Дневник X Дягилевского фестиваля. День 6 — «День времени». Концерт Антона Батагова

Медитативный концерт «Часы» Антона Батагова не как успокоение, но как концентрат мучающего вопроса с последующим разрешением. В зале была полная темнота, и только ноты с клавишами подсвечены. Всех в этом мраке окутал не страх, а неизбежность столкновения с вопросами о смерти, ускользающей жизни. Временной разрыв между звучащими произведениями объединил слушающих перед тьмой неизвестности, которую мы привыкли такой видеть.

Программа концерта делилась на две части: в первой звучали сюиты Филиппа Гласса из музыки к фильму «Часы» (2002 г.), а во второй — музыка Иоганна Пахельбеля. Произведения и Ф. Гласса и И. Пахельбеля строятся по похожему принципу — аккордовые секвенции, повторяющиеся много раз, становятся «вариациями на тему» — таким образом, создаётся эффект зацикленности, замкнутости.

Сила монотонности

Музыка из фильма «Часы» не выходит по своему характеру за рамки звукового сопровождения фильма, но от этого только ещё сильнее воздействует на слушателя. Как правило, в фильмах музыка выражает эмоциональное состояние героев или то, что можно ощутить, будь ты на их месте, — чувства, переведённые в звук, так и с музыкой в фильме «Часы». Эти небольшие по длительности сюиты по отдельности не претендуют на мощное эмотивное воздействие на слушателя, но когда все эти «монотонности» звучат одна за другой — с каждой последующей эффект усиливается, всё новый и новый круг отчаяния замыкается, за которым уже и не видно ничего.

Между историями главных героев проходят десятилетия, но связующая нить — их жизнь, внешне красивая и успешная, в которой «всё замечательно», на самом деле скрывает глубокую внутреннюю дисгармонию по отношению к себе и к миру, приводящую к самоубийству. Неспособность жить по-настоящему.

Антон Батагов:

Музыка Ф. Гласса к этому фильму — путешествие по «лабиринту печали», из которого, кажется, нет выхода. В кажущейся простоте и узнаваемости этой музыки — огромная сила сопереживания. Ведь, по сути дела, все мы так или иначе живём в этом лабиринте. Мы хотим, чтобы всё было как-то по-другому, но не знаем, как этого достичь. Так проходят часы, годы и столетия.

Лабиринт — это не трагедия

И хотя названия этих сюит говорят о какой-то конкретной картинке, событии: «The poet acts» (поэт действует), «Morning passages» (утренние события), «Why does someone has to die?» (почему кто-то должен умирать?), «Choosing life» (выбираю жизнь) и т. п. — все они — звуковая документация взгляда на мир, восприятия мира человеком, который всё не может прорваться за стену безотчетного страха жизни, страха жить.

По отдельности созвучия, из которых состоят сюиты, чисты и даже ясны и уж точно не мрачны, но, объединяясь в сюиты, а затем в их цикл, полностью погружают слушателя в сознание человека, который настолько пытался найти выход — как жить, что создал лабиринт внутри себя, по которому и мечется теперь (и даже не в самой жизни). Но всё-таки это не «жуткая ясность», а тяжесть осознания, с которым не знаешь, что делать.

Не разговор, а пространство

Так как все сюиты — «вариации на тему», главные мелодические линии очень схожи. Настолько, что перестают восприниматься, как главная мелодия. Тогда весь этот цикл перестаёт быть музыкой, с которой «общается слушатель/говорит», а становится пространством, куда второй погружается и где его мысли, он сам становится главной мелодией.

Нет ощутимого закономерного развития и конца в них точно так же, как и конец подобного психологического состояния неуловим.

Жизнь не ускользнет

Вторая часть, написанная почти на 300 лет раньше первой, по структуре близка к ней, но в ней больше разнообразия и жизни. Зацикленность не так очевидна и вообще не так ярко проявлена. Возможно, это связано с тем, что чем разнообразнее структура (жизни, устройство общества), тем больше вероятность не заметить, как впадёшь в зацикленность.

Вопрос вечен, и в этом нет никакой трагичности. Накал тоски по ускользающей жизни не может длиться бесконечно, а разбавленная тоска куда страшнее.

***

Однако Антон Батагов рассуждает на эти бесконечные темы без трагизма, почти абстрактно. Наверное, так нужно, для того, чтобы не впасть в цикличную меланхолию. Он подходит к вечным вопросам очень личностно и не даёт провалиться в «блуждание по кругу» и, лишь отчасти, но разрешает их.

Художник и мир

— Я не вижу ничего плохого, если великий художник (в широком смысле) закрывается от мира, но я так не могу.

Музыка и ум

— Есть достаточно много музыки за последние 100 лет, которая фиксирует наше «схождение с ума всеобщее». Спасибо, что эта музыка есть. Если бы не она, у нас не было бы звукового портрета этого явления. Но спасибо, что есть и другая музыка.

Музыка для

— Наверное, нет такого человека, который сказал бы о музыке И. С. Баха: «Ну да, хорошая». Я не знаю, почему она стала такой у него: вроде бы человек всю жизнь занимался ремеслом, как и все в то время. Всё, что он делал, с одной стороны и было ремеслом, а с другой — ежедневное существование «во Христе». И. С. Бах человек, у которого каждая нота во славу Господа, — и больше нет ничего. Есть только это — и в этом всё. Он чувствовал и мир, и музыку с какой-то такой стороны, чтобы понять что-то за границами физической жизни. Вот, собственно, музыка-то примерно для этого.