Дягилевский фестиваль. День 4 — «День расширения». Концерт Люка Дебарга

Люка Дебарг — французский пианист, ему 25 лет. Начал играть на фортепиано только в 11 лет. Но к 17 забросил ради бас-гитары и степени по литературе. И только в 20 лет Люка по-настоящему возвращается к некогда оставленному инструменту. В 2015 году он стал лауреатом XV конкурса им. П. И. Чайковского в Москве. Сейчас выступает на X Дягилевском фестивале, собирая полные молчаливо всхлипывающие залы, выходя на сцену ровно так, как будто сюда все пришли не к нему, а к его звуку.

Страсти по Дебаргу

В этом году изменилась система аккредитования прессы. Проблема, понятно, не вселенского масштаба, но журналисты всё-таки тоже люди: в этом сезоне на Дягилевский фестиваль по бейджу не пройти (не считая, конечно, именитой прессы), для корреспондентов из народа все говорят о каких-то мифических билетах, без которых ты в зоне отчуждения, увы.

Сказали ждать — средство на все времена. Радостные толпы с билетами проходят потоками сквозь двери и сразу устремляются в зал, а тебя от всего этого торжества отделяет какая-то незримая стена формальностей. Начало концерта — в 19:00. Уже 19:03, только незримая стена не спадает, обстановка накаляется: журналистов, которые «были не в курсе», становится всё больше. Вдруг в холл залетает женщина с большой цветастой сумкой и сразу предлагает купить билет — за ней залетает женщина в большом цветном платье — покупает билет и убегает уже по пустой лестнице к Дебаргу. Накал. А что если это последние прорвавшиеся? Вдруг появляется работник пресс-центра, подходит к двум девушкам из одного СМИ: брюнетке и кудрявой — и говорит, что один билет на двоих. Брюнетка и кудрявая смотрят на протянутый между ними билет — и тут одна резко говорит другой: «Иди». Брюнетка попыталась поотговаривать, но вскоре исчезла. А кудрявая, как потом оказалось, просто знала, что для другой этот концерт значит гораздо больше. А ещё говорят — «эти журналисты».

А в зале...

После третьего звонка зал погружается в тишину: так резко, что не верится, что такое большое количество людей может настолько быстро и одновременно почувствовать необходимость полной тишины. Такой тишины, когда даже включить автоматическую ручку оказывается слишком громко. Но так и было. Люка Дебарг был одет в тёмно-синюю рубашку, аккуратно расстёгнутую сверху на две пуговицы, открывающей треугольник белой кожи. Он высокий, тонкий с неизменными очками и растрёпанными волосами, долго настраивается на игру: предстоит первый час «пальцедробительной» музыки. Натяжённость звука, тонкости пустоты, беззвучно всхлипывающий зал, почти половина — с закрытыми глазами всё время его игры. В антракте кто-то с заднего ряда в общем шуме спросил у соседа: «Неужели то же самое, что звучит, происходит и в нём?»

Люка Дебарг:

Меня иногда спрашивают, о чём я думаю, когда играю? У меня совершенно дурацкий ответ — ни о чём, вообще ни о чём. Когда я начинаю играть, я забываю о том, что у меня есть сердце или внутренние проблемы, что есть какие-то границы между внешним и внутренним мирами. Эти границы раздвигаются, я ныряю в звук, я живу в звуке, я пытаюсь полностью находиться в этом. Я забываю о том, что у меня есть тело, что у меня есть сердце. Я даже могу быть взбешённым чем-то, но в музыке, в звуке я могу быть влюблённым. И когда я сажусь за инструмент, то первые моменты до звучания я не думаю ни о чём, потому что я не знаю, что будет. Для этого должен начаться звук. И уже потом происходит всё интересное. Вообще, я не делю жизнь на внешнюю и на ту, когда я нахожусь за инструментом. Всё должно быть вместе, всё должно быть объединено. И в искусстве, и в жизни всегда должна быть мистерия, мистика, потому что, если мы выходим из этого, мы теряем себя, мы теряем любовь, мы теряем всё, что есть сакрального в нашей жизни. (Источник)

И весь он такой же хрупкий и прозрачный, как его звук. Лёгкость заполнения тишины перемежается с тишиной в самом звуке. От самых невесомых звучаний что-то глубоко внутри сжимается сильнее всего. Сила его музыки и исполнения не в том, что это торжество боли или трагедии, страсти, чувства — или ещё чего-то человеческого. Это чистый звук, настолько лишенный человечности, что оказывается близким каждому.

***

Одна красивая пожилая женщина, ответив на вопрос о том, почему решила пойти на Люка Дебарга, сказала, что «это возможность выхода из обыденности». Она отказалась сказать это на камеру. Но почему, собственно говоря, нужно постоянно пытаться выйти из этой «обыденности» — и как только она копится, и где?

Звучали

Доменико Скарлатти:

• Соната ля мажор, k. 208, I. 238
• Соната ля мажор, k. 24, I. 495
• Соната до мажор, k. 132, I. 457
• Соната ре минор, k. 141, I. 422

Морис Равель:

• «Ночной Гаспар», m. 55

Николай Метнер:

• Соната фа минор, op. 5

Но в итоге прозвучал и внеплановый Эрик Сати, и джаз, и долгие аплодисменты стоящего зала.