«Мы должны делать что-то, чтоб не замёрзнуть насмерть»: индустриальный шаманизм проекта Jagath

Едва ли не единственным коллективом, который в XXI веке отдувается за осмысление пермских индустриальных пространств, оказался музыкальный проект Jagath — хотя он тяготеет не столько к индастриалу, сколько к дарк-эмбиенту и экспериментальной музыке. Проект, созданный местными фотографами, экстремалами, городскими исследователями, панками и просто весёлыми пьяницами буквально из ничего, за несколько лет поднялся до уровня культовых мировых лейблов типа Cold Spring, оставаясь при этом верным своим идеалам — импровизации, раздолбайству, минимальным бюджетам и большому количеству алкоголя.

«А вот бы это записать»

В 2012 году никакого проекта Jagath ещё не было, но тусовка пермских руферов и любителей экстремальных городских исследований уже была. К ней на какое-то время прибился и я — скорее из любопытства, чем из любви к экстриму — и практически сразу познакомился с фотографом Гришей Скворцовым. В одну из совместных вылазок мы сидели на крыше шестнадцатиэтажки напротив Сада Камней, и Скворцов поделился идеей: вот бы снимать для пермских застройщиков — судя по их сайтам, в то время они в основном предпочитали нормальным фотографиям стрёмные рендеры.

— Да ну к чёрту, — сказал я. — Им это не надо, да и фотографов-профессионалов без нас полно.

Так мы и разошлись. Примерно через пару лет я продал свой полнокадровый Nikon и завязал с профессиональной фотографией. Гриша к тому времени сотрудничал почти со всеми застройщиками — местными и не только — и стал чуть ли не главным фотографом недвижимости в Перми.

Я запомнил этот жизненный урок, а кроме того, многое понял про Скворцова, у которого неуёмная энергия всегда бралась чёрт знает откуда. Поэтому я не удивился, что рассказ Лены — одной из первых активных участниц Джагата — тоже начался со скворцовского «а вот бы...». Лена в те годы занималась городскими исследованиями, которые она называет просто «шастаньем по заброшкам», а спектр её интересов простирался от руфинга до диггерства. Как, впрочем, и у многих участников той тусовки, которым было всё равно, куда лезть — лишь бы рисково, красиво и необычно. С Гришей они познакомились на этой почве:

«Мы неистово лазали и пили — алкоголь давал выносливости и смелости, даже в какой-то мере отключал инстинкт самосохранения, благодаря чему мы посетили гораздо больше объектов. К тому времени мы выбирали уже малодоступные, охраняемые места, что так или иначе привносило некий раж и азарт в наши приключения. Как-то раз, проникнув в цех заброшенной ТЭЦ, Гриша завел свой обычный разговор: „а вот бы это записать“. Дело в том, что в полумраке было полно звуков. Капала вода, разбиваясь о гниль металлоконструкций, сквозняк с еле слышным скрипом шевелил арматуру, охранник снаружи тихонько матерился, пытаясь понять, как мы залезли внутрь. Атмосферненько было, в общем».

Скворцов к тому моменту уже скопил фонотеку с разными городскими звуками: в ней были тарахтение проходящего поезда, журчание воды, грохот от вбивания свай и чёрт знает что ещё. Но естественных звуков участникам этих вылазок постепенно становилось мало, и они начали добавлять свои:

«Кто-то методично колотит арматуриной по внутренней стенке огромной цистерны, — перечисляет Лена, — кто-то шоркает ногами в гулком пространстве, кто-то стучит здоровой гайкой, найденной там же, по бутылке шампанского, периодически из нее отхлебывая — это до сих пор мой любимый универсальный инструмент».

Постепенно именно запись звука, а не «шастанье» и даже не фотография стала основной целью этих прогулок, а из разных шумов постепенно выкристаллизовался материал для первых треков. Но это был ещё не Джагат. Джагата, может, вообще не было бы без трёх факторов — без музыканта Нильса (подруга Скворцова Вероника Ступникова описывает его как «огромного злого металлиста, который постоянно хочет что-то делать и сыпет клёвыми идеями во все стороны»). Без линейки отличного абсента, создание которого для Нильса стало чуть ли не делом жизни. И без коллектора.

Коллектор

Главный разгрузочный канализационный коллектор много лет был болью пермских властей и коммунальщиков. Его начали строить ещё в конце восьмидесятых, замораживали, возобновляли, сдали в 2013 году, но запустили только наполовину. Между тем, на Динамо и в других точках города всё это время так воняло именно потому, что старая канализация не справлялась с нагрузкой. Но подрядчик не находился, деньги на содержание не выделялись — короче, часть коллектора от бульвара Гагарина до рынка стояла замороженной. Его верхняя шахта спрятана за бетонным забором слева от здания, в котором сегодня располагается музей PERMM. Точнее, спрятана она только для нас, а для тусовки пермских экстремалов не составило никакого труда обнаружить её, перелезть через забор, открыть люк и оказаться внутри невероятной металлической цистерны, уходящей под землю на тридцать метров.

«Я познакомился со Скворцовым, — вспоминает „злой металлист“ Нильс, — мы выпили, и он пригласил меня в коллектор. Гриша начал снимать фото, но я, как человек, имеющий отношение к музыке, был впечатлен акустикой и атмосферой этого помещения. Оно действительно погружает в транс, а если добавить к этому концепцию ритуального диггерства — то и вовсе получается необычный ирреальный проект».

Нильс, которому сразу пришла в голову идея совмещать записанные в коллекторе звуки с видеорядом, просто влюбился в это пространство — благодаря ему коллектор быстро стал популярен в узких кругах. Да и не в узких — однажды они со Скворцовым даже затащили туда журналистов телеканала «Юла»:

«Помню, как мы делали запись, залезли на дно, взяли абсента и разных вкусняшек, залипли там часов на шесть, было очень тяжело оттуда бухими вылезать. И после этого к движу начали примыкать другие люди».

Среди этих «других людей» был и я — одно из таких посещений коллектора стало для меня незабываемым впечатлением. Нильс с Гришей записывали видео, для которого в качестве реквизита прихватили свечи, цепи, несколько черепов, распятие, балахоны и прочие подобные штуки. А ещё — огромное количество абсента, поэтому я очень плохо помню происходившее. Смутно вспоминаю, что Скворцов ругался на Нильса за то, что тот начал мочиться на дно коллектора, не включив рекордер, и что я всё пытался выяснить у них, зачем они притащили с поверхности какую-то дубину, а они отвечали, что дубина нужна для записи музыки. Со дна коллектора поднимался насыщенный пар, а на поверхности был мороз под двадцать градусов — когда мы вылезли, я тут же превратился в кусок льда и, пытаясь согреться, пил абсент из горла большими глотками, как газировку. Незабываемое, в общем, впечатление. Скворцов об этом периоде вспоминает так:

«В 2014 мы начали лазать в разные стволы строящегося коллектора глубиной метров тридцать. В тех стволах, где не бежала вода, был весьма интересный реверб, я сразу решил записать там что-нибудь. Но тогда меня опередил Нильс и записал что-то на телефон со своей подругой, насколько я помню. Если бы он этого не сделал, я бы, может, еще долго собирался, но это подстегнуло меня, и мы стали периодически наведываться туда и писать звуки, потом джемить. Появился Рома [Роман Анатольевич, пермский музыкант] с другом, они приносили с собой этнические инструменты. Потом появился Макс Волков со своим самодельным диджериду. Примерно тогда мы решили назваться Jagath — с санскрита это переводится как „мир, всё сущее“».

На протяжении нескольких лет вся компания регулярно спускалась в коллектор ради разных аудиовизуальных экспериментов. Нильс даже встретил там новый 2014 год, взрывая петарды и пуская фейерверки. В общем, делал там эпичное шоу. Хотя мало что могло сравниться по зрелищности с первым коллекторным концертом, организованным для зрителей.

Лена вспоминает, что это было единственное мероприятие за всю историю группы, к которому музыканты по-настоящему подготовились:

«Мы нарисовали на стенах светящейся краской наше лого, от огромного магнитофона запитали светодиодные палки, разлили жидкость из светящихся детских браслетов, врубили красную диодную лампу — такие стоят на крышах высоток, чтоб самолетам маячить (оттуда мы её, впрочем, и выкрутили). Атмосфера была что надо! К тому же, у нас отпала необходимость в ноуте, микрофонах и прочем барахле: по сути, мы играли только на наших инструментах, все остальное за нас делал коллектор».

Концерт прошёл хорошо, но кому-то из участников или зрителей (в случае с Джагатом это трудно разграничить) показалось, что должно быть ещё лучше: под конец, когда все уже поднимались на поверхность, кто-то разлил по дну коллектора бензин и поджёг:

«Бензина было много, — говорит Лена, — я сверху завороженно смотрела на полыхающее дно и быстро поднимающееся облако дыма. Через пару секунд меня им и накрыло, оно вытеснило весь воздух, и я еле успела высунуть голову на поверхность, едва не померев. Снизу, благо, все закончилось хорошо, никто не сгорел и не умер».

Этот живой концерт был первым опытом тесного взаимодействия с Джагатом для Дениса Артёмова — пермского волонтёра и путешественника, — который тогда принимал участие в записи и технической помощи. Он это огненное безумие тоже запомнил надолго:

«Пока все благополучно выбрались, мы с Гришей собирали аппаратуру. Мы пробирались наверх сквозь плотные клубы дыма, почти наощупь, и где-то на середине Гриша сказал, что оставил штатив на одной из площадок. Спустившись на пару площадок и найдя штатив, мы снова двинули наверх. В тот момент я подумал, что если мы не задохнемся там, то это будет чем-то легендарным».

К счастью, это условие «легендарности» было соблюдено, и никто не пострадал. Но после этого коллектор стал для Джагата если не пройденным этапом, то, во всяком случае, слишком привычной локацией — чтобы переплюнуть самих себя, осталось только взорвать его подчистую.

Цистерна

— Потом мы вспомнили про то, что на недостроенной ТЭЦ есть огромные 20-метровые мазутные баки, — говорит Скворцов.

Недостроенная ТЭЦ — это та самая труба в Камской долине неподалёку от Ашана, которую видно почти из любой точки города. Это интересный объект, но, несмотря на то, что он охраняется, в среде любителей индустриального туризма он давно превратился в «баян» — попасть туда довольно легко, а от «залазов» до главного корпуса ТЭЦ ведут протоптанные тропы. Иное дело — подняться на вершину трубы. Там тоже побывало немало народа, но всё же это куда более экстремальное развлечение, учитывая, что внешняя лестница на трубе давно проржавела. Скворцов, Лена, Нильс и многие их друзья, конечно, были и там тоже.

А ещё на территории ТЭЦ есть баки — они пусты, и в каждом есть отверстие на уровне земли, сквозь которое легко пролезть. Акустика внутри потрясающая.

«Мы взяли около десятка разновидностей самодельного бухла и пошли на ТЭЦ, — рассказывает Гриша, — залезли на 100-метровую трубу, а когда слезали, нас ждали сотрудники ЧОП. Нильса даже в наручники заковали — правда, всех отпустили после разъяснительной беседы. Мы сходили еще за бухлом и вернулись на ТЭЦ, на этот раз уже в бак. Записали много хорошего материала. Из него я сделал трек, который включили в сборник „Малахит“. С тех пор мы много раз ходили туда писать музыку, делать фото и снимать видео».

Итогом 5 лет этих нерегулярных записей стал первый альбом Джагата — «Devalaya», на съёмки клипа к которому музыканты сейчас собирают средства. Он, наверное, мог бы повторить судьбу множества других андеграундных музыкальных проектов, сделанных без бюджета — то есть, максимум оказаться выложенным на чьей-то странице «Вконтакте», а затем успешно (и незаслуженно) всеми забыться. Но случилось иначе — Скворцов как ни в чём не бывало написал Cold Spring Records — культовому английскому лейблу с тридцатилетней историей, который в разное время работал с Дженезисом Пи-Орриджем, Merzbow, Laibach и прочими мировыми звёздами. Лейбл ответил на письмо: Джагату предложили издаться, что фактически означает — встать со всеми этими исполнителями в один ряд. Сейчас альбом ожидает выхода. Скворцов этому, конечно, удивился для приличия, но быстро выбросил это удивление из головы:

Мало того: чуть ранее к альбому проявили интерес Drone Records — немецкий лейбл, основанный участниками группы Troum.

Неизвестно, рассказал ли Скворцов издателям Лайбаха и Пи-Орриджа о том, как этот альбом создавался, но если бы рассказал — их бы это наверняка позабавило. Денис Артёмов вспоминает об этом так:

«Изначально мы пришли послушать, посмотреть, прочувствовать и помочь со съемкой, как обычно. Но в процессе отдались течению и понеслись среди темноты, факелов, труб, прочего и прочего, углубляясь в атмосферу. Я просто взял бутылку и начал водить ей по стене — на тот момент мне это показалось прекрасной идеей. Но мне дали оборудование помощнее — металлический брусок, который весит килограммов десять, и я продолжил издавать звуки, водя бруском по стене цистерны и кружась по ее диаметру».

После этого записи в баке стали своего рода традицией. В 2019 году Скворцов уехал из Перми, но с тех пор приезжал уже дважды — прошлой осенью и этой зимой. И оба раза Джагат без всякой подготовки записывал по альбому:

«Люди из оригинального состава в этом не участвовали, приходили только мои друзья, — вспоминает Гриша. — Каждый раз я видел, что у них всё печально, у них нет работы, нет перспектив в жизни, и я думаю, это отражается в музыке — внутренние демоны вырываются наружу».

Больше всего в эти мрачные приезды ему запомнилась работа над альбомом Samadhi. Почти никого из оригинального состава, действительно, не было, но были другие замечательные люди — например, известный в пермской андеграундной тусовке Кирилл Ревербов, который ответил на вопрос о своём участии в Джагате так: «Моя роль в проекте ключевая, я ползаю бухой в говно и подвываю, да». Судя по воспоминаниям Гриши, Кирилл всё довольно точно описал:

«Только мы всё разложили и записали первый трек, Ревербов напился и начал орать, что мы наркоманы, я его угомонил, но тут пришел охранник и выгнал нас. Мы ушли, но сказали, что вернёмся. Немного потусовали в лесу с факелами и попутно сильно напились — как раз пришли челы с самогоном. Потом вернулись и записали всё остальное. Получилось очень сыро грязно и мрачно, непохоже на первый альбом, но мне понравилось».

Летом альбом Samadhi будет издан на российском лейбле Black Mara — тоже культовом.

А третий альбом — Agni — музыканты решили издать самостоятельно. Рассказывая о том, как он появился, Скворцов просто констатирует:

«В России холодно, поэтому мы должны делать что-то, чтобы не замерзнуть насмерть».

«Чтобы не замёрзнуть», участники действа принесли в цистерну пару огнеметов, огромный барабан джембе, шаманский бубен, много перкуссии и сломанный телевизор. Выглядит всё это примерно так:

Первого апреля альбом появится на всех цифровых площадках. Послушать фрагмент записи и сделать предзаказ можно вот тут.

Палка-дугалка

Коллектор или старый бак выгодно отличается от звукозаписывающей студии, например, тем, что вас оттуда никто не выставит за долги по арендной плате. Но и там есть свои минусы. Ситуативные — вроде полного отсутствия безопасности или риска уехать с площадки в отдел полиции — участников не пугают. Другое дело — более глобальные перемены.

Многострадальный коллектор, который пермские коммунальщики не могли запустить долгие годы, наконец-то заработал несколько недель назад: вонь и испарения в нём стали настолько невыносимыми, что даже бывалые любители индастриала теперь не могут провести в нём больше пятнадцати минут. А ТЭЦ в Камской долине уходит с молотка — с большой долей вероятности это значит, что мазутные баки просто разрежут на металл, и мечта Скворцова, которой он умудрился заразить даже арт-директора PERMM Наилю Аллахвердиеву — сделать в баке полноценную концертную площадку, на которой можно было бы проводить даже события Дягилевского фестиваля — так и останется мечтой.

Кстати, про Дягилевский — Джагат в прошлом году пробовал вписаться для съёмок клипа в один из цехов завода Шпагина, но эту идею завернула администрация: музыка проекта показалась чиновникам слишком мрачной (хотя для участников осталось непонятным, как можно быть слишком мрачными для заброшенного заводского цеха).

Но дефицит площадок явно не кажется музыкантам проблемой. Им не всё равно, где выступать, но в порядке эксперимента они используют любые площадки, которые подворачиваются под руку, в том числе и вполне цивильные.

«Мы однажды заявились на участие в фесте „Пермская Волна“, что было почти фатальной ошибкой, — вспоминает Лена, — Как всегда, относясь ко всему *** [легкомысленно], ни черта не настроили микрофоны, у нас не получилось навалить нужных эффектов, чтоб создать ощущение присутствия в местах записей наших треков. В общем мы как идиоты, предварительно хряпнув фирменного абсента, надев черные драные балахоны, постучали по бутылкам и в барабан. Попутно вырубили везде свет, за что на нас наорали организаторы. Естественно, тогда мы провалились, звучало всё отвратительно. Это было таким небольшим уроком, но мы его ни черта не усвоили и продолжаем абсолютно также. Теперь это тоже некая фишка».

После истории с «Пермской волной» у Джагата было, например, несколько более удачных выступлений в Екатеринбурге, одно из которых Лена описывает так:

«Мы собрали с помощью местных умельцев „палку-дугалку“, мини-теслу по сути, которая знатно гудела и извергала из себя толстые дуги плазмы, наполняя воздух озоном. Выглядело круто! А через десять минут „дугания“, почти еще в начале нашего трека, на сцену прям к нам вылезла организатор этого мероприятия с огнетушителем в обнимку и потребовала прекратить это безумие».

Сейчас Джагат продолжает концертную деятельность — были и выступления в Питере, и вполне удачный концерт в пермском баре 13/69, и чуть менее удачный лайв в TRASH-баре на «Gnostic pentagram party» — в последнем случае Скворцов к началу выступления был уже настолько вдохновлён, что выбрался на сцену голый по пояс и вместо выступления стал требовать принести ему попить. Потом группа всё же отыграла, в процессе вроде бы чуть не случилась драка — в общем, всё вышло как надо.

Постапокалиптическая деревня

Сегодняшний Джагат — не просто группа, но постоянно меняющийся горизонтальный проект, открытый для всех. Количество человек, принимавших участие в записях, идёт на десятки — создавая обложки для альбомов, отцы-основатели проекта скрупулёзно упоминают каждого из них независимо от степени участия. Музыкантом Джагата становится любой, кто хоть раз звякнул бутылкой или ударил кирпичом о железку в ходе всеобщего действа. Главное, чтобы это звяканье или удар случились осмысленно, в рамках, так сказать, общей эстетики.

У некоторых постоянных участников при этом уже сложились определённые роли в группе и появились излюбленные инструменты. Например, Нильс отвечает за вокал, железные пруты и цепи, а кроме того, держит ритм. «Без меня бы все устроили бы пьяный индустриальный дебош», — говорит он. Макс Волков, который попал в Джагат через пару лет после его появления, играет на одном из самых эффектных инструментов в группе — самодельном диджериду, сделанном из трубы, а иногда на варгане. В общем, «дудит, создаёт хоррор-бас и дип вибрейшн».

Никт — ещё один активный участник — отвечает за большую часть нетипичных инструментов и играет на всём, что подвернётся, принося с собой «всякий мусор»: тибетские чаши из чашек от каких-нибудь школьных или дверных звонков, флейты, музыку ветра из старого стекла, стёкла от разбившихся бутылок или окон, кости, железки, ключи и так далее (в том числе, однажды он приволок баян и телевизор в качестве металлофона). А в дополнение к тому, что мы уже знаем про Кирилла Ревербова, Скворцов замечает: «Ещё он иногда на концертах на моих шмотках спит — короче, сложно недооценить его вклад».

Наверное, более оригинальная роль в проекте только у Вероники Ступниковой, подруги Гриши. Треки Джагата она услышала ещё до знакомства с ним и решила, что участники группы, наверное, очень заморачиваются над созданием такой музыки. Правда, вскоре она познакомилась со Скворцовым на благотворительном концерте в «Мичурине» — тот объяснил Веронике, что на самом деле все просто напиваются и стучат в огромном металлическом баке, и это привело её в ещё больший восторг. С тех пор она стала одной из постоянных участниц Джагата:

«Моя роль в проекте, — говорит она, — это, наверное, постоянное подбивание Григория на то, чтоб сделать из Джагата что-то ещё более музыкальное и замороченное. Не знаю, хорошо ли это в данном случае, но теперь он реально запаривается и старается сделать что-то мощное, а не *** [валяет дурака]. Видно, что ему это очень интересно, он готов проходить сквозь *** [гомосексуальные отношения] с китайскими говно-проводами, вкладывать в оборудование последние деньги — а мы потом реально голодаем, — чтобы творить в хорошем смысле дичь. Бывает, во время секса он говорит о том, что вот в такой-то композиции на такой-то минуте очень стрёмный кусок, и мы вот так *** [трахаемся] и думаем, что с Джагатом делать или ещё с какими-нибудь сторонними проектами».

В общем, в проекте у каждого есть своя роль (и каждому из тех, кто ещё придёт, найдётся новая), а вот ответы на вопрос о том, что это вообще за проект и в чём его суть, у всех разные.

Например, по мнению Нильса, Джагат — это свободное движение индустриальных музыкантов, диггеров и руферов, «большое сообщество, усилиями которого создаётся настоящий ритуал-эмбиент на дне подземелья».

«Мы увидели в этом определённый модерновый индустриальный шаманизм, — говорит Нильс, — Есть много вещей, которые с древности не только потеряли прежний смысл, но приобрели новый смысл и новую актуальность».

Макс Волков считает, что задача Джагата — передать атмосферу, резонанс и объём «того, что есть не так далеко, что в глубинах пронзает насквозь, когда ты попадаешь внутрь, слышишь всяческие странные звуки, и они заставляют тебя испытывать разные странные ощущения».

Ещё один знаковый участник Джагата — Дима Городецкий — говорит примерно о том же, но даже конкретнее:

«Джагат — это дух глубин. Что тут скажешь? Я вот *** [ничего] в этой жизни не понимаю. Но всё еще верю в ее понимание. Думаю, это вопрос состояния, а не слов. Как его достичь? Иногда это просто происходит. Я пью, они играют, ты пишешь, [режиссёр Александр] Белов снимает. Хз, короче, как оно всё работает. На днях в сериале одном услышал: „Миф — это общее концептуальное пространство проработки травмы, укоренившееся в древних прообразах, но актуальных, как свежие новости“. В общем, для меня Джагат — это про присутствие — ты либо есть там, либо нет. И лучше бы тебя там не было».

По мнению Кирилла Ревербова, суть проекта — «исследование первобытности в контексте заброшенности, аудиовизуальное погружение в первобытные, доисторические состояния в местах, которые уже оставлены; но это ещё и ритуал, часть мистического диалога с божеством или божествами — не важно, созданными человеком или создавшими его».

«Мы говорили на интервью и концертах, что хотим передать атмосферу подземелья, — рассуждает Лена, — хотим рассказать про темных существ, которые теоретически могли бы там жить, погрузить человека в ритуальный транс и так далее, но по крайней мере для меня — нет. Мне это просто самой в кайф — дополнять существующую реальность классными звуками, сливающимися во что-то цельное, жутковато-нереальное».

В отличие от неё, Скворцов говорит о проекте с патетикой, обычно ему не свойственной:

«Jagath для меня — это выражение экзистенциального ужаса, битва с самим собой и с реальностью, кризис бытия, разруха вокруг и внутри, невозможность перемен, попытка и невозможность бегства. Я делаю это, чтобы поделиться своим видением разлагающегося постиндустриального века, выпустить дух глубинного мира, показать нашу жизнь в бездне. Люди хотят чего-то жизнеутверждающего, они считают, что жизнь налаживается, но они обманывают себя и других — всё застыло, всё тлен, вокруг ничего».

Впрочем, видение основателя проекта — тоже лишь одно из возможных. Даже в чате участников Джагата нет единого взгляда на состояние современности:

«Мне кажется, — делится своими впечатлениями Вероника, — Джагат *** [отличен] тем, что содержит в себе какую-то атмосферу постапокалиптической деревни, в которой допивают последнюю водку старики и в голос орут над этим миром».

В общем, все участники воспринимают проект по-разному — в спектре от пьяного угара до лавкрафтианских исследований ужаса. В том числе и в этом — залог неуязвимости проекта, потому что для существования ему не нужна ни общая догматичная система взглядов, ни дорогое оборудование и студии (несмотря на потерю коллектора и цистерны состояние мировой экономики позволяет предположить, что скоро площадок для выступлений Джагата только прибавится), ни административные заморочки. Единственное, что нужно для того, чтобы проект жил и набирал силу — энергия его участников (разрушительная или созидательная — не важно, в контексте проекта это почти одно и то же). Даже поверхностное знакомство с ними позволяет надеяться, что этот ресурс в проекте практически неисчерпаем.

«Джагат настоящий, мы настоящие — резюмирует Скворцов, — мы не *** [поганые] сектанты, мы не надеваем масок, не строим образ горных монахов, который нам пытаются натянуть, не размалёвываемся как блэкари, не наряжаемся как клоуны на детский утренник, не приделываем рога к башке, как *** [Бог] знает кто — мы просто собираемся толпой в недостроенном баке для мазута и играем музыку, которая отражает — надеюсь — наши чувства. И нам ничего для этого не надо. И каждый раз это получается по-новому, интересно слушать. А потом я сажусь, вырезаю весь лишний трешак и издаю это на топовых лейблах».

***

Следить за активностью и новостями проекта можно в группе Jagath «ВКонтакте»