Магия переменчивости: жизнь и картины Ольги Молчановой-Пермяковой

Живопись стала первым по-настоящему серьёзным увлечением Ольги — таким, которое она не бросила. Потому что с детства она перепробовала много чего — от шитья и вязания до скалолазания и аэробики — но практически всё забрасывала, так и не успев увлечься. Поэтому, когда она в 27 лет объявила, что хочет посвятить себя живописи, к этому почти никто, кроме мужа, всерьёз не отнёсся, а родители, как подозревает Ольга, даже и расстроились немного.

С точки зрения человека практичного повод для расстройства и вправду был: на тот момент у Ольги была хорошая должность. Она работала в крупной фирме по производству велосипедов и занималась там закупкой запчастей. Коллектив, по воспоминаниям Ольги, был прекрасный, а сама работа перспективная: она отвечала за внешнеэкономическую деятельность и в какой-то момент в дополнение к английскому даже начала учить китайский язык. Но всё-таки что-то было не так. Серьёзно не так:

«Я в какой-то момент стала иметь дело с красками по работе, — вспоминает Ольга, — контролировала, каким цветом покрашена та или иная деталь. И уже тогда, даже на этом уровне, краски меня цепляли. И вообще мне почему-то стало плохо: вот просто плохо в офисе, и всё тут, несмотря на хороший коллектив».

В общем, она просто уволилась в никуда. Она очень благодарна мужу за то, что тот поддержал её в этом решении, которое всем остальным казалось как минимум странным, и дал ей возможность посвятить себя образованию, не беспокоясь о заработке. Так Ольга сперва оказалась в училище у маминой подруги, которая познакомила её с основными принципами рисования, а затем — в мастерской у известного пермского художника Виктора Остапенко. Виктор оказался человеком старой школы: он мог снисходительно отнестись к скучающим домохозяйкам, главной целью которых было создать какую-нибудь репродукцию для интерьера, но к молодёжи с серьёзными художественными амбициями он был совершенно беспощаден:

«Такие люди начинали с азов, — рассказывает Ольга, — с рисования шариков, конусов, черепов. Я помню, для моей подруги самым адским заданием оказался натюрморт с самоваром, он просто раз за разом перечёркивал её работы, сколько бы трудов за ними ни стояло. Это было тяжело принять».

Художница вспоминает, как однажды к ним в группу пришёл парень, который целенаправленно хотел научиться рисовать череп, потому что был татуировщиком. Казалось бы, уникальный случай, потому что все остальные воспитанники Виктора Остапенко эти черепа, наверное, искренне ненавидели. Но строгий преподаватель и к этому парню отнёсся без жалости, погрузив его в ад конусов, кубов и других геометрических тел.

Тем не менее, для Ольги Остапенко стал не только учителем, но и агентом судьбы: однажды он предложил ей попробовать масляные краски, и, видя, что художница нашла в них себя, посоветовал поступать в Академию живописи, ваяния и зодчества. До сих пор для Ольги это было только мечтой, к которой она никогда не подступалась всерьёз, а на студентов академии, снующих с тубусами и этюдниками, смотрела как на каких-то богоподобных существ.

Однако всё оказалось не так просто: без среднего специального образования в Академию не брали. И в 27 лет Ольге пришлось поступить в 65-е училище на Крохалевке, которое она закончила экстерном за год — впрочем, по собственному признанию, потратила бы на это и три года, если бы экстерном не взяли. А уже затем поступила в учебное заведение своей мечты.

«Интересно, — говорит Ольга, — что я-таки „добила“ Академию, ведь все остальные свои задумки я всегда бросала. Наверное, мне очень помогло то, что у меня ничего не получалось. То, что даётся легко, быстро становится скучным, а у меня была такая сильная злость на себя и на учёбу, что я её так и не бросила. Хотя были все предпосылки: рождались дети, я дважды уходила в академ, но в прошлом году всё же получила диплом. Злость оказалась продуктивным чувством».

Короче, в общей сложности, если считать все этапы учёбы и академы, на получение полноценного художественного образования у Ольги ушло девять лет. Суть не в том, много это или мало, а в том, многие ли готовы — даже имея на это возможность — бросить свою опостылевшую работу, чтобы отдать следующее десятилетие образованию и творчеству? Ольга оказалась готова, и останавливаться не собирается:

«Признаюсь, что, закончив Академию, я так и не научилась ни писать, ни рисовать в рамках требований классического образования, для меня каждый пленер был просто адом. И я бы хотела вернуться к обучению. Иногда кажется, что я могла бы сделать больше, будь у меня больше навыков. Это не значит, конечно, что всё нужно делать „по классике“».

Она вспоминает слова кого-то из мастеров о том, что по-настоящему свободен тот художник, который умеет всё, а делает, что хочет. Но это сейчас она понимает всю ценность полученного образования, а вот в процессе учёбы бывало иначе:

«Преподаватели у нас были классные. Это в Российской академии Глазунова всё построено на мастерских, и ты выходишь оттуда таким, каким тебя сделал конкретный наставник. А у нас учителя менялись из года в год, и было больше шансов остаться самим собой. Но всё равно ведь в какой-то момент думаешь: а может, если что-то идёт не так, то дело не во мне, а в преподавателях? И начинаешь искать ответы где-то вовне».

Для неё таким ответом — уже на пятом курсе из шести — оказался пермский художник Александр Греков. Ольга попала к нему в трудный период. Про Грекова все говорили, что он чужд излишней образности и говорит всегда чётко, жёстко и по делу. А ещё говорили, что это очень сильный и довлеющий человек, чьё влияние всегда заметно. Поэтому Ольга очень долго к нему собиралась: считала себя слабачкой и боялась, что его стиль и видение просто поглотят её. Но всё вышло абсолютно иначе и даже как-то магически. Всего двух занятий хватило, чтобы Александр помог ей раскрыть себя, распознать собственные темы и мотивы, которые до сих пор были как-то завуалированы в образовательной рутине. Через два занятия Ольга начала по-настоящему верить в себя. И, как следствие, тут же начала писать — не для практики, не для Академии, а для себя, как художник, а не как студент. Тогда же она сняла свою первую мастерскую: довольно чудовищную, в том корпусе «Мориона», в котором находятся репетиционные точки и периодически проходят концерты групп типа «Коррозии Металла» или «Ансамбля Христа Спасителя».

Но, тем не менее, это была первая собственная мастерская. За полгода работы в ней Ольга создала так много картин, что вскоре собрала из них первую персональную выставку. Выставка состоялась в Арт-резиденции: властвующий там Юрий Лапшин так удивился изменениям, произошедшим в Ольге буквально за полгода, что нисколько не возражал.

Так начался путь Ольги Молчановой-Пермяковой как независимой пермской художницы. Конечно, было бы преувеличением сказать, что после двух занятий у Грекова она полностью избавилась от сомнений и творческих комплексов. Совсем нет: с тех пор у неё открылась уже пятая выставка (которую, кстати, до конца январских праздников можно увидеть в галерее «Дом Боне»), и Ольга признаётся, что перед этим открытием её «колбасило ещё страшнее, чем в первый раз»:

«Это как с парашютом прыгать, — шутит она. — В первый раз ты не знаешь, что тебя ждёт. Во второй раз думаешь: „Ну зачем же ты полез опять, ты же знал, как это!“ А в третий раз уже просто себя ненавидишь».

То, что для многих художников является недостижимой мечтой, для Ольги — одно из главных опасений. Она боится стать узнаваемой и рада находиться в постоянном поиске стиля, который ещё не оформился. Она приводит в пример художников Максима Нуруллина или Татьяну Нечеухину, работы которых иногда невозможно узнать до тех пор, пока с удивлением не прочтёшь имя автора на табличке. Это желание постоянно меняться и страх застыть в каком-то определённом стиле — один из главных факторов неуверенности, в которой Ольга честно признаётся: «Выносишь картины в свет, и начинается: зачем я это затеяла? Зачем я рассказываю об этом людям? Надо ли им это?»

Зато в мастерской ей удаётся пребывать в гармонии и прекрасно находить общий язык с собственными картинами. Мастерская, конечно, уже другая, не как в «Морионе»: в историческом здании, в тихом внутреннем дворике за бывшим Центральным Гастрономом. Здесь Ольга обосновалась два года назад. Сначала они вместе с подругой, фотографом Евгенией Брандт, задумали делать в мастерской что-то типа общественного пространства с мини-вернисажами, тусовками и просмотрами фильмов. Но в конце концов эта идея как-то сошла на нет: Ольга решила, что мастерская должна быть мастерской, а сама она — иметь возможность побыть тут наедине с собой и поработать в тишине.

Кстати, насчёт «общего языка с картинами» — это не поэтическая метафора от автора текста, а выражение самой Ольги. О своих картинах она рассказывает, как о живых, и почти каждая из них наделена какой-то своей историей. Сейчас она работает над серией женских портретов в зелёных тонах, а работа под названием «Сергей», которую она предоставила для благотворительного аукциона, была сделана несколько раньше — под летний проект «До Между После» Дягилевского фестиваля:

«Темой этого проекта стало переходное состояние театра, — рассказывает Ольга. — А мне захотелось показать переходное состояние творца. У этой картины были смешные рабочие названия типа „Встречи с музой“, потому что человек изображён в тот момент, когда на него вот-вот нападёт вдохновение. А потом я поняла, что ни лишних пояснений, ни лишних деталей не надо: это просто маленький человечек и пространство вокруг. И в маленькой голове этого маленького человечка гораздо больше, чем в окружающем его огромном пространстве».

Ну а почему «Сергей»? Просто в тот момент как раз вышел фильм про Довлатова, и под впечатлением от него Ольга дала человечку имя и дорисовала ему собаку. Спустя полгода это полотно заняло своё место среди аукционных лотов фестиваля «Всякое добро» и, кстати, стало самым масштабным из них. Мы, конечно, прикрепим сюда иллюстрацию, но поверьте, его лучше один раз увидеть своими глазами в Центре городской культуры — до тех пор, пока оно не стало украшением чьей-нибудь частной коллекции.

***

Здесь вы можете подробнее прочитать про благотворительный фестиваль «Всякое добро», а по следующим ссылкам — про других участников аукциона: Вадима Михайлова, Александра Юнусова и Алексея Илькаева