Джо Брюстер: Я могу найти массу объяснений тому, как интроспекция и психология помогают создавать фильмы

Первые полчаса показа фильма Джо внимательно следил за аудиторией кинозала. Но реагировать собравшиеся начали лишь к середине: тревожные и радостные моменты жизни героев спускались с экрана, превращаясь в заливистый студенческий хохот или источающий слёзы шёпот. Картина сложная, эмоциональная, вызывающая смятение.

Во время дискуссии режиссёр был готов отвечать на самые каверзные и смушающие вопросы. Однако бойкая беседа сложилась не сразу — Джо оправдал это робостью ребят и языковым барьером. Преодолеть эти препятствия помогли его живость, выдержанный стиль изложения мыслей и тонкое чувство юмора.

Дождавшись, когда очередь из желающих сделать автопортрет с американским режиссёром рассосётся, мы включили диктофон.

Джо, вы дипломированный психиатр, выпускник Гарвардского и Стэнфордского университетов. Почему решили заняться кинематографом?

— На мой взгляд, между профессией психиатра, человеческим поведением и созданием фильмов есть прямая связь. Я родился наблюдателем и всю свою жизнь наблюдал, а потом это наблюдение перешло на новый уровень.

Психотерапия может быть вещью довольно пугающей, но для самого терапевта важно уметь понимать чувства других людей, собственные чувства и то, как они функционируют в этом мире. Когда кто-то из членов моей семьи (сын или жена) грустит или, наоборот, испытывает счастье, я знаю, как этот процесс протекает. Ещё я знаю, что вмешательство в этот процесс далеко не всегда целесообразно. Человек должен сам научиться обращаться со своими эмоциями. Сейчас у моего сына очень хорошо это получается. Я могу найти массу объяснений тому, как интроспекция и психология помогают создавать фильмы.

К слову, об интроспекции. Вас тоже довольно много в кадре. Позволил ли фильм увидеть себя со стороны?

— Причина, по которой я взялся за фильм, — расовый вопрос. Я считаю, он должен подняться на другой уровень. Ещё меня побудило то, что я люблю смотреть фильмы и обсуждать их. Одна из проблем нашего времени заключается в том, что люди не понимают друг друга. Они просто не видят чужих жизней. Соединённые Штаты — страна с очень высоким уровнем сегрегации. Конечно, это может вас удивить: вроде бы мы живём в 2015 году, во главе США стоит чёрный президент... Но Америка до сих пор остаётся очень сильно сегрегированной. А Нью-Йорк по этому параметру — один из самых ведущих городов.

Живя, мы познаём себя, свою сущность — из фильмов, истории и повседневной жизни. Самое радикальное, что делает этот фильм, — представляет людей, живущих собственной жизнью. Это и делает его отличным от всех других кинолент.

(Судя по всему, здесь собеседник уходит от ответа. Однако во время второй дискуссии он упомянул, что благодаря этому фильму младший сын находится в более выгодном положении: Джо и его жена многое пересмотрели в вопросах воспитания. Менее строгими они не стали, но он сам стал чуть менее критичным — прим. автора).

«Американская надежда» — это ведь не первая работа в вашей кинематографической карьере?

— Нет, первая была создана в 1996 году — художественный фильм «Хранитель». Он участвовал в кинофестивале «Сандэнс», одном из самых престижных в Штатах. Потом был снят второй фильм, после которого я разочаровался в художественном кинематографе. Разочарование в первую очередь было связано с материальными проблемами, потому что реализация таких проектов стоит крайне дорого.

Основной вид вашей деятельности сейчас — психиатрия или кинематограф?

— И то, и другое. Два дня в неделю я работаю психиатром, веду практику, а 5 дней в неделю посвящаю созданию фильмов. Вряд ли это изменится в ближайшее время.

Хочу добавить, что работа с актёром в художественном кино, постановка роли — вещи очень сложные. Здесь надо быть психологом. Художественные фильмы, которые я снимал, все были низкобюджетными. Условия такие: картину необходимо снять за 20 дней, а не за шесть месяцев. В этом смысле съёмка низкобюджетного игрового фильма часто похожа на съёмку документального кино. Если что-то случается (например, ломается оборудование или актёр, заболев, не приходит на площадку), то у тебя всё равно есть только 20 дней. А наш фильм снимался 13 лет! Прелесть работы над ним заключалась в том, что время на нас не давило. Отсутствие прессинга времени отмечали и наши редакторы, когда перед выпуском фильма я и моя жена Мишель, соавтор картины, разговаривали с ними. В документалистике есть возможность подождать и увидеть, что получится.

То, что работа над «Американской надеждой» будет длиться 13 лет, было известно изначально?

— Да, эти временные рамки были известны изначально. Мы знали, что начнём снимать с момента зачисления ребят в школу и до момента их выпуска. Между мной и Мишель (а также с родителями Шейона) существовала договорённость, что по окончании школы фильм будет закончен. Когда мальчики стали настолько взрослыми, что могли это понимать, им тоже всё объяснили и сказали: «Мы отстанем от вас, когда кончится школа». Вы знаете работы Майкла Эптеда, выпускающего цикл документальных фильмов «Up»? Каждые семь лет с 1964 года он выпускает новую серию, продолжая рассказ о судьбе прежних героев. Дошёл до границы в 56 лет. Неизвестно, сколько ещё времени займут съёмки...

Кажется, в России его традиции следует Сергей Мирошниченко с документальным сериалом «Рождённые в СССР».

— Да, приём Майкла Эптеда использовался во многих странах. Но мы сразу отошли от этого метода, потому что в нём присутствует интервью. А нам хотелось сократить интервью до минимума и создать фильм на основе наблюдений. Мы исследовали ребят приёмом Альберта Майзелса. Думаю, что этот режиссёр наиболее известен здесь по фильму «Психиатрия в России» (13-минутный фильм «Psychiatry in Russia» снимался классиком документального кино в советских клиниках в 50-е годы. — Прим. ред.). Ещё широко известен его фильм про концерт The Rolling Stones, перед началом которого членом байкерской банды «Ангелы Ада» был убит человек.

Майзелс снял много фильмов про Россию. Он считается одним из лучших режиссёров-наблюдателей в мире. К сожалению, не так давно он скончался.

Так вот, суть документального фильма-наблюдения в том, что на его съёмки невозможно потратить всего лишь пять часов. Нужно снимать два, три или пять дней. Столько, сколько необходимо, чтобы из отснятого материала выбрать всё, что поможет рассказать историю.

Приём наблюдения подразумевает некоторую отстранённость от судьбы героя. Требуется способность не вмешиваться в происходящее, а просто фиксировать увиденное. Но как режиссёру, снимающему собственного ребёнка на протяжении 13 лет, не включаться в процесс?

— Это невозможно. Но, во-первых, это помогало мне становиться более хорошим отцом. А ещё важно отметить, что я снимал не всё время. 50 % времени меня там не было. В общей сложности камеру держало 14 операторов, и я был только одним из 14. Случалось, я не видел отснятый материал в течение года или даже четырёх лет. Иногда после просмотра отснятого я не мог спать несколько дней.

При съёмках фильма мы решили вести себя так, как ведёт себя родитель со своим чадом, когда учит его плавать. Роль родителя тогда заключается в том, чтобы, с одной стороны, не дать ребёнку утонуть, а с другой — всё же научить его держаться на воде.

Например, в фильме есть такой момент. Идрис задаёт вопрос: «Если бы я был белым, добился бы я большего успеха в жизни?». Первый раз он задаёт этот вопрос в фильме мне. И не может получить ответа. Этот вопрос будет с Идрисом не только в течение всего фильма, но в течение всей жизни. Сколько раз он им задавался? Наверное, миллион. В какой момент ответить на него? Идрис, задавая этот вопрос ещё ребёнком, уже видел отношение общества, понимал, что ситуация неравная.

Впервые беседую о фильме сразу после просмотра. Требуется некоторое время на рефлексию, но первое ощущение — «Американская надежда» совсем не про цвет кожи. Фильм про детей, про взросление, про самоидентификацию. А какая реакция после просмотра была у мальчиков? Что они думают о нём сейчас?

— Не думаю, что они много об этом размышляют. Идриса довольно часто просят говорить публично, сейчас он стал почти что рок-звездой. Например, совсем недавно он летал в Атланту, чтобы выступить по поводу этого фильма перед группой из 500 мальчишек.

А вот в школах ситуация другая. Фильм используется как педагогический инструмент для обучения учителей тому, как быстрее и точнее реагировать на потребности чёрных детей.

Три года назад, когда фильм был отснят, Идрису было 17 лет. И я говорил с ним. Какие у него впечатления о фильме? Какова его реакция на такую публичность? (Он вдруг стал человеком, путешествующим за сотни километров для того, чтобы выступить перед другими людьми). На мои вопросы Идрис ответил: «Да мне, в принципе, всё равно. Я не возражаю». Я сказал: «У тебя сейчас есть определённая ответственность перед обществом. Потому что фильм уже отснят. И этот материал может помочь другим ребятам, которые находятся в такой же ситуации: ситуации поиска себя, непонимания со стороны окружающих, невозможности встроиться в окружающую среду. Фильм может им помочь». Идрис ответил, что понимает это и готов к ответственности. Но сейчас ему 20 лет, он думает о своей девушке, о том, как сдавать экзамены. Сейчас фильм для него — не самое главное.

А как отреагировал Шей? Ведь в фильме показан трагичный момент его жизни (младший брат главного героя задохнулся во сне, тело нашёл Шей. Установить причину смерти врачам не удалось даже во время вскрытия. — Прим. автора) . Каково ему было пережить это снова во время просмотра?

— Прежде чем выставлять моменты из жизни Шейона, мы спросили разрешения. Мы привели всю его семью к себе домой и показали полную версию фильма. Шей никогда не чувствовал себя очень уверенно и свободно перед камерой. Был период, когда он на два года просто выпал из проекта. Это произошло как раз после гибели его младшего брата. А потом семья вернулась и сказала, что продолжит участие в съёмках. Сначала у них было много вопросов: почему снимается кино?.. как?.. для чего люди соглашаются на это?.. По возвращении Саммерсы озвучили причину своего решения: съёмки для них стали чем-то вроде терапии, а камера — терапевтом, который помогает посмотреть на себя со стороны, снова пережить какие-то моменты, по-новому взглянуть друг на друга. Это было своеобразное восстановление после травмы.

В среднем мы снимали по одному часу в месяц, чем дальше — тем меньше было встреч. Иногда мы встречались для съёмок через несколько месяцев, иногда через полгода. Фильм помогал Саммерсам вернуться в общество, давал им повод для общения. Представьте, сидим и снимаем на протяжении часа, а потом три часа идёт обсуждение материала: что получилось и как они себя в это время чувствовали.

Обсуждение — очень важная часть в процессе создания фильма. Даже важнее самих съёмок. Потому что в этот момент устанавливаются доверительные отношения между режиссёром и персонажами. По ходу обсуждений решалось, что будет в этом фильме, а чего в нём не будет. Никакой материал без разрешения героев в фильм не попадал. Это верно и для обоих мальчиков, и для школ. Абсолютно весь материал подвергался дискуссиям.

Напрашивается вопрос о монтаже. Как это происходило?

— В общей сложности было отснято 800 часов видео. На первом этапе каждый час был превращён в одну сцену. Сначала без всяческого отношения к тому, каким именно должен быть фильм. Мы создавали цепочку из двух семей, потом собирались вместе и смотрели. Весь процесс занял два года.

Раньше я хотел стать учителем. И эта идея терпения, которую несёт в себе каждый учитель, она привнесена в фильм. Для того чтобы срежиссировать такое кино, воплотить его и донести идею, нужно быть очень терпеливым. Если вы хотите сделать хот-дог, вы просто идёте и делаете его. Но если вы хотите создать фильм, вы должны по-настоящему любить своё дело и обладать терпением. Если вы хотите чего-то достичь, нужно большое количество любви вложить в процесс, нужно уметь рисковать, нужно не бояться этого риска. И тогда всё обязательно обернётся к лучшему.

Стал ли вопрос, поднятый в фильме, менее актуальным через 14 лет? Что-то изменилось в США?

— Вопрос стал ещё более насущным. Потому что сейчас, благодаря нашему фильму, у людей появилась определённая осведомлённость. Проблема стала особенно острой в контексте последних событий. Я говорю о событиях в Фергюсоне и Балтиморе (речь об инцидентах, вызвавших острую реакцию на национальном уровне: убийстве 18-летнего чернокожего Майкла Брауна и 25-летнего Фредди Грея. — Прим. автора).

Восприятие чернокожих мальчиков в первую очередь основано на истории рабства и сегрегации. Очень долгие годы проблема замалчивалась. И, будучи представителями среднего класса, при этом чёрными, смогут ли эти ребята ожидать к себе равного отношения в обществе, когда окончат школу? Статистика не даёт фактов, позволяющих верить в это. Вроде бы они из того же экономического сословия, получают то же образование, но результата нет. Сейчас, когда цветные родители приходят в престижные школы типа Далтона, они задают следующие вопросы: сколько у вас учеников той же расы, что и мой ребёнок?.. Какую поддержку ребёнку обеспечивают учителя?.. Чему ребёнка в этой школе учат?.. Теми же вопросами сейчас начинают задаваться и родители учеников из обычных общеобразовательных школ.

«Американская надежда» не ищет ответа на поставленные в фильме вопросы. Мы не хотим услышать, что всё стало хорошо. Мы хотим услышать, что процесс пошёл, что люди начинали разговаривать друг с другом, узнавать друг друга. И уже этот факт может изменить ситуацию к лучшему.