«неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА»: Шекспир Шрёдингера

Заложенное в самом названии отрицание уже говорит о том, что это не обычное прочтение Шекспира. Об этом же говорило позиционирование спектакля и его реклама. Зрителя тщательно готовили к тому, что на «Сцене-Молот» покажут не классических «Ромео и Джульетту», где в костюмах, париках и со шпагами артисты разыгрывают трагедию в переводе Пастернака. Обещали иной спектакль, где само произведение будет лишь основой, на тему которой фантазируют создатели, делая из всем известной пьесы что-то уникальное и необычное. В программке так и написано: «Мы решили сочинить такой спектакль, который ещё не видел свет».

Это амбициозное желание вполне укладывается в тенденции современного театра. Сейчас много спектаклей, в которых текст хрестоматийного произведения выворачивается, меняется, сокращается. Звучит как издевательство над классикой, но такой подход порой позволяет открыть в произведении что-то новое или по-другому взглянуть на его смысл, сделать его ярче и заметнее. Вероятно, этого и попытались добиться в спектакле «неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА» режиссёр Владимир Гурфинкель, художник Ирэна Ярутис, хореограф Ирина Ткаченко и артисты стажёрской труппы Театра-Театра.

Для половины стажёров — студентов актёрского курса ПГИИК при театре — это ещё и дипломный спектакль, работу над которым они под руководством своего педагога и режиссёра Владимира Гурфинкеля начали ещё на втором курсе. Работали так долго, потому что искали свой, особый подход к демонстрации чувств и выразительным средствам.

И нашли. Спектакль настраивает на особый лад даже не с начала, а ещё с фойе «Сцены — Молот» — там в дурашливой и энергичной форме разыгрывают один из диалогов Ромео и Джульетты. На сцене зрителей встречает притворяющийся скульптурой артист в греческой театральной маске, но только в маске не трагедии, а комедии, чем прозрачно намекает на то, в каком ключе всё будет развиваться дальше.

С первых секунд «неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА» уходит в фарс и гротеск, и артисты не стесняются делать трагедию смешной. Они даже сперва появляются в клоунских одеждах и гриме, напоминая больше знаменитых «Лицедеев», чем героев Шекспира. И сама великая пьеса здесь не разыгрывается, в неё откровенно играются, в основном — в форме различных этюдов.

Хрестоматийный текст в переводе Пастернака сильно ужат, порой он просто пересказывается своими словами, поётся хором, поётся соло. В этом потоке островками всё-таки возникают стихи Уильяма нашего Шекспира — как и сюжет великой трагедии, ужатый лишь до отношений Ромео и Джульетты. Сюжетные линии других героев практически убраны, но сами герои при этом сохранены. Спектакль также густонаселен, как и пьеса, и каждому из двадцати актёров-стажёров нашлась своя роль. Вернее, роли — артисты постоянно меняются ими по ходу действия. До определённого момента нет конкретного Ромео, Джульетты, Париса и прочих. Не запутаться, кто есть кто в данный момент, помогает то, что артисты носят майки с именами персонажей, которых играют сейчас. И карнавал с переходом ролей, песнями и прочим в первой части отлично удаётся.

Вообще, «неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА» — очередной повод насладиться работой стажёрской труппы Театра-Театра: их умением осваивать любой, даже такой сложный и необычный материал, и их молодой энергией, которой можно стены прошибать. И кульминацией выброса этой энергии становится сцена, где все называют свои роли вслух и задают вопрос «А кто меня убьёт?» В конце сцены одна актриса спрашивает: «Ну как?», а другая самокритично отвечает: «Да фигня какая-то».

Сразу после этого спектакль начинает меняться и отказываться от правил и настроения, которое задавалось сначала. Любопытную попытку сделать из трагедии фарс сменяет... нечто. «неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА» превращается в пиршество формы, лишённое поисков смысла — нового или старого.

Спектакль буквально упивается и наслаждается всеми этюдами, сценками, пластическими номерами и прочими своими элементами, между которыми, из-за того же сокращения сюжета, теряется причинно-следственная связь. Закономерно возникает вопрос: «Что происходит?» Почему, например, Ромео и Джульетта вдруг раздвоились, и на сцене возникли сразу две пары влюблённых? В итоге большая часть спектакля становится «вещью в себе» — зрелищем весьма специфическим, которое не стремится быть понятным логически или эмоционально.

Самое удивительное, что у спектакля находятся силы во второй раз отречься от установленных правил и всё-таки выплыть из океана формы. Правда, это происходит только под конец. Финальная часть, где разворачиваются роковые эпизоды гибели влюблённых, практически полностью идёт по тексту пьесы, до этого он так подробно не звучал. Актёры отказываются от перемены ролей. Теперь тут постоянные Ромео и Джульетта и все прочие. А форма становится очень чёткой: финал «неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТЫ» — это, пусть и медленно накручивающаяся, но трагедия. Причём трагедия романтическая. Погибают влюбленные красиво, чувственно и нежно, если так вообще можно говорить про смерть. Получается это и благодаря работе артистов, и красивым эффектам — уже умершего Ромео и ещё живую Джульетту разделяет стена из песка, который сыпется из подвешенного гроба. Естественно, барьер она пересекает, влюблённые оказываются вместе, и трагичный финал оказывается светлым, он как бы говорит о силе любви, побеждающей смерть.

«неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА» напоминает уже упомянутый мысленный эксперимент с «котом Шрёдингера», где кот одновременно жив и мёртв. Спектакль демонстративно, порой нарочито пытается оттолкнуться от трагедии, отказаться от богатого бэкраунда и сделать что-то совсем оригинальное. Это получается, даже с перебором. Настолько с перебором, что можно смело говорить — «Ромео и Джульетты» там как таковых нет. А вот Шекспир есть — история любви прослеживается даже сквозь хаос действия, мораль не только сохранена, но и показана весьма интересно. Вот и зависает «неРОМЕО, неДЖУЛЬЕТТА» между двух положений, а зрителю приходится между ними выбирать.