«Когда я говорю, что Хачатурян в Перми написал „Танец с саблями“, все удивляются». Кинорежиссёр Юсуп Разыков — о музыке и атмосфере в кино

«Турецкое седло» рассказывает о пожилом отставном «топтуне» — сотруднике службы наружного наблюдения КГБ и ФСБ, который, даже уйдя не пенсию, продолжает следить за людьми, и внезапно в его размеренной жизни появляются любовь и классическая музыка. Два года назад на фестивале «Кинотавр» фильм был отмечен двумя дипломами — гильдии кинокритиков и «За музыкальное решение фильма».

«Керосин» — это невероятно реалистичная, трогательная и простая история одинокой старушки, живущей у дороги. Практически сказка с чудесами, живой и мёртвой водой, Иваном-дураком и народной музыкой в исполнении Сергея Старостина. За основу режиссёр взял историю одной бабушки из Белорусии, в доме которой он жил летом 1982 года, будучи студентом ВГИКа на практике. В этом году на «Кинотавре» фильм получил приз гильдии кинокритиков.

Судя по тому, что вы рассказывали после показа, фильм «Керосин» основан на реальных событиях, которым вы были свидетелем в молодости, когда на практике жили в деревне у похожей старушки?

— Да, но я очень не люблю ссылки на реальные события, потому что тогда начинается излишнее доверие и внимание, ожидание «подобия», «правды». Лучше относиться к этому как к фантазии режиссёра. Я для себя не вижу смысла экранизировать реальные события. Они являются лишь толчком, ведь художники обходиться совсем без реальных событий не могут — всегда есть жизненные ситуации, факты собственной биографии, биографии страны, известных людей.

Судя по вашему рассказу после фильма, туда было взято довольно много из жизни. А что было придумано?

— Линия с керосином, с курицей и водой — всё выдумано. Была простая история про то, как бабушке приснился её муж и внушил завести поросёнка. В жизни бабка пошла на ферму. В советские годы каждого 13-го поросёнка отдавали желающим бесплатно: считалось, что ни одна свиноматка не может полноценно его выкормить. Она этих поросят тащила домой: один замёрз по дороге, другого не смогла выходить. Пока один фермер не подарил ей какого-то племенного поросёнка. История крошечная и практически не имеет связи с современностью. Когда возникла линия с керосином, с живой и мёртвой водой, этими бензовозами, летающими мимо дома бабы Павлы, стала более выпуклой картинка, как она одинока и почему это ужасно и неправильно. Так история расширяется, ведь придумываешь не просто, чтобы увеличить объём. Все мои фильмы маленькие — не дотягивают до 80 минут.

В «Керосине» огромную роль играет музыка Сергея Старостина, а «Турецкое седло» даже получало специальный приз за музыку. В ваших фильмах она важна?

— «Турецкое седло» — первый мой фильм, где музыки много: четыре длинных арии. А вот так, чтобы залить музыкой картину, я сделал в первый раз. Мне всегда казалось, что у кинематографа свои выразительные средства и они исчерпывающи. Как мне сказал Сергей Старостин: «У тебя там всё есть, зачем тебе музыка?» У него отчасти было недоверие к тому, как используется музыка в кино. Она обычно иллюстрирует эмоции, которые и так уже отыграны актёрами, сюжетом. В «Керосине» мы создали параллельный мир кино с этими песнями. Я представлял себе: может, это покойный муж поёт, а это его какие-то «развлекаловки» и «утешалки».

Вся эта народная музыка — дань тому, что наша бабушка не демонстрирует, почему вообще возможны чудеса, возможна жизнь, которая описывается, высмеивается, оплакивается в этих песнях. Мне кажется, что это обогатило наше кино. Пока я снимал, у меня была придумана всего одна часть с музыкой. Мне грезилась «Всенощная» Рахманинова. Она как раз должна была звучать, когда героиня обливала свой дом живой водой. Но это было настолько в лоб и настолько грубо, не было такой плотной ткани, что я от этого немедленно и без мучений отказался...

Музыкой Старостина мы сделали так, что наша героиня привыкает к чудесам, живёт в них, и сама творит чудо. Так и к песням Старостина надо было приучить — сначала почти хулиганские частушки, напетые разухабисто, без инструментовки. Потом мы постепенно переходим к философским песням, которые размышляют о том, что такое жизнь в деревне, что такое русская жизнь. И завершается всё величественной многослойной песней «Высоко». Она глубоко позитивна, мудра и полна внутренней силы...

Я очень рад, что у нас был Старостин, и если было бы можно, то я бы лучше отдал приз не «Турецкому седлу», а «Керосину». Я ведь был озадачен, когда эту награду дали «Турецкому седлу», потому что приз фактически давали Вивальди, ведь он у нас и звучит в этой картине. Александр Велединский сказал мне, что это приз режиссёру, тому, как он осмыслил это — не за музыку, а за музыкальное решение.

В одном из ваших интервью я нашёл фразу, что со временем вы стали тяготеть в кино не к истории, а к атмосфере. Это правда? И можно ли музыку рассматривать как часть формирования атмосферы?

— Безусловно. Я ведь заканчивал сценарный факультет ВГИКа, поэтому строю истории и сценарии более-менее профессионально. А это уступка режиссуре. Режиссёр обязан заниматься атмосферой. Например, картину «Стыд» я снимал по сценарию Кати Мавроматис, и я пытался реально окунуться в атмосферу так, чтобы потом меня там не узнавали. Картины, которые я сделал в Узбекистане, были сделаны в определённом национальном русле. А потом «Стыд» и «Турецкое седло», после которых я вдруг оказываюсь самым русским режиссёром.

Это же шутка самого Старостина, о том что «Керосин» — самый русский фильм, который снял узбек.

— Да, он меня этим очень приколол. И когда было очень живое восприятие картины на «Кинотавре», мне все почему-то говорили про это. Но я вырос на русской культуре, думаю по-русски, говорю по-русски лучше многих русских, надо признать. Я в этом культурном пространстве органично себя чувствую, но когда я вижу обиженную кем-то бабушку, мне неважно, какой она национальности. И сейчас я собираюсь делать картину европейского насыщения с проблемой, что такое Европа, что такое Россия — Азия мы или Европа?

Судя по программе этого «Кинотавра», там было много фильмов о судьбах женщин, с женскими персонажами на первом плане. И ваш фильм невольно попадал в этот же контекст.

— Bы правы, совершенно невольно.

Вы на «Кинотавре» были уже в четвёртый раз, и как-то за это время замечали, как меняются эти кинофестивальные контексты?

— Когда отборщики собирают программу фестиваля, они пытаются объединить её одной мыслью. В прошлый раз из четырнадцати фильмов была половина дебютных. В этот раз — из пятнадцати фильмов семь сняты режиссёрами-женщинами. Отборщики выделяют какую-то определённую тенденцию, которую они уловили во время отбора, чтобы провозгласить её на фестивале. При этом фильмы стали настолько тематически выпуклыми, что там возник мотив существования семьи, как в фильмах «Верность» и «Давай разведёмся». Не было какого-то разнобоя. И наша картина тоже про права одинокой женщины и о семье.

В двух картинах этого «Кинотавра» сходство было даже сюжетное. То есть такой отбор, что в фильмах видна не просто узость тематическая, а даже фабульная. И это слабость фестиваля. Уже вышло много статей о том, что есть новое русское кино, а кто-то писал, что кино очень просело, если судить по «Кинотавру». Вот мы в августе поедем на «Окно в Европу», и мне интересно, какая там будет программа. Я, например, считаю, что с кино, если оно гонится за зрителем, происходит что-то не то. Или со зрителем что-то не то. Русское кино не смотрят. Комедии, которые у нас лепят, нельзя назвать русскими.

В плане историй?

— Нет, даже в формальной фактуре — жизни героев, их быте. Там показывают матрицу с американского кино. Начало делового дня любого человека — это тосты, кофе, с собакой погуляют, гимнастику сделают, душ примут. Вот такой набор, и он стандартный. Это как-то настораживает, и ты уже скучаешь. У меня был такой счастливый случай, я был в жюри «Киношока» в очень хорошей компании — Георгий Данелия, Вадим Юсов, Александр Миндадзе. Когда мы с Данелией общались, он сказал, что смотрит кино семь минут и сразу всё понимает про режиссёра, историю, актёрскую игру. И уходит... У меня то же самое, но я досматриваю кино, потому что я много работал как член жюри в России и за границей, и там я заставляю себя смотреть, даже если фильм мне не нравится.

В вашей фильмографии рядом с авторскими фильмами много сериалов и телефильмов. Как у вас получается это совмещать?

— Наши мастера по ВГИКу, Валентин Черных и Людмила Кожинова, говорили, что они учат нас зарабатывать себе на жизнь. Что у нас будут семьи, что за этим надо следить — вырастить сына, построить дом. И когда к тебе обращаются, надо работать. Я ведь сам не ищу никогда проектов, не стою в очереди — ни в минкульт, ни на телевидение. Они ко мне обращаются, и я «лечу» сценарии. Я как скрипт-доктор официально работал на втором канале. А что значит лечить сценарии? Это когда видишь, что это бездарно и переписываешь всё сам.

Когда сам ставлю для телевидения, у меня есть группа, и её тоже нужно кормить. И когда мой оператор ни с кем больше не работает, и когда художника по костюмам никто не берёт в этом качестве, и когда есть артисты, мои друзья, и они хотят со мной работать, то приходиться брать такую работу. И если на «Керосине» у нас было 15 дней счастья, то на сериале их может быть два месяца. Телевидение спасло наш кинематограф, тех людей, которые пропали без заказов и спились бы. И в этом смысле я к нему с благодарностью отношусь, а мера ответственности везде одинакова. Там есть ограничения от канала, с которыми приходиться мириться. Но у меня есть пара вещей с телевидения, которые я очень люблю, дорожу ими, и зритель их хорошо смотрел.

Вы немного застали советскую систему кинопроизводства, чем она отличается от современной?

— Я её почти не застал. Отличие современного кинопроизводства — сейчас нет редактора. Поэтому картины бывают с дырками в сюжете, диалогах и композиции. Сейчас другое отношение к процессу. Например, раньше, если ты работал с детьми или животными, тебе давали лишнюю плёнку и время. Сильная разница между работой в павильоне и на натуре. Учитывались погодные условия. Сейчас ничего не учитывается. Вот я снимаю картину в Твери, идёт лирическая сцена и вдруг начался ливень, который идет семь часов. Исполнительный продюсер звонит в Москву, ему говорят: «Снимайте так, как будто дождя нет, мы же купили несмываемый грим вашим актёрам». В Советском союзе такого не было. Если бы Тарковский или Герман работали сегодня, они бы своё великое кино никогда не сняли.

Это всё идёт от мальчиков и девочек-продюсеров, которые насмотрелись американского кино, и им нужно как-то «фирменно» сделать. Поэтому они чаще всего берут модных режиссёров с глянцевой историей, но непрофессиональных. Они слабы как профессионалы, потому что берут матрицы с западного прикольного кино. И добро бы с европейских стилей, но берут точно с американского кино, потому что это проверено, модно, придумывать ничего не надо.

Не могу не спросить про ваш новый фильм «Танец с саблями», поскольку его действие происходит в Перми, в те времена, когда она ещё называлась Молотов. Как вы его сняли, вы же в Перми до этого не были?

— А это те условия, которые диктует современное кинопроизводство. Я рвался сюда, но нам говорили, что тут ничего нет. Что всё уже перестроено: в гостинце, где жил Хачатурян, теперь живут индусы-студенты, внутри театра тоже всё переделано. И нам пришлось строить декорации, и это оказалось дешевле, чем везти сюда без подготовки команду. Хотя Велединский очень хвалил Пермь, говорил, что надо ехать сюда, а я отвечал, что у меня продюсеры, которые думают по-другому. Я сегодня посмотрел фотографии Хачатуряна, когда он делал в вашем театре «Спартака». Действительно, от 1942-го года ничего не сохранилось. Говорят, что всё это в архивах Мариинского театра. Но ваш театр оперы и балета был для меня какой-то Меккой, куда я должен был обязательно сходить. Походить там, где ходил Хачатурян. Нас, правда, не пустили в общежитие, но то, что я просто увидел гостиницу «Центральная», про которую я так много читал и писал, было почти фантастическим удовольствием и радостью.

Как вы нашли этот сюжет про Хачатуряна в Молотове и почему решили его снимать?

— Был конкурс компании «Марс медиа», которая хотела сделать несколько фильмов про великих людей — от барона Унгерна, Шаляпина и до Хачатуряна. Про Унгерна было очень соблазнительно, но я знал, что тут мы ничего не сделаем, потому что достойных денег нет и не будет. Про Шаляпина готов великолепный сценарий Наташи Назаровой, но там в восьми сериях 28 разных театров, включая Мариинский и Ла Скала. Они не умещаются в бюджет, или в то, что этим словом называется. Понимая, что у нас не будет много денег, я написал заявку про две недели Хачатуряна в Молотове, где он сдавал балет «Гаянэ», про то, как его заставили написать ещё один танец. Когда я говорю, что именно здесь в Перми он и написал «Танец с саблями», многие удивляются. Эта история короткая по времени, нам нужно было только гостинцу построить, оперный театр мы весь снимали в Ереване.

Поэтому я очень волновался, когда шёл в Пермский театр оперы и балета. Мне было тревожно, насколько мы оказалось точны. У меня сердце билось сильнее, когда я пошёл в театр и к «семиэтажке», в которой жил Хачатурян. В театре мы зашли за кулисы, ходили по сцене. И казалось, что дух Хачатуряна нас сопровождал. Я сейчас в смятении, потому что Пермь — очень загадочный город. У меня такое чувство, что здесь законсервирована мощная сила. Она была здесь, в этих Строгановских заводах, которые теперь заброшены, как в Кыне. Чувство, как будто человек бежал-бежал и вдруг остановился. И этому городу я бы пожелал, чтобы он снова начал бежать.

• «Сталкер» — Международный фестиваль фильмов о правах человека, единственный в России и один из немногих в мире киносмотров, направленный на поощрение кинематографистов, создающих фильмы о правах человека. Проводится ежегодно с 1995 года в Москве. Открывается традиционно 10 декабря, в день принятия Генеральной ассамблеей ООН Всеобщей декларации прав человека, и завершается 15 декабря. В программах фестиваля принимают участие лучшие российские и зарубежные игровые и документальные фильмы о правах человека. В нашем городе показы фильмов-призёров «Сталкера» проходили в рамках Пермских гражданских сезонов.

***

Ранее мы подробно писали о фильмах, которые можно было увидеть на фестивале «Сталкер» в Перми.

Читайте также интервью с музыкантом Сергеем Старостиным и разговор с пермской актрисой Алёной Михайловой, сыгравшей главную роль в фильме «Люби их всех», который также входил в программу 30-го «Кинотавра».