«Первый паспорт у меня украли именно здесь»: пермяки вспоминают кафетерий в Центральном Гастрономе

О закрытии кафетерия на прошлой неделе сообщило 59.ru. По информации издания, заведение стало нерентабельным из-за трёх месяцев простоя, вызванного пандемией. Также в статье упомянуто, что у пермяков иногда возникает путаница по поводу того, что именно стоит считать «тем самым» кафетерием. И действительно, за последние полвека он претерпел как минимум два перерождения. Сперва — в начале шестидесятых — появилось кафе «Лакомка», однако, судя по архивным фотографиям, оно находилось в соседнем здании, чуть выше по улице Сибирской.

Пермяки, заставшие то время, вспоминают, что фирменным блюдом «Лакомки» был огромный сдобный пирог с начинкой из сливочно-ванильного крема. Позже это кафе закрылось, и на смену ему пришёл более привычный нам кафетерий, который располагался на втором этаже Центрального Гастронома, около главной лестницы. Несколько лет назад закрылся и он — и вместо него в другом конце этажа начало работать более скромное кафе, унаследовавшее (ну, или присвоившее, не суть) историческое название «Лакомка».

Номинально это были разные заведения, но их объединял дух места: исключительная дешевизна, оформленные вручную ценники и меню, наличие фирменных блюд (в первом случае это было селёдочное масло, во втором — пироги на вынос) и, конечно, интерьер: непритязательные кафе располагались в удивительном помещении, оформленном в духе сталинского классицизма, с лепниной, мраморными лестницами, газосветной вывеской и массивными люстрами а-ля «московское метро».

Можно было догадаться, что рано или поздно кафетерий закроется — слишком уж несоразмерен он был вычурному помещению, которое не заполнял даже на четверть. Тем не менее, его закрытие стало неприятным сюрпризом для многих горожан — просто в силу своего расположения он всегда был популярным местом для встреч, для отдыха и перекуса, для неформальных тусовок и даже для проведения дискуссионных клубов. Короче говоря, для города он был знаковым заведением с историей, которую стоит зафиксировать прямо сейчас — поскольку мы не можем быть уверены, что новые арендаторы сохранят уникальный интерьер и атмосферу. Для этого мы попросили самых разных жителей Перми поделиться своими воспоминаниями о кафетерии.

Дмитрий Колесников, медиаменеджер, экс-директор радио «Максимум»

— Вроде бы одно из самых тёплых воспоминаний детства, а всплывает чёрт-те что. Мое знакомство с ЦГ состоялось в конце 60-х, когда я поступил в 1-й класс 17-й школы и ходил туда пешком из Разгуляя. Да, тогда дети ходили в школу одни, а гастроном назывался именно ЦГ, как аббревиатура. За своё самое сильное воспоминание мне до сих пор стыдно, хотя по прошествии стольких лет можно, наверное, и признаться. Вряд ли это можно свалить на тяжёлое время, но мы с моим другом-одноклассником Игорем Аулем (пусть и его имя прозвучит в этой явке с повинной) каждый день после школы шли в ЦГ и искали там на полу деньги. В хороший день можно было стать богаче примерно на рубль. А золотая жила была как раз в районе кафетерия. Там рядом был колбасный отдел и, когда «выбрасывали» колбасу, количество народа и сопутствующая давка увеличивали вероятность потери медяков и монет покрупнее. Собственно, найденные деньги из гастронома и не уходили, а спускались тут же, в кафетерии. «Золотое» было время.

Силюсь припомнить ассортимент, тогда он мне казался очень широким, но сейчас вспоминаются только стандартные песочное кольцо — 22 коп., ромовая баба — 19 коп. и заварное за 24 коп., но вот что помню совершенно точно: кофе наливали поварёшкой из большого чана-кастрюли.

В старших классах кафетерий стал местом, куда можно было позвать девочку угостить коктейлем Луна (молочный коктейль с коньяком). Продавали без проблем, не знаю почему. И вообще, когда ЦГ загнулся, жалко было именно кафетерий, он определённо был центром притяжения всего Гастронома. Ну, примерно, как нынешний фонтан на эспланаде. Вроде и делать там нечего, а народ приходит и СИДИТ.

Ольга Семёнова, журналист

— Буфет в центральном гастрономе почему-то манил с детства. Все эти высокие столики, очереди, продавцы в колпаках... Атмосфера ассоциировалось с ранним детством, когда ходили за молоком с бидонами, а в булочной были очереди и нереально вкусно пахло. Не помню точно, когда именно пришла туда впервые, но помню, что пережидали в этом кафе дождь с кем-то из родителей. Потом я ходила в кружок в ДТЮ, и, если меня не забирал папа, по дороге на остановку всегда поднималась к этим высоким столикам. Там можно было представить, что ты уже большой и самостоятельный, стоишь такой за столиком, жуёшь булку (ох уж эти детские представления о прекрасном).

Сейчас понимаю, что это было ощущение сродни теперешнему «сесть за барную стойку в любимом баре». Однажды пошли гулять с подругой в центр без родителей (исключительное мероприятие, если ты юный школьник). В какой-то момент я её затащила туда, словно провела в чудный мир. Но она не оценила, к сожалению (тогда в Перми уже был «Баскин Роббинс», куда там тягаться с ним куску советчины). Потом я всегда ходила туда только одна, когда отправлялась на прогулку. Последний раз заходила давненько, в перерыве думской пленарки. Удивилась, что там была очередь. Постояла, поглядела вокруг с наслаждением и ушла. Не думала, что это был последний раз. Когда читала «Петровых в гриппе» Сальникова, мне действие романа представлялось вот в этом приглушённом люстровом свете кафе в ЦГ. Это кафе было сродни машины времени. Поднялся по лестнице — и попал в детство. Будет очень не хватать этого места.

Аля Тютикова, ресторатор («Арбузный сахар», Sister`s bar, etc)

— Когда нам выдавали стипендию, мы туда гоняли за селёдочным маслом. Я не помню, какой была пропорция, типа «один конь стоит двух крестьян, а корова 12 копеек», но нам было оно по карману только в день стипендии, когда мы с соседкой по общаге делали прожиточный закуп еды на неделю. Едем на трамвае, ржём, что вот «потанинские» стипендиаты бы обожрались этим маслом или измазали бы им лицо, но они и так профессорские дети, и у них и так есть всё, и не только «поляроид» (у нас был такой загон, потому что мы с села).

Масло стояло в эмалированной гастроёмкости (у меня сейчас в коллекции есть такая) в витрине, в какой-то идеальной температуре и было типа масляным сорбетом: не таяло и не стояло мерзлотой. Масло немного потело. Его формировали в кусок таким деревянным типа скребком-шпателем (кондитеры поймут) и шлёпали на кусок крафта. В первый день мы ели его, намазывая на хлеб. Это был непосредственный праздник. А во второй — растягивали остатки по ломтикам кислых яблок. С чёрным перцем. И бумагу ещё оставляли, чтоб потом нюхать.

Ольга Якунчева, журналист

— Со стареньким кафетерием Гастронома у меня связаны детские воспоминания. Мы регулярно заглядывали сюда с бабушкой. Он находился на втором этаже сразу за лестницей. Продавщица в чепчике казалось волшебницей типа той, что раздавала сахарные пальчики в «Мэри Поппинс». На стене над её головой были огромные буквы, прочесть которые я ещё не могла. Здесь стояли круглые столики с крючками под столешницами. Покупатели, совершив туры по магазинам, перекусывали здесь, водрузив тяжёлые сетчатые авоськи на эти самые крючки.

Мы брали ароматные булочки-косички, политые белым марципаном. Ассортимент был богат — рыбные, мясные пирожки, сладкие плюшки с повидлом, шанежки и ватрушки. Юные балерины из хореографического училища часто заглядывали сюда за пирожными. Я стояла в сторонке и наблюдала за стройными красотками, немного завидуя их стати. Почему-то казалось, что их наверняка держат на сухом скудном пайке, они тайно бегают в кулинарию и на сэкономленные деньги покупают корзиночки с кремом, чтобы восполнить калории. Только здесь можно было купить мороженое на вес, и люди приходили с кулёчками, чтобы унести в них холодный десерт на всю семью. Помню, что 1 мая в Гастроном шли проголодавшиеся демонстранты с шариками, и настроение было у всех праздничное. Всё, конечно, было прекрасно в этом моем детстве — и Гастроном с кафельной плиткой, и демонстрации с шариками. А, ну да, и ещё казалось, что я живу в столице мира, и у нас не река Кама, а море, и всегда светит Солнце. Ведь иначе в детстве не бывает.

Яна Симор, художница, иллюстратор

— Раз в неделю меня из школы забирала бабушка и приводила побаловать именно туда — сложно сказать, почему. Но я помню вот это ощущение какой-то сказки и «нарнийности», когда проходишь сквозь лавки с орехами в мешках, пахучими помидорами и петрушкой в пакете из-под молока или в контейнере из-под корейской морковки, и тут видишь это — просто настоящий дворец, как будто я княжна Романова младшенькая и очаровываю офицеров, но тогда я представляла себя принцессой Сиси.

Со стороны, наверное, было невероятно смешно то, как я пыталась вести себя по-принцессьи в огромной детской шубке, а потом в пуховике и болоньках, в капюшоне поверх шапки: я высокомерно кивала головой, кося взгляд, махала ручкой свой приближённым, когда прощалась, но это ощущение не было бы полным без пищи богов: пирожного «Персик». Для меня загадка, почему этот восхитительный артефакт пропал с полок кондитерских аккурат в момент, когда закончилось моё детство — возможно, нынешние дети их до сих пор видят. Так вот, в кафетерии были самые обалденные пирожные «Персик»: в меру сладкие, в меру сухие, никакой приторности. Равномерное покрытие цветными сахарками, всегда идеальные — без скола, без примятости. «Принцессность» моя заканчивалась, кстати, в момент, когда я понимала, что я, как поросёнок, вынуждена истошно крошить пирожным на пол. Вот вспомнила и аж захотелось снова стать десятилеткой.

Сергей Шамарин, архитектор

— Первый гастроном, «Стометровка», баня на Ленина, Цирк-шапито на площади Дружбы... Да много чего осталось, и ушло тоже немало. Для меня гастроном был столичным — мрамор, балясины, изобилие (когда-то в детстве побывал в «Елисеевском»). Поражали несменяемые продавщицы, разные по этажам ароматы и посетители, явно умело выбиравшие мясо или рыбу. Стоячее кафе на втором этаже — чтобы было возможно сорвать страсть по сладкой свежей выпечке! Я старался попасть на время без людей со специфической внешностью и запахами, но это было практически невозможно!

И вдруг, скачками, первый гастроном стал хиреть, пустеть площадями и невкусно пахнуть. И всё равно, что удивительно, продавщицы не сменились! После этого история гастронома и кончилась. Но первый паспорт у меня украли именно здесь! Сам гастроном притягивал ещё впечатлением из истории — пожаром! Здание было двухэтажным и его надстраивали. Мы из Мотовилихи наблюдали, как горели новые этажи, я потом даже с пацанами прибегал посмотреть вблизи.

Роман Юшков, общественник, бывший преподаватель ПГНИУ

— В нулевые кафетерий на втором этаже Центрального Гастронома был местом живописным, этаким осколком ушедшей советской эпохи. Это касалось и монументальной обстановки и, главное, контингента. Значительную его часть составляли сильно политизированные воинственные пенсионеры, в основном, старушки Дискуссионный клуб в ЦГЦентральную фигуру этого клуба звали Тамарой Петровной. По воспоминаниям пермяков, она работала в Пушкинской библиотеке и, к сожалению, скончалась от рака в 2010 году. Порой несколько десятков их толпились здесь со своей дежурной булочкой и стаканом чая, бурно обсуждая социально-политическую обстановку в стране — разумеется, в фундаментальном лево-патриотическом дискурсе.

Имя и дух Сталина ощутимо витали над массивными мраморными столиками, ораторы не скупились на проклятия предателям СССР и на разоблачения всевозможных сильных мира сего. Быть может, и к лучшему, что время поглощает и этот очередной маленький «Титаник» — мне было бы грустно увидеть потом в этом почти патетическом месте каких-нибудь толкущихся ЛГБТ-активистов.

Екатерина Захарова, завсегдатай кафетерия

— Старухи (их никак нельзя было назвать бабками или старушками) в тёплое время года шуршали в кустах в сквере Оперного театра, поближе к памятнику Ленина, а вот поздней осенью и зимой у них был конспиративный угол в кафетерии в ЦГ. Я за ними подсматривала где-то с конца 90-х, специально порой поднималась на 2 этаж в кафетерий, когда заходила за продуктами. Самое интересное, что собирались старухи только тёмными вечерами, часов в 7-8, сбивались в углу за мраморным столиком и что-то яростно затевали. Шут его знает, что у них было в головах в ту пору. Страну штырило, никто не понимал, что дальше. А эти готовили — что? Революцию? Переворот? Уход в партизаны? По-видимому, у них был своего рода клуб, предводительствовала бойкая старуха, она всё время что-то записывала в толстую клеёнчатую тетрадь. Говорили они громким шёпотом и все наперебой, каждая своё. В кафетерии покупали только чай. Да их оттуда и не гнали, привыкли. Прошло время, старухи потихоньку растаяли, а так хотелось узнать, о чём они там шептались. И я специально поднималась в «Лакомку», становилась в очередь за каким-нибудь пирожком и рассматривала этих замечательных старух. Пикейные жилеты ЦГ.

А ещё в кафетерии часто были нищие ли, бомжи ли, не знаю. Они подолгу пили чай и ели что-то из своих пакетов. Их тоже не прогоняли. Юродивого одного помню. Грузный инвалид, молодой мужчина. Лицо в постоянном тике, в гримасах. Тепло, засалено одет, иногда подпоясан верёвкой. Ходил, качаясь, от угла гастронома по Сибирской до перекрёстка Екатерининской и обратно. В «Лакомке» его подкармливали.

Дмитрий Горшков, фотограф

— Мы в 90-е годы там тусовались — «тусовщики с ЦГ», позже таких стали называть неформалами. До этого место тусовки было на аллее Компроса — там, где сегодня магазины Benetton и «Тюльпан». Но в девяностые гопники оттуда всех выдавили, и тусовка обосновалась у Оперки (мы говорили «у Оперки», говорить «тусовка ЦГ» нам не особо нравилось). Про кафетерий мне запомнилось то, что это был островок советского союза: тогда везде уже стали появляться железобетонные киоски и коммерческие магазины. А тут — лесенка в мраморе, тётки в халатах с белыми колпаками на головах. В одном месте в кассе оплати, потом в другое подойди с чеком, тебе всё выдадут. Чай по три копейки, какие-то булки...

Денег было мало у всех, и если у кого-то какие-то деньги появлялись, мы шли и покупали на них выпивку. А в кафетерий заходили тупо погреться — при этом никогда ничего там не воровали, это было не принято. Кофе пили какой-то, который наливали половником из алюминиевых кастрюль. Это если зимой — а летом максимум забегали для того, чтобы купить что-нибудь закусить, пирожок или колбасы самой дешёвой.

Сергей Кучевасов, продюсер, журналист

— В моей жизни никогда не было «Лакомки», был кафетерий на втором этаже Центрального Гастронома. Здесь заканчивался традиционный маршрут наших гуляний с бабушкой. Они с дедом жили на Газете Звезда, и раз в месяц я и мой брат превращались из шпалинской шпаны в респектабельных жителей центра. Путешествие начиналось в парикмахерской напротив кинотеатра «Художественный» (ныне «Триумф»), где наши русы кудри стригли «под канадку». Потом была галерея, террариум, краеведческий музей и зоопарк. И на сладкое мы как раз и поднимались на второй этаж ЦГ.

С самого детства и до сих пор — это один из самых странных объектов общепита для меня. Это какая-то дикая эклектика высоких потолков, лепнины, накрахмаленной униформы персонала, вкусноты, низких цен и очень странной публики. И самое странное для меня — это то, что я там пил кофе с молоком. Вообще-то я терпеть не могу этот напиток, но там он был как божественный нектар. Историй — и грустных, и смешных — с этим местом, конечно, великое множество, потому что я там ел и пил и школьником, и лицеистом, и студентом, и уже не студентом. Но сегодня я хочу сказать о другом. Мы теряем свой город, своё детство и юность. И, понятно, что капитализм, маховик истории и всё такое. Но очень грустно от того, что я не могу показать своему сыну парикмахерскую, куда меня водила его прабабушка. И попить кофе с дочерью в кафе, рассказывая про то, как здесь мы пили кофе с её будущей мамой. А пироги с молоками рыб осетровых пород там были просто божественны.

***

Читайте также:

Все умрут, а я «Изумруд»: последние советские вывески Перми