воды утекло. Чувствуешь ли ты в себе дар? И если да, то в чём он состоит?

В.К.: Чувствую. Мне хорошо со словом и я по-прежнему очень люблю танцевать. Я понимаю, что мне нужно писать эти песни, танцевать под них, исполнять их. Более ёмко пока не могу сформулировать, но, конечно, чувствую.

А.К.: Давай я иначе попробую сформулировать свой вопрос. Ощущаешь ли ты какую-нибудь тему или темы в творчестве как свою личную миссию? Как то, что ты должен сказать?

В.К.: Нет, конечно. Какой-то сверхидеи во всём этом нет. Хотя, возможно, она в том и заключается, чтобы точно поймать какую-то конкретную сегодняшнюю ситуацию за хвост и показать её максимально точно.

А.К.: Из окружающего мира поймать или в себе зафиксировать какой-то процесс?

В.К.: Но в тебе же отражается всё из окружающего мира. Можно просто нарисовать картинку, но даже если ты её просто рисуешь, так или иначе твоё восприятие (кофе или похмелье) становится фильтром, несмотря на то, что ты пытаешься зафиксировать эту картинку максимально объективно. В любом случае фотограф — это же тоже художник.

А.К.: То есть ты такой фотограф?

В.К.: Меня статусы не очень интересуют. Мне бы не хотелось, чтобы ты или кто-то сказал, что вот этот человек фотограф в музыке. Конечно, нет. Пишу какие-то песни, понимаю, что делаю, понимаю, о чём пишу каждую песню.

А.К.: Что тебе нужно для творчества? Какая-то обстановка, обстоятельства, люди?

В.К.: Часто кажется, что даже наоборот. Я не знаю, сталкивался ли ты с этим или нет. Например, купил ты классный стол, купил ты хорошие дорогие мониторы и, наконец, ты нашёл даже три часа времени, чтобы позаниматься музыкой, конечно, ты ничего не сделаешь. Потому что это не спорт. Для меня, во всяком случае, невозможно на музыку настроиться в том, что касается композиции. Ты можешь что-то там пооттачивать, поиграть на гитаре или на чём-то ещё. Я нетерпеливый, я не могу оттачивать мастерство. Я даже против этого. То есть я не против этого в целом, мне нравится взаимодействовать с техничными музыкантами.

А.К.: Пусть лучше будет живое, но грязное, чем стерильное и...

В.К.: Нет, дело не в том, что должно быть лучше, а что хуже. Дело в том, что я просто не могу учиться, не могу повторять. Мне очень нравится чистая музыка, когда звучит какой-нибудь по-настоящему хороший оркестр или хор, где всё вычищено, это прекрасно, но каждый живёт так, как ему свойственно и для меня это невозможно. Мы репетируем перед концертом максимум один раз, потому что я не могу повторять, мне плохо.

А.К.: То есть ты исследователь, для тебя новизна очень важна, свежесть, скорее.

В.К.: Так само собой получается. Она мне не важна. Это не про ценности. Вот ты идёшь по лесу и видишь, как тень от ветки падает на цветок, и тебе это нравится. Ты это просто видишь, и тебе это просто нравится. Ты же не ищешь новизну заранее. Тебе просто понравилось, как тень от ветки падает на цветок. И я её не ищу, я просто радуюсь этой тени и этому цветку. Мне, наверное, неприятно было бы представить, что завтра я встречу точно такую же тень и точно такой же цветок. С другой стороны, через двадцать лет я могу его вспомнить в том ключе, что это был самый красивый момент в моей жизни. Это может быть что-то между дежавю и ностальгией, когда ты можешь что-то поймать осязанием или обонянием, неважно чем, и у тебя восстановится вся картинка — как было тогда, много лет назад. В этом нет ценности, оно само по себе происходит и когда происходит — это прекрасно. Допускаю, что оно происходит не само по себе, но я уверен, что механизм настолько сложный, что там происходит с мозгом, что мне из-за своей нетерпеливости, т. к. я не исследователь, не учёный, становится скучно и хочется идти дальше.

А.К.: Давай разберёмся, как твоя творческая натура раскрывается в разных форматах. Вот уже несколько лет есть OQJAV. Сейчас уже второй его состав. Куда движется группа? Что от неё ждать в ближайшем будущем?

В.К.: Я думаю, что глобально ничего не изменилось с моей стороны. Понятно, что сейчас новый состав, я рад ребятам, но и со старым был тоже совершенно счастлив, просто всё как-то органично развалилось. А с моей стороны... OQJAV — это единственный песенный проект, который у меня есть, вот и всё. Песни я пишу, продолжаю, не специально, написалась — написалась, не написалась — чёрт с ней. Но сейчас такое время, когда кажется, что песни ещё будут писаться долго. Я поздний, во всех смыслах созревания, сейчас для меня время, когда я как будто раскрываюсь, уточняюсь. Есть ощущение, что всё только начинается.

А.К.: Ну, вот с OQJAV мы немного разобрались, но это не единственное, чем ты занимаешься. Зачем тебе понадобился формат Королёв-Попова? Что ты хочешь от этого формата, что находишь для себя в совместном с Евгенией музицировании? Что с этим будет происходить?

В.К.: На самом деле проекта всего два. Это как раз OQJAV и Королёв-Попова, больше никаких проектов нет. Есть какие-то фиты, электронные эксперименты с Машей Теряевой, например. С её стороны — электронные, с моей, опять же, — песенные. Королёв-Попова — это стихи. Стихи и песни — это изначально разное.

А.К.: Но я, например, песни на французском от вашего дуэта слышал.

В.К.: Это случайность. Ты же знаешь, что я учился во французской школе здесь, в Перми.

А.К.: Да, все пермяки знают, что ты учился в 22-й школе (смеётся).

В.К.: Во время учёбы я как-то не так глубоко копнул этот пласт, а может быть, тогда и не нужно было, может быть, всему своё время. Сейчас, когда я познакомился с Брелем, с Генсбуром глубже, они меня стали интересовать. Классно перепевать их песни, я их присваиваю, что ли, как исполнитель. Но это всё суперфакультативные истории, необязательные. Мы с Женей не кавер-группа ни в коем случае. Просто хочется показать эти песни людям, потому что здесь их мало кто знает.

А.К.: Уже давно одной музыки тебе стало мало. Мне кажется, что ты очень долго стеснялся своих стихов и даже пришлось приложить определённые усилия, чтобы ты, наконец, с ними выступил. Помню, как мы с тобой читали стихи у пермской галереи во время одного из фестивалей. Сейчас ты читаешь стихи в различных городах и даже выпустил сборник стихов «Камыш». Расскажи об этом.

В.К.: Я не так много пишу. В «Камыше» есть совсем старые стихи, ещё времён нашего с тобой знакомства и даже до, наверное, парочка.

А.К.: То есть некоторым стихам там по десять и более лет?

В.К.: Да, да. Есть такие. В какой-то момент вышло интервью на «Афише», я не помню, чему посвящённое, кажется, книжкам. И после этого интервью мне написала девушка с Bookmate, это одна из электронных платформ: «Давай сделаем сборник». Я такой: «Мммм! Прикольно! Можно сделать». Я был уже как будто готов к этому. И мы стали делать сборник с моим другом-художником Люсей Дурасовой, она рисовала иллюстрации. Мы сделали электронный макет и поняли, что нам нравится и, наверное, надо печатать.

А.К.: Ты завтра будешь выступать с этими стихами в Перми.

В.К.: Завтра буду читать по самой книжке, потому что стихи не выучил (улыбается).

А.К.: Я знаю, тебя всегда интересовал театр, твои песни использовали в сериалах. Как ты видишь своё сотрудничество с театром и кинематографом? Может тебе хотелось бы самому сыграть что-нибудь?

В.К.: А я уже сыграл. Недавно весь EP «Предатель» взял новосибирский театр «Глобус» и использует в спектакле. Кажется, две песни запускают полностью под фонограмму и две песни кто-то поёт из артистов. Мне понравилось, когда художественный руководитель или режиссёр написал, позвонил, я обрадовался, мне кажется, это хорошо, такая интеграция.

Что касается кино, это всегда интересно, недавно снялся в фильме. Я, конечно, не актёр, но мне написала девушка Мария и предложила главную роль в коротком метре. Мы снимали, снимали, но так ещё и не досняли. Это был интересный опыт, потому что я перестал бояться камеры. Это даже важно для клипов.

А.К.: Ты боялся камеры?

В.К.: Ну, как боялся? Я знал, что она есть, а надо не знать, что она есть. Мы ездили в Мурманск, снимали там, выходили в море. Было незабываемо. Скоро продолжение съёмок. Естественно, меня это интересует меньше, чем музыка, потому что музыка это моё, без этого как будто сегодня невозможно, хотя это может измениться. Я этого не боюсь. Когда песни не пишутся, мне не страшно. Но... это вдохновляет. Когда ты ещё поедешь в Мурманск, на тебя камера будет направлена, погода за минус, море и стихи? Конечно, никогда не поедешь. Я вот не турист, например, не люблю всякие палатки и эти экстремальные дела. А в процессе съёмок это оправдано. А так я бы лучше шатался по европейским столицам и пил красное вино или белое, в зависимости от времени года.

А.К.: Есть ли у тебя то, что обычно называют мировоззрением?

В.К.: Нет.

А.К.: Нет?

В.К.: Мировоззрение? Какое мировоззрение? Я в это во всё не верю. Я во все большие идеи не верю. Каждый знает локально, что такое хорошо, что такое плохо, что старших надо уважать, малышей не обижать и т. д. Я, например, мясо разлюбил, но мне неприятно называть себя вегетарианцем.

А.К.: Что и рыбу не ешь, и курицу?

В.К.: Такое же бывает, что ты что-то любил и вдруг разлюбил.

А.К.: Я, например, халву не ем, в детстве наелся навсегда. Но нельзя же мясом до такой степени наесться.

В.К.: Это не про мировоззрение. Это не про то, что нельзя животных есть.

А.К.: Хорошо. Кто твоя референтная группа? Чьё мнение в отношении того, что ты делаешь в музыке, в поэзии и т. д. для тебя важно?

В.К.: Песни все я пишу только для себя, иначе невозможно. Все, кто говорят, что пишут не для себя, или пишут очень плохие песни, или лжецы.

А.К.: То есть такой зритель или слушатель, для которого ты пишешь, он даже в твоей голове не существует?

В.К.: Не существует, потому что если бы он существовал, ты бы сразу начал под него подстраиваться. Пусть этот зритель, слушатель будет максимально абстрактным. Это совершенно не говорит о том, что я не уважаю и не люблю свою публику. Очень уважаю и очень люблю, благодарен, что она есть. Мне очень нравится смотреть на этих ребят на концертах. Мне нравится, что публика разношёрстная, разновозрастная, очень люблю видеть взрослых на концерте, т. е. людей, которые старше или даже значительно старше меня, например, что тоже не редкость, это приятно.

А по поводу написания — это просто была бы ложь, потому что ты бы так или иначе подстраивался. Мне просто кажется, что это фашизм, так вообще думать. Даже так начинать думать.

А.К.: Почему (смеётся)?

В.К.: Потому что ты так думаешь, сейчас я напишу песню, например, для четырнадцатилетних темнокожих девочек, и таким образом отрицаешь в своей голове такую возможность, что эта песня понравится, например, бледнокожей бабушке.

А.К.: Мне кажется, что это не фашизм называется — это маркетинг (смеётся).

В.К.: Ну, ведь в маркетинге очень много фашистов (смеётся). Он на этом и строится.

А.К.: Согласен (оба смеются). Где-то ты недалёк от истины.

В.К.: А я и недалёк от истины. Я не шучу сейчас (смеётся).

А.К.: И последний и довольно банальный вопрос. В Перми много творческой молодёжи. Ты знаешь, что город производит её в большом количестве, но она здесь в основном не задерживаются и уезжает. Тем не менее, что бы ты посоветовал молодым пермякам, которые хотят достичь успеха в творчестве? Поделись рецептами или лайфхаками, как сейчас говорят.

В.К.: Я, наверное, дам настолько же банальный ответ, насколько банален вопрос. Никого не слушайте и гните свою линию. Если понимаете, что сказать сейчас, то не переделывайте, а говорите именно так. В какой-то момент это или принесёт какие-то плоды или не принесёт. И к этому тоже можно быть готовым, можно быть не готовым. В любом случае гните свою линию, такой совет.

А.К.: Спасибо.

P. S. Интервью было записано утром в субботу 23 июня перед началом фестиваля, а на следующий день, в воскресенье, Вадим презентовал в Перми свою книгу стихов «Камыш», короткий верлибр из которой мы оставляем здесь вместо эпилога.

КАМЫШ

Камыш, которым щекочут пятки девушек

Камыш, из которого плетут диатез непослушным детям

Этот близнец колбасы на костре

Поверхность салона автомобиля

Тень незнакомца на вечерних кувшинках

Этот опасный цветок

Я раскрошил в руках

От чёрной любви к тебе