«Фольклор не стареет». Музыкант Сергей Летов — о русском рэпе, компромиссах и аннексии Крыма

Судя по сегодняшнему сету, вы больше не играете фри-джаз?

— Фри-джаз в России довольно мало востребован, не настолько, чтобы моя семья могла существовать от доходов, полученных в результате таких концертов. Я вынужден играть музыку далекую от той, которая меня действительно интересует. Но время от времени случаются фри-джазовые концерты. Вот в августе вместе с Аркадием Кириченко мы выступали в Литературном музее на выставке «Застой.NET», которая была посвящена советскому искусству. В конце сентября выходит пластинка дуэтов с барабанщиком Александром Рагазановым. В октябре в Сеуле я буду играть в мультимедийной японской опере про злого рабовладельца Сансё — я со своим саксофоном персонифицирую этого злодея.

Значит, вам принципиально не важно, что исполнять — этнику, джаз, рок?

— Я сообразуюсь с ситуацией, площадкой и публикой. Если поступает запрос на импровизационную музыку, то, конечно, я очень рад. Но это очень редко бывает. И к тому же, как правило, мне нужен партнёр, который бы исповедовал эти же принципы — но их мало.

Почему в России не прижилась новая музыка?

— Постоянный запрос есть только на поп-музыку. Общество позитивно воспринимает лишь копии западной культуры. Артисты уезжают за границу, чтобы реализоваться. Например, певица Сайнхо была вынуждена уехать в Австрию, потому что у нас она не столь востребована, как за рубежом.

В восьмидесятых годах я работал в Институте авиационных материалов. Был материально обеспечен, поэтому играл только то, что мне нравилось. В 1989 я ушёл из института и начал зарабатывать музыкой. До начала девяностых ещё можно было как-то прожить. Но с середины 90-х начался спад интереса к новому джазу, новой музыке. Профессиональному музыканту, который занимается только высокохудожественной музыкой, тяжело прожить. Приходится идти на компромисс. Большую часть своих выступлений вынужден подстраиваться под возможности восприятия публики.

Но, например, украинский саксофонист Юрий Яремчук, с которым мы иногда выступаем, — бескомпромиссный музыкант. Он придерживается радикальной импровизации. Я очень высоко его ценю как музыканта и человека.

Сейчас появляются молодые фри-джазовые исполнители — например, группа «Бром». Вам было бы интересно поиграть с молодёжью?

— Я со скепсисом отношусь к молодёжи. Мне кажется, наиболее сильные свободные импровизаторы всё-таки были в советское время. Постсоветская молодёжь менее профессиональна и менее оригинальна. Наши современные музыканты работают зачастую подражательно.

Но есть исключения. Наиболее яркий молодой музыкант — Алексей Круглов, лидер новоджазовой музыки. Я с ним выступал в проектах «Оркестр московских композиторов» и «Курёхин: NEXT», музыку для которого аранжировал Алексей Айги.

В одном интервью вы сказали, что вам интересно играть с рэп-исполнителями. Но русский рэп тоже во многом подражателен.

— Сам факт, что в русском рэпе находится место для фри-джазового саксофониста, поражает. Меня приглашали 25/17 сыграть импровизационное соло. С рэперами Ричем и Бледным меня познакомил Саша Скляр. С Бледным я записал один трек, а с Ричем — два.

Я вообще не склонен упираться и доказывать, что раньше было лучше, внимательный музыкант должен следить за молодёжью. Я не сказал бы, что я слушаю рэп, да я вообще немного музыки слушаю. Вот Егор Летов или Сергей Курёхин, те действительно много слушали. Для меня лучше меньше зависеть от существующего и больше «изобретать велосипед» самому. Боюсь, что если я буду много слушать чужой музыки, то невольно буду кого-то повторять, пусть бессознательно.

Если судить по вашему выступлению, сейчас вам близка этническая музыка. Почему?

— Мне трудно ответить на этот вопрос, но действительно постепенно сфера моих интересов сместилась. Я ощущаю какую-то энергетическую насыщенность в традиции, фольклор почему-то не стареет. А новомодные направления очень быстро утрачивают привлекательность.

На каких вы инструментах играете?

— У меня большая коллекция саксофонов, бас-кларнет, флейт и много духовых этнических инструментов. В основном, флейты — башкирский курай, иранский нэй, японские и китайские флейты.

Ещё вы используете электронные саксофоны. Что вас в них привлекает?

— В моей коллекции восемь электронных духовых инструментов. Среди них есть и винтажные, 1984-го года выпуска. Я расширяю свою звуковую палитру, но признаю, что, конечно, глубина звучания электронного инструмента значительно меньше, чем у саксофона.

Электронные духовые молоды, но они совершенствуются, звучание становится разнообразнее. Их определённым образом можно программировать, создавать новые звуки. Но электронные инструменты я больше использую в театре и при озвучивании немых фильмов, потому что иногда тот или иной тембр бывает нужен для создания определённого звукового образа. На концертах я использую и саксофон, и электронику — они хорошо дополняют друг друга.

Ваши концерты полностью импровизационные или строятся на основе заготовленной партитуры?

— Это зависит от конкретного проекта. В Перми сначала я планировал сделать менее популярную программу, хотел взять много разных духовых контроллеров и не брать саксофон совсем. Казалось бы, это фестиваль современного искусства и можно себе позволить. Но потом посмотрел площадку, оценил акустику, увидел, что было много публики с детьми, а это не те люди, которые хотят услышать экспериментальный джаз. Я поколебался и решил задуманную программу не играть.

Для многих вы брат Егора Летова, а не самостоятельный музыкант. Как вы к этому относитесь?

— Я уже свыкся с этим. Музыка, которую играю я, не так популярна.

Вы очень тепло написали о Егоре в своей книге «Кандидат в Будды». Будет ли продолжение?

— Сейчас я планирую написать книгу о семье и детстве, она может быть интересна поклонникам Егора. Я хотел бы опубликовать архив детских и семейных фото, которые не вошли в предыдущую книгу. И максимально подробно написать историю предков. Но для этого нужно съездить в Семипалатинск и поработать в архивах. Мне не хватает информации о моем прадеде Александре Ильиче Ерыкалове.

Недавно предлагали назвать Омский аэропорт именем вашего брата. Мне кажется, ему идея бы не понравилась.

— Трудно судить. А поддержал бы Пушкин идею назвать аэропорт своим именем? Но идея немного абсурдная, да.

Несколько лет назад я был в Череповце в музее Александра Башлачёва. И с удивлением узнал, что Башлачёв официально объявлен брендом этого города. На выставке одной фотографии Башлачёва, сделанной Вилли Усовым, появился заместитель мэра Череповца со своей свитой — по протоколу так положено.

Несколько дней назад я был в Омске, встречался с администрацией города. Они поддержали идею создать музей-квартиру в «хрущёвке», в которой жил Егор. С девяностых во дворе не было ремонта асфальта, жители просят, чтобы появилось освещение и сделали парковку. Я видел, что перед подъездом уже лежит плитка. Заместитель мэра сказала, что благоустройство планируют закончить к осени.

А как к этой идее относится вдова Егора?

— Она сказала, что пока не будет в этом участвовать. Я хочу передать квартиру фонду Егора Летова «Сияние». Думаю, фонд сможет с ней договориться. Я поддерживаю инициативу фонда — создать музей-квартиру, где записывались альбомы «Гражданской обороны».

Одно время Егор Летов присоединился к национально-большевистской партии. Вы тоже довольно активно высказываете свои политические взгляды.

— Я поддерживаю левую идеологию и национально-патриотические силы, но без экстремизма.

Почему вы поддержали аннексию Крыма?

— Потому что там живёт моя дочь и три внучки. В 2013 году стало ясно, что на Украине будет поворот к Западу. Я тогда был в Крыму, ездил в туре по Украине. И я задумался о том, что семью моей дочери придётся эвакуировать. Она планировала переезд в Омск, потому что была опасность, что разразится ситуация, как сейчас на Донбассе. К счастью, всё обошлось.

С того времени я много раз бывал в Крыму, в сентябре я собираюсь показать немой фильм «Оборона Севастополя» — первый русский полнометражный фильм. В Крыму очень интересные сейчас происходят перемены: появляются свои авангардисты и фестиваль современного искусства «Скорость света», организованный фотографом Александром Кадниковым при поддержке фонда «Одиссей».

Многих ли вы друзей потеряли из-за этой ситуации?

— Друзей не потерял, отпала часть поклонников. Мне до сих пор пишут: «Крымнашист!» Ещё я потерял возможность выступать на Украине. В этом году мне предложили поехать на фестиваль в Днепропетровске. Но я сразу сообщил, что отмечен на сайте «Миротворец» — посещение Украины для меня невозможно.

А если бы организаторы сказали, что им всё равно, вы бы поехали?

— Нет, мне не представляется поездка на Украину безопасной. А вот в ДНР меня неоднократно приглашали. Каждый раз я был принципиально согласен, но по разным причинам поездка срывалась. Чтобы участвовать в джазовом фестивале, я не могу подыскать проект, который бы устраивал и организаторов, и меня. А рок-группы, в которых я играю как приглашённый музыкант, на гастроли туда меня не берут.

Ваши политические взгляды влияют на музыку?

— Политика и музыка — разные сферы. Я не скрываю свои политические взгляды, но всё-таки музыку хотят слушать люди не только левых взглядов. Не думаю, что политические взгляды — это непреодолимая преграда на пути моей музыкальной деятельности.

***

Ранее мы публиковали большое интервью с другим участником фестиваля «Гений места» Александром Архангельским — о дорогах в литературе, рифмах времён и ностальгии.