Гражданин Политолог

Безусловно, у каждого, кто его знал, был свой Олег Борисович. Трудно претендовать на некую объективность, когда человек очень сильно повлиял на твою судьбу и твои представления о мире, а этому счастливо подверглись очень многие, кто с ним соприкоснулся по учёбе или по работе.

Насколько я понимаю, Олег Борисович действительно любил то, чем он занимался — политику. Притом, что подавляющее большинство наших соотечественников отвергают то, что у нас называется политикой и то, что с ней связано, почитают или ненавидят, но, тем не менее, признают только одного политика, не видят других или не понимают, зачем они нужны. Олег Борисович был же уверен, что политиков должно быть много, а политика должны быть разной: и национальной, и локальной, и партийной, и электоральной, и этнической, и территориальной, и конфессиональной, и языковой, и неформальной, и визуальной и много еще какой. Кстати, изучением почти каждой из перечисленных политик он в той или иной мере успел позаниматься со своими коллегами и учениками. Для него «политизация» чего-либо — это было не обвинение, а достижение. И он сознательно шёл на это, потому что как профессионал прекрасно понимал, что только открытое конкурентное столкновение разных интересов с апелляцией к широкой публике способно предложить лучший вариант решения возникшей проблемы или отобрать лучшую кандидатуру. Как мог, он множил число публичных политиков в крае, бывало, что персонально в ком-то ошибался, но продолжал помогать новым.

Олег Борисович не был кабинетным академическим учёным, он не был исключительно университетским преподавателем политологии, он не был чистым политтехнологом, он не был одним лишь политэкспертом и комментатором, он не был собственно политиком, но весьма успешно и целенаправленно совмещал в себе все эти роли, занимался всем этим, как целостно воспринимал и сам мир политики. При этом, в основе всего, конечно, лежало глубокое научное знание — звание первого доктора политологии в регионе к этому всё-таки обязывало.

Его гражданская позиция, о которой так точно написал Игорь Аверкиев, насколько об этом можно судить, также основывалась на его научном понимании того, какой должна быть современная российская политика. Прежде всего, она должна быть публичной. Десять лет назад для меня было определённой неожиданностью, что Олег Борисович откликнулся на предложение группы общественников и открыто присоединился к борьбе за сохранение прямых выборов главы Перми и принял в этом самое активное участие. Первое время было непривычно видеть его среди уличных демонстрантов или на сходках правозащитников. Но для него это, по-видимому, было само собой разумеющееся решение, как и последующая поддержка многих более или менее демократических и справедливых публичных инициатив: от местных референдумов до петиций об отставке пермских губернаторов. Его главная претензия к последним заключалась в том, что они не хотят или не готовы быть публичными политиками. Обладая определенным авторитетом и обширными связями в научной среде, он также пытался, с разной степенью успешности, и своих коллег, учёных и преподавателей, вовлекать в общественную и околополитическую жизнь.

В последнее время он чувствовал и переживал, что ситуация ухудшается, что свободы, в том числе и интеллектуальной, становится всё меньше, что многие темы, которыми занимался он и его коллектив, не приветствуются, что его критичное отношение к власти и поддержка её оппонентов, возможно, сказываются на продуктивности нашей научной деятельности. Тем не менее, он сохранял оптимизм и находил всё новые сюжеты, которые позволяли обходить установленные блокировки для исследований, словно какой-то неуловимый «Телеграм».

Олег Борисович никогда не давил своим авторитетом, хотя мог бы. Он потрясающе умел убеждать окружающих что-либо сделать. Ему было очень сложно оппонировать и отказать. Первоначально твоя реакция на его очередное предложение была: «Нет, ни при каких условиях, это не моё!» Но скоро ты уже обнаруживал себя среди «авторов этого безобразия», причём с ощущением, что сам давно мечтал этим заняться. Словно Олег Борисович обладал той самой «мягкой силой» (soft power), которой так не хватает нашим политикам.

У Олега Борисовича, как у наставника, было много замечательных качеств, но больше всего меня поражало это его умение как бы вытягивать тебя из самого же себя. Иногда, да что там иногда, часто ты сам толком не знал, о чём точно хочешь писать или что хочешь предложить провести. Так, смутные наметки, идеи и предположения. Но после непродолжительного обсуждения с ним, оказывается, что есть всё — и тема, и план, и половина содержания — и вроде бы, у тебя это уже и так было. А может, и нет? А может, не у тебя, а у него? А идея и название чьи — твои или его? Вроде бы твои, Олег Борисович этим не занимается, но почему ты это плохо помнишь? Поэтому и соавторство с ним было настолько естественным и органичным.

Во время разговоров с Олегом Борисовичем всегда было ощущение, что он никуда не торопится, хотя в действительности он мог, например, опаздывать на лекцию к студентам. Разговор не завершался, пока он не вспомнит и не скажет всё, что хотел сказать, пока у тебя не закончатся все вопросы к нему, а у него к тебе, или пока не иссякли все темы для обсуждения, а их было всегда так неограниченно много. Обычно разговор прекращался как бы сам собой, выдыхался что ли. Казалось, что это ты уставал или это ты куда-то торопился, а, на самом деле, оказалось...

***

• Прощание с Олегом Подвинцевым пройдёт 25 апреля в 11:00 в главном корпусе ПГНИУ.