Пермь в столыпинском галстуке. Часть 19: Столыпинский вагон

Трудно сосчитать, сколько песен написано о таком явлении тюремной жизни, как этап. В годы премьерства Петра Столыпина в места заключения ежегодно отправлялись десятки тысяч человек, кто-то по старинке пешком или на речных судах, кто-то в соответствии с духом времени — по железной дороге. Пути были разные, на этапах случалось всякое...

Глубокой ночью 7 мая 1911 года к железнодорожной станции Поклевская (сейчас станция Талица) подъехал поезд с прицепным арестантским вагоном № 217. При приёмке состава выяснилось, что вагон во многих местах имеет характерные круглые отверстия, окна передней тормозной площадки разбиты, внутренние помещения залиты кровью, на полу осколки стекла, щепки, неподвижные или едва шевелящиеся тела. Оказалось, что из десяти человек конвоя в нормальном состоянии находятся только двое — начальствующий унтер-офицер и один из конвойных, все остальные ранены.

***

В пятницу 6 мая около 11 часов вечера со станции Тюмень в направлении на Екатеринбург была отправлена в арестантском вагоне № 217 партия пересыльных арестантов и каторжных в числе 29 человек, из которых 18 были осуждены к бессрочному пребыванию на каторге, причём для четверых она являлась заменой смертной казни. Из общего числа арестантов 20 следовали из Тобольской каторжной и Тюменской тюрем в различные учреждения Нерченской каторги. Ещё четыре каторжанина следовали из Тюменской тюрьмы в Александровский централ в Иркутской губернии и пять пересыльных арестантов, в том числе одна женщина, этапировались в другие местности.

Для сопровождения партии было наряжено десять нижних чинов Тюменской конвойной команды, в числе которых унтер-офицер — начальник конвоя. Команда была не самая опытная, из десяти человек трое были молодыми солдатами, т. е. едва принесли присягу, а четвёртый вообще был прикомандирован из другой части. Конвой имел на вооружёнии шашки и револьверы, однако патронов для последних было выдано строго по числу камор в барабанах, т. е. без всякого запаса.

Вагон, в котором недавно был сделан ремонт, по неизвестной причине не имел никаких перегородок для отделения конвоиров от арестантов. Таким образом, солдаты, даже не исполнявшие обязанностей часовых и подчасков, постоянно находились с арестантами в одном помещении. Выйти из него наружу можно было только через переднюю или заднюю тормозные площадки, на каждой из которых имелись наружные двери с застеклёнными окнами. Застеклены были и фрамуги, находившиеся над дверями, ведущими на площадки. Всё, что могло открываться, было оборудовано надёжными замками, в основном помещении окна имели решётки, в тёмное время суток освещение обеспечивалось достаточным количеством фонарей.

Маршрут поезда, спустя век, кажется странным. Конечные пункты доставки арестантов были на востоке, но состав при этом ехал на запад. Это не соответствие объясняется довольно просто. В 1911 году Пермская железная дорога на востоке заканчивалась в Тюмени, дальше пути не было. Он появился только с открытием Тюмень-Омской железной дороги в 1913 году. Для того чтобы добраться из Тюмени до Иркутска, в то время необходимо было сначала доехать до Екатеринбурга, потом свернуть на Челябинск и уже от него ехать по единственному тогда ходу Транссиба на Курган и далее в Сибирь.

После начала движения поезда у двери, ведущей на переднюю, обращённую к паровозу, тормозную площадку встало трое конвоиров. Остальные находились у задней двери, ближайшие к ней места были заняты пересыльными арестантами и краткосрочными каторжными.

В начале второго часа ночи состав миновал станцию Тугулым, в это время бессрочные каторжники по данному одним из них сигналу, кличу «ура», набросились толпой на стоящих у передней двери трёх конвоиров. Схватка была яростной, осуждённые хватали конвойных за горло, кусали им руки. Вследствие неожиданности нападения солдаты серьёзного сопротивления оказать не смогли, и были скоро обезоружены. В руках у арестантов оказалось три заряженных револьвера и шашки.

В это же время другая группа каторжных бросилась на более многочисленных конвоиров, остававшихся у задней двери, вскоре к ним на помощь подоспели и вооружившиеся трофеями другие арестанты. Началась стрельба и отчаянная рубка шашками. В итоге 8 конвоиров были ранены, пятеро из них тяжело.

Однако один солдат, сумел выйти на заднюю тормозную площадку и подать сигнал к остановке поезда. После торможения к вагону прибежал находившийся в составе военный следователь Омского округа и передал солдатам, к тому моменту уже расстрелявшим все свои патроны, несколько заряженных револьверов бывших у него. После этого поезд сразу двинулся дальше, а перестрелка вспыхнула вновь.

Поскольку у арестантов боеприпасы тоже были на исходе, преимущество теперь было на стороне военных. Понимая это, каторжные отломанным от багажной сетки железным рычагом длиною с поларшина пытались выломать дверь на переднюю тормозную площадку, однако замок был крепок. Они успели только выбить стекло в наддверной фрамуге, через которую начали при помощи лавки вылезать на тормозную площадку. Оттуда через разбитые окна они выпрыгивали на ходу из вагона. Машинист, вероятно, заметил, что происходит и поезд, отойдя две версты от предыдущей остановки, вновь замер.

Преследовать убегающих конвоиры не могли и в темноте наугад стреляли им в след. Некоторые из беглецов были ранены, но успели скрыться. Одного из них, упавшего неподалёку, уже умирающего подобрали и внесли в вагон. Тогда же с помощью жандармского унтер-офицера (железные дороги империи охранялись служащими Отдельного корпуса жандармов) и железнодорожников удалось навести порядок среди оставшихся в вагоне узников. Для арестантов результат схватки был таков: трое убиты, один умер от ран, двое тяжело и один легко ранены, 11 каторжных сбежали.

Поезд снова тронулся и проследовал через станцию Юшала, находившуюся уже в пределах Пермской губернии. На станции Поклевской стоял состав, в котором из командировки возвращалась к постоянному месту дислокации другая группа солдат Тюменской конвойной команды, она, оценив ситуацию, приняла под охрану оставшихся арестантов. К семи часам утра всех их доставили в Камышлов. Арестантов, девятерых каторжных и пятерых пересыльных, включая раненых, сдали в местную тюрьму. Раненых конвойных с рубленными и огнестрельными ранами отвезли в Камышловскую земскую больницу, где один из них умер.

Как только стало известно о чрезвычайном происшествии камышловский уездный исправник командировал на станцию Юшала своего помощника с 16 конными стражниками и 20 нижними чинами камышловской конвойной команды, которых предоставил в его распоряжение уездный воинский начальник, к ним же присоединился пристав первого стана, прибывший с 6 стражниками из Талицы. Кроме того, согласно телеграфному ходатайству исправника, по распоряжению находившегося тогда в Екатеринбурге губернатора, из Екатеринбурга в Камышлов было отправлено ещё 15 конных стражников, которые вечером седьмого числа выехали к месту происшествия, туда же был командирован опытный околоточный надзиратель. С другой стороны на станцию Тугулым прибыл с полицейской стражей тюменский исправник. Таким образом, поисковые действия велись одновременно и со стороны Пермской и со стороны Тобольской губернии.

Однако ещё до прибытия пермской поисковой группы на станцию Юшала чинами жандармской железнодорожной полиции при содействии железнодорожных служащих и рабочих были задержаны двое бессрочных каторжных, оба раненые, один очень опасно в живот, уже вечером 7 мая их сдали в Камышловскую тюрьму. В ходе дальнейших поисков были убиты ещё двое беглецов, их трупы доставили на станцию Камышлов в товарном вагоне. В тот же вечер околоточный надзиратель, прикомандированный к пермской поисковой группе, вместе со стражниками близ села Яр Рамыльской волости задержал ещё одного раненого каторжанина и отправил его во всю ту же тюрьму.

Тобольская поисковая группа 8 мая поймала в пределах Тюменского уезда и доставила в Тюмень ещё пятерых беглых. Таким образом, не разысканным к вечеру 9 мая остался лишь один каторжанин. Только месяц спустя его нашли мёртвым в лесу вблизи места побега с петлёй на шее.

Всем бежавшим каторжным было предъявлено обвинение в вооружённом нападении на конвой с почти стопроцентной гарантией смертной казни в качестве наказания. Пересыльных арестантов, по-видимому, сочли не участвовавшими в этом, т. к. им никаких обвинений не выдвигалось. Всех задержанных на территории Пермской губернии каторжников отправили обратно в Тюмень для следствия и суда, очевидно, военного.

Интересно отметить, что из числа задержанных беглецов, только двое были схвачены без наручников и один без ножных оков, на всех остальных кандалы были в полной исправности. Даже на шести трупах оказались целы, как минимум, ножные оковы. Таким образом, успешное нападение на конвой, побег через наддверную фрамугу и разбитые окна тормозной площадки — всё это было сделано людьми в кандалах.

Побег, несомненно, был тщательно спланирован, для этого у заключённых были опыт и связи, установившиеся значительно раньше ставшего роковым этапа. Один из каторжных за несколько лет до случившегося уже принимал участие в нападении на тот же Тюменский конвой при следовании партии из Тюмени в Тобольск, а значительная часть других, направлявшихся на Нерчинскую каторгу, совместно содержалась ранее в Тобольской каторжной тюрьме и лишь незадолго до отправки была переведена в Тюменскую тюрьму.

***

За три года до бунта тюменских каторжников в другом вагоне, следовавшем, напротив, с запада на восток, случилась другая история. На следующий день после завершения суда над Сибиряком и его товарищами в шесть часов вечера со станции Пермь отправился поезд № 12 с прицепным вагоном № 220. Последний следовал на станцию Гороблагодатская, а оттуда в Нижнюю Туру, где находилось Николаевское исправительное арестантское отделение. Это был довольно простой фактически неарестантский по своему устройству вагон. Пассажиров в нём было всего девять человек: помощник пристава второй части города Перми, шесть «ингушей» Ингуши и два лесных брата — только что осуждённый на 15 лет каторжных работ Михаил Гресь (Гром, Учитель) и подследственный арестант Александр Смехов (Дворянин).

Гресь, как каторжный, был закован в ручные и ножные кандалы, а Смехов только в ножные. Их усадили на третий ряд лавок от входа друг напротив друга. Гресю на время следования сняли наручники. Помощник пристава сел рядом с арестантами, пятеро „ингушей“ встали вокруг, а шестой разместился в коридоре у единственных дверей. Около 10 часов вечера, уже в глубоких сумерках, когда поезд подходил к станции Сылва Гресь, пользуясь темнотой в вагоне (вагон не освещался), резким движением выхватил наган из кобуры у помощника пристава. Во время завязавшейся борьбы прозвучал выстрел, пуля пробила шинель полицейского начальника, но тело не задела. Воспользовавшись сумятицей и отсутствием освещения, Смехов попытался бежать, ему удалось выскочить в коридор, но „ингуш“, стоявший на посту у дверей, вытолкнул его обратно в вагон. Отделавшись от Греся, помощник пристава приказал стрелять по арестантам и они оба были тут же убиты.

После происшествия поезд остановился на станции Сылва, вагон был отцеплен и отогнан в тупик. На станцию для разбора ситуации был вызван пристав четвёртого стана Пермского уезда. Им был произведён осмотр тел и установлено, что Смехов был убит, по-видимому, одним выстрелом в голову на его правой щеке и сзади на шее имелись отверстия от пуль. В Греся насчитали шесть попаданий — три в грудь и три в правую ногу. После осмотра трупы убитых были отвезены в село Троицкое (сейчас Троица), где, по-видимому, и захоронены на местном кладбище. Так выглядел этот эпизод в изложении губернатора Болотова.

Однако эта версия событий вызывала сомнения уже в то время. Пермский губернский тюремный инспектор Василий Блохин написал по этому поводу сугубо доверительное письмо помощнику начальника Главного тюремного управления Гуго фон Беттикеру. В послании он признавал, что в силу повышенного интереса пермского революционного подполья к местному исправительному арестантскому отделению, перемещение арестантов из числа лесных братьев в Нижнюю Туру было оправданным, но в то же время обращал внимание, на то, что оно было сделано в спешке и с нарушением целого ряда правил. В частности он отмечал, что губернатор не захотел дождаться очередного этапа в Николаевские роты. По какой-то причине для охраны арестантов не были задействованы чины пермской конвойной команды и вообще военные, как это было положено, вместо этого были привлечены „ингуши“ и помощник полицейского пристава, полностью зависимые от губернатора.

Арестанты были переданы помощнику пристава не в обычном порядке, а под расписку по личному письменному распоряжению Болотова. Сам же начальник губернии договорился и о выделении отдельного вагона с руководством Пермской железной дороги, а с начальником Богословского горного округа о доставке этого вагона со станции Гороблагодатской, где его должны были отцепить от поезда № 12, до Нижней Туры.

Сегодня можно задать и другие вопросы. Из-за чего транспортировка производилась не в специально оборудованном для этого вагоне? Почему он не освещался в тёмное время суток? С какой целью каторжному арестанту Гресю сняли ручные кандалы, когда даже больные тифом каторжные в 1908-1909 годах до выхода специального распоряжения лежали в тюремных больницах полностью закованные? По какой причине помощник пристава с открытой кобурой револьвера сел рядом с опасными арестантами, у которых были свободны руки? Странно выглядит и тот факт, что никакого расследования инцидента фактически не проводилось, а тела были быстро захоронены.

Эта история являла бы собой просто пример непрофессионализма и головотяпства, допущенного в угаре административного ража, если бы не широко распространённая в то время в губерниях, объявленных на военном положении, практика устройства убийств „при попытке к бегству“. Особенно широко она применялась в Прибалтике после того, как общественность, узнав о массовых бессудных расправах военных карательных отрядов и парамилитарных формирований остзейских баронов, начала возмущаться и задавать лишние вопросы. Тогда в прибалтийской статистике происшествий резко сократились казни и другие экзекуции со смертельным исходом и во всё возрастающем количестве появились „убийства при попытке к бегству“.

Сегодня вряд ли удастся узнать, был ли этот эпизод случайностью или спланированной акцией. Можно лишь отметить, что у Болотова был личный мотив для расправы над лидерами лесных братьев, поскольку события июля и августа 1907 года, связанные с активностью лбовцев, едва не стали причиной его отставки. Для изучения деятельности губернатора на предмет нарушений в Пермь с инспекцией приезжал высокопоставленный чиновник из Петербурга и только связи, а также удачное стечение обстоятельств помогли победителю лбовщины сохранить свой пост. Между тем, застреленные „ингушами“ на станции Сылва отнюдь не были рядовыми боевиками. Гресь до своего ареста в июле 1907 года был правой рукой Александра Лбова, кроме того, оба убитых являлись участниками знаменитой экспроприации на пароходе „Анна Степановна Любимова“ и принадлежали к числу её главных организаторов и руководителей.

***

Перед нами две истории, они так похожи и так различны. Один вагон едет на запад, другой на восток, драматическая попытка спастись от вечной каторги с одной стороны и, возможно (не хочется в это верить) специально организованное властями убийство с другой. 6 рублей 10 копеек, вырученные от продажи имущества, оставшегося в залитом кровью вагоне, и проданного на торгах — всё, что осталось от одних, и несколько абзацев в забытых книжках — память о других. Смерть уровняла всех.