«Я и кто-то ещё». История девушки с диссоциативным расстройством идентичности

— Первая субличность появилась, когда мне было около 14 лет. У меня был очень нехороший период в жизни, мать уходила в сильные запои, а я пыталась не покончить с собой и справиться со своими чувствами к ней. Я копила эти эмоции, никуда не могла их деть, я даже кричать не умею, когда злюсь. К этому прибавились проблемы в школе и проблемы с попытками завести первые отношения. В какой-то момент у меня появилось ощущение пробитой дыры в груди.

Несколько дней мне казалось, что я умру из-за этой условной дыры, а потом что-то начало разговаривать со мной из неё. По классике, как и описывают в медиа, оно говорило: «Ты — ничтожество, ты слишком слабая, ты не должна существовать, я убью тебя», «Если я не смогу убить тебя, я убью нас, потому что существование с тобой — это невыносимая боль». Я чувствовала боль на физическом уровне, это были не просто страдания. Я осознавала, что этот голос не извне. Он звучал реалистично, но он был внутри меня. Голос был женский и достаточно юный. Я визуализировала её как девочку из фильма «Звонок» и стала называть Садако. Она ответила «Я не Садако, я Тень». Это была маленькая девочка в мокром белом платье с запутанными тёмными волосами на лице. Я жила с ней десять лет, и в процессе нашего взаимодействия она росла. На момент нашего прощания она была уже старше меня. Я всегда знала, как она выглядит и что она чувствует. И я знала, что она где-то рядом. Тогда я ничего не слышала о диссоциативном расстройстве идентичности и испытывала ужас от того, что со мной это происходит, и что она хочет меня убить.

Меня преследовали суицидальные мысли в тот период, это казалось мне единственным способом избавиться от неё. Мама рассказывала, что я резала себя, но я этого не помню. Полагаю, все эти действия совершала Тень. Субличности такого типа пытаются устроить внутренний геноцид и убить основную личность, потому что считают, что она недостойна существования. Она брала больше страданий, чем я сама могла испытывать, весь мой негатив уходил к ней. Она была сгустком моей ненависти к этому миру, ненависти к себе и своей матери. С Тенью я могла общаться.

Позже мы с психотерапевтом выяснили, что было ещё несколько субличностей, но с ними я общаться не могла. Я тогда вела дневники, в которых описывала некоторые аффективные состояния. Я не очень люблю физические контакты, драки, агрессию. И в экстремальных ситуациях, которые представляли для меня угрозу, моё сознание просто выключалось, и я делала какие-то невероятные вещи, которые в обычном состоянии я сделать просто не могу. Я чувствовала, что вот-вот выйду из себя, понимала, что это пограничное состояние, и если человек продолжал нападать, я просто отключалась. Потом обнаруживала, что, например, бью человека кулаком по шее, как в замедленном действии. Я тогда выбила хрящ гортани, он хрипел и не мог дышать, но, слава богу, всё закончилось хорошо. Это состояние я называла Берсерк, и думала, что это просто защитная реакция, которая есть у всех людей. С Берсерком я не могла разговаривать.

ДРИ обычно возникает у людей, которые в детстве пережили сильный стресс или травму. У меня в детстве было несколько травмирующих ситуаций. Несколько раз меня пытались похитить, убить и изнасиловать, начиная с дошкольного возраста. Я помню, как мы сидели на дереве, как дети обычно это делают. Вдруг все начали разбегаться, и какой-то мужик схватил меня за руку и начал куда-то тащить со словами «не ори, я тебя убью». Я звала на помощь, кричала, что это не мой отец и называла свой адрес. Люди побежали за моими родителями и как-то отбили меня у этого мужика, а он убежал.

Ещё у меня есть какие-то вытесненные воспоминания о друге, с которым мы сидели в штабике, в кустах, а потом тоже был какой-то мужик. Помню кровь, и друга я больше не видела. У меня много вытесненных воспоминаний. Это смутное ощущение, которое маячит где-то в подсознании, и какие-то неясные образы. Я вспоминаю либо эмоции, либо картинки, а потом уже пытаюсь понять, что это могло быть.

О попытках изнасилования я вспомнила совершенно случайно. Меня ловили парни за школой, дело было зимой, я была в комбинезоне, мне было примерно 11. Меня повалили с ног и потащили в кусты. Их было трое, они держали меня по рукам и ногам. Мне повезло, я была в комбинезоне, с ним было сложно справиться. Мне удалось вырваться и убежать домой. Потом я об этом просто забыла.

Думаю, что большая часть вытесненных воспоминаний связаны с моей матерью. У неё есть диагноз — биполярное расстройство, и есть основания думать, что у неё тоже ДРИ. Ей уже за 60, первого её ребёнка украл муж и увёз в другой город. Второго ребёнка убили свёкры, муж взял на себя вину, и его расстреляли. Это ещё до моратория было. Третий ребёнок погиб из-за болезни. До моего рождения ей много лет ставили диагноз «бесплодие», у неё с моим отцом уже четвёртый брак.

Большую часть своей жизни я живу в сравнении со своим мёртвым братом. Когда он погиб, ему не было и трёх лет, и воспоминания моей матери о нём исключительно хорошие. Периодически она сравнивала меня с ним и говорила «почему ты жива, а он нет». Она нападала на меня, пыталась прокусить мне руку и повредила нервы, я ей месяц не могла шевелить. Меня воспитывали в отрицании негативных эмоций, и ненависть была под запретом. То есть, если ты испытываешь ненависть, то ты вообще не человек больше. Думаю, что я вытеснила очень много эмоций, в том числе к ней.

Я хотела попасть к психотерапевту ещё со школы, но мама меня отговаривала. Она говорила, что это всё проделки США для того, чтобы посадить нас на тяжёлые таблетки, что я попаду в дурку и никогда в жизни не смогу работать и учиться нормально. И я никуда не ходила. В 23 года у меня случился очень сильный нервный срыв, не помню, по какой причине. Я месяц не могла ничего делать, у меня был больничный от невролога. Мне поставили тревожно-депрессивный синдром и посоветовали сходить в Краевой психотерапевтический центр. Невролог предположила, что у меня биполярно-аффективное расстройство. Психиатр подтвердил биполярку, и мне выписали нормотимики, чтобы выровнять эмоциональный фон.

Кроме биполярки, мне поставили посттравматическое стрессовое расстройство, алекситимию, деперсонализацию и дереализацию. Психотерапевтический центр — это такое прекрасное место, где люди не говорят тебе, что ты идиот, а просто пытаются помочь, а таблетки реально работают. Это прямо вообще другой мир. Я всем рекомендую психотерапевта, если есть хоть малейшее подозрение на то, что что-то не в порядке. Там бесплатно, хорошо, никто не пытается загнать тебя в дурку, на работу никаких данных не передают. Я туда часто хожу.

Психотерапевт заметила странности в моём поведении, понаблюдала за мной и через полгода поставила мне «диссоциативное расстройство идентичности». Я спросила: «У меня точно не шизофрения?» Она ответила: «Нет, всё нормально, ты совершенно адекватный человек, просто вас несколько». Когда я узнала о диагнозе и начала читать об этом, я просто офигела, потому что поняла, что вся моя жизнь была ложью. Я думала, что то, что происходит со мной, это нормально, и что у всех такое бывает. Оказалось, что у меня просто психическое расстройство.

За пару месяцев до 24-летия мне приснился сон, в котором Тень попыталась на меня напасть. В какой-то момент я остановила её и сказала: «Зачем ты это делаешь? За эти годы я стала таким же чудовищем, как и ты». Она посмотрела на меня и ушла. Я проснулась и поняла, что я одна. Так я интегрировалась с Тенью. Мне нужно было принять в себе очень деструктивные чувства по отношению к миру и к себе, для того, чтобы слиться с ней. Берсерк пропал вместе с ней.

После этого я решила поставить эксперимент по выделению субличности Карьерист, чтобы он сделал неприятные для меня действия для повышения на работе. Эксперимент прошёл удачно, а потом я интегрировалась с ним. Некоторое время у меня была ремиссия, когда не было никаких субличностей. Потом случилась неприятная ситуация, и у меня произошёл раскол, в результате которого образовалось девять субличностей. Рыжая — это девочка 17 лет, вредная скандалистка, которая вечно устраивала истерики и ссорилась с моими друзьями, провоцировала конфликты. Она плохо работала, любила выпить и курила. У меня аллергия на табачный дым, но она нормально воспринимала сигареты.

Исполнитель — это примерный мужчина в возрасте за 40, вообще не эмоциональный, у него не было мимики. Он мог таскать тяжёлые пакеты и делал то, что я терпеть не могу, например, мыл посуду. Исполнитель знал всех субличностей, помогал нам устанавливать с ними связь и активно сотрудничал с психотерапевтом. Когда он начал социализироваться, то выбрал себе имя Широ (с японского «белый»).

Снежинка — очень тихое существо, которое со всем соглашалось и очень любило мороженое. Но я с ней лично не знакома, и знаю её только по рассказам окружающих. Регина — девушка-подросток, младше Рыжей. Очень агрессивная, она конфликтовала со всеми, кто ей не нравился. Была ещё ведущая личность. Я называла её Вторая. Она максимально точно копировала меня, но она немного младше. Почти каждый день она говорила мне: «Кажется, я схожу с ума, здесь что-то не так, это что-то нереальное, я схожу с ума, с этим надо что-то делать». Видимо, это была её реакция на переключения. Она умела всё понемногу, но не очень хорошо. У меня был довольно упаднический период в работе на тот момент.

Ещё был Ребёнок — это субличность, с которой я до сих пор не интегрировалась. Я не могу с ней взаимодействовать. Психотерапевт предполагает, что я не основная личность, а исходная — это как раз Ребёнок. А я возникла в процессе адаптиции. Мне неприятно об этом думать. Был ещё кто-то, кого мы не смогли установить.

Я понимала, что есть я и кто-то ещё, потому что я не помнила, что я делала, что я ела, и узнавала об этом только из рассказов окружающих. В ежедневнике появлялись не мои записи. У меня есть такой термин — «быть в эфире». Ты можешь быть в эфире, а потом тебя переключает, и ты обнаруживаешь себя на другом конце города. Телепортация. Значит, в эфире был кто-то другой. Если ты знаком с субличностью, ты можешь запросить её воспоминания. У вас появляется что-то типа общего котла. Если ты не знаешь субличность и не можешь отправить ей запрос, у тебя нет воспоминаний, которыми она располагает. Вообще пустота. До того, как я познакомлюсь с субличностями, они все делают вид, что они это я. Это не происходит так, что я просыпаюсь и говорю: «Здравствуйте! Зовите меня Михаил Геннадьевич, я алкоголик». Нет, так не происходит. Все пытаются по максимуму своих возможностей делать вид, что это я, чтобы не попасть в неловкую ситуацию.

Практически со всеми субличностями я интегрировалась в марте этого года. Интеграция — это объединение. Это значит, что все качества и эмоции субличности передались мне, и мы стали чем-то целым. Чтобы интегрироваться, сначала нужно понять триггер, на который реагирует субличность. Практически всегда они появляются в ответ на какие-то ситуации, с которыми я сталкиваюсь в жизни. И бац — меня выкинуло. Я просто не могу пережить эти эмоции, поэтому мой организм делегирует их тому, кто может справиться. Так я узнаю, почему эта субличность появляется, а потом — что она делает. Хорошо, если субличности могут общаться друг с другом и договариваться, но это не всегда так. Может быть субличность, которая знает всех, а другая не знает никого.

Личность, которую я называю Исполнителем, появилась, когда я узнала, что мне нужно помогать родителям платить кредит. Мой мозг просто решил, что больше не может этим заниматься, и всё. Примерно четыре месяца просто выпали из моей жизни, я ничего не помню. Потому что меня в это время не было. Исполнитель занимался тем, что мне не хотелось делать: платил по кредитам, зарабатывал деньги, мыл посуду. Дома знали, что если я иду с отсутствующим лицом мыть раковину — значит, это Исполнитель. Чтобы интегрироваться, я начала заставлять себя делать то, что обычно делал он. Меня трясло, у меня была истерика в банке, но я заставляла себя совершать платёж. Не хочу, но иду мыть посуду. Когда я занимаюсь тем, чем обычно занимается субличность, я присваиваю её навыки себе. И так потихоньку я сливаюсь со всеми субличностями. В какой-то момент я проснулась и подумала: «А где все?» Появляется чувство одиночества, к тебе больше никто не приходит, ты одна, и всё приходится делать самой. Пустота. Я не скажу, что вижу субличности, я просто знаю, что они где-то есть.

Около месяца назад я опять раскололась из-за конфликта с родителями. Произошла ситуация, которая вогнала меня в ужасное состояние, я была на грани суицида. Сейчас я с матерью вообще не общаюсь. Когда мы разбирали с психотерапевтом мои отношения с родителями, то пришли к выводу, что у меня заложена программа по жертвованию собой ради матери. Мне хочется покончить с собой, потому что моя мама страдает, ведь я не такая идеальная, каким был её умерший сын. Сейчас я вспоминаю кучу событий, которые забывала, чтобы жить с ней дальше, и не могу относиться к ней так, как раньше.

В последнее время я стала замечать, что у меня опять пропадает время. Я чем-то занималась, моргнула — и я уже в другом месте, или сделала что-то, чего я не помню. Недавно на сеансе групповой психотерапии удалось спровоцировать появление нескольких субличностей. Кто-то задал вопрос про суицид, после которого меня переключило. Одна из субличностей занимается селфхармом, переходит дорогу в неположенных местах и подвергает меня опасности. Ещё одна — очень агрессивная, не любит людей и ничего не ест. Сейчас я по крупицам узнаю, как новые субличности могут себя проявлять, собираю личностные портреты. Я не знаю, общаются ли они между собой.

***

Читайте также:

«Главное — пережить первый выход из дома». История человека, живущего с паническими атаками